Видели бы ее сейчас эти самые девушки, ведь обычно с ними подружка мила и приветлива!

— А тебе-то что с того?

— Они вдвоем меня обсуждают, — никогда не страдала от скромности Нинка. — Я это чувствую. Когда этих двоих вижу, у меня уши горят. Верный признак того, что кто-то обо мне говорит.

— Может, они хорошее говорят? — предположила я.

— Ага, конечно. Ты, дорогая, совсем того. С чего Кривой Ноге про меня хорошее говорить? Она же мне завидует. О, а знаешь, кто мне просто мегазавидует?

— Ну и кто?

— Кривой Нос!

— У тебя все кривые.

— Она самая кривая. О, кстати, а помнишь этого… как его… Тропинина, Антона Тропинина. Из нашей группы. Ну, такой, который редко в универ ходит. Похож на лоха, белый, как мышь-альбинос, и в очках? Стремный чувак.

— Естественно, помню, — осторожно ответила я, тут же вспомнив высокого скромного светловолосого паренька со смешной прилизанной прической в больших несуразных очках, абсолютно ему не идущих, — а что?

— Этот парень подкатил ко мне сегодня, когда ты на семинаре у этой козлихи-исторички Арины Петровны задержалась. И на свидание позвал. Я чуть не упала. Я с такими кретинами еще не встречалась. Прикинь, стоит, мнется, шары на меня свои светлые вылупил — ты же знаешь, я люблю больше кареглазых парней — и мямлит: «Ме… бе… пошли…». — Мастерски и несколько утрированно передразнила она несчастного парня.

— А ты что? — заинтересовалась я, не удивляясь, что кто-то в очередной раз решил поближе с ней познакомиться. Нинка выглядит эффектно, поэтому она нравится многим парням и даже мужчинам. То, что ее приглашают на свидания, — дело обыденное. И то, что частенько подруга отфутболивает поклонников, — тоже. А потом рассказывает мне про них смешные гадости.

— Я что? Послала далеко и надолго. На фига мне такой кретин нужен? И вообще ты знаешь мой идеал.

— Знаю.

Всего лишь два слова характеризовали этот идеал. Богатый и красивый. Ни больше ни меньше. У Нины запросы ого-го! Такие же, как и ее самомнение. Хотя, с другой стороны, мужчина в ее глазах может стать идеалом, если он до неприличия богат, — количество денег с лихвой перекрывает красоту.

— А еще меня рыжий Мишка с четвертого курса на свидание приглашал. С клювом вместо носа. Жесть, да? Слушай, если я пользуюсь успехом у таких уродов, это не значит ли, что я сама не слишком хорошо выгляжу? — забеспокоилась Журавлик.

— Все у тебя уроды, — вздохнула я.

Если бы Нинку прослушивали инопланетяне-агрессоры, они бы точно не посмели напасть на нашу планету, подумав, что ее населяют жуткие и неприятные существа.

— Но этот Мишка точно страшила!

— У этого Мишки папа — известный бизнесмен, — невзначай сказала я.

Подруга даже чипсами подавилась.

— Насколько известный? — настороженно спросила она.

Как я и говорила, понятие «богатый» иногда перевешивало второе определение ее идеала — «красивый». Подруга практична — если молодой человек очень обеспечен, то Журавль старается не портить отношения с таким экземпляром. Хоть и в этом ее правиле есть исключение, но о нем я расскажу когда-нибудь позже.

— Намного, — неопределенно ответила я ей. — Я это от девчонок слышала. Они говорили, что Мишка хоть и не красавчик, зато папа у него крутой.

— Ну и ладно. Все равно не стала бы я с этим олухом встречаться. У меня тоже фазер богатый.

Это было истинной правдой. Родитель Нины, в недавнем прошлом владелец небольшого продуктового магазина, каким-то образом открыл риелторскую фирму, которая сейчас успешно процветала. А потом занялся еще каким-то прибыльным бизнесом. Поэтому у подруги всегда водились деньги, и совсем немаленькие.

— И вообще красивых парней у нас в городе не осталось. Все какие-то полудефектные, — вынесла суровый вердикт блондинка, засовывая в рот целую кучу чипсов.

При мне она не стеснялась есть как попало, руками, и чавкать при этом, зато при посторонних была богиней эстетизма и культуры.

— А как же Ренат твой? — вспомнила я импозантного молодого человека, который недавно преподнес Нинке шикарный букет цветов.

Подруга с ним ходила на свидания целых пять или шесть раз, а это для нее своего рода рекорд. Дело в том, что если Нинка находит кого-то, кто подходит под описание ее идеала, то разочаровывается в объекте своей любви через два-три свидания и ищет новую жертву.

— Вовсе этот придурок не мой, — сквозь зубы произнесла Нина и запихала в рот целую горсть чипсов. — Шон шне ше шавится тешерь!

— Кто у тебя там шершавится? — не разобрала я.

— Не нравится, говорю, — прожевала она еду, — и не напоминай мне больше об этом квазимодо.

Я покивала головой. Разонравиться парень ей мог из-за любой ерунды. Однажды Нинка бросила молодого человека из-за того, что он не любил уже упомянутые мною фильмы ужасов, а в другой раз она далеко и надолго послала кавалера потому, что тот опоздал из-за пробки на семнадцать с половиной минут.

— Да где это чертово кино? — с грохотом стукнула кулаком по стене девушка. — Сколько можно ждать! Кать, дай пульт, я по каналам пощелкаю. А то скучно.

Вот она и дощелкалась. Лучше бы я тогда этим пультом ей в лоб запустила, честное слово, а потом, правда, стала бы счастливым обладателем сломанной руки, но зато не пережила бы всего того, что пришлось мне испытать.

Но тогда я кинула подруге длинный пульт управления телевизором, она ловко поймала его и стала давить на кнопки. Я же молча ела шоколадку.

— Дебильная реклама. И здесь реклама, — комментировала Нина. — Т-а-а-ак, тут мужланы по полю мяч гоняют. Глупая забава! А тут у нас… О Боже, смотри, какая девка в фильме страшная! На Ритку похожа из школы! Помнишь ее? Ну и морда! Как таких только в актрисы берут!

— Девушка как девушка, — вгляделась я в лицо, показанное операторами крупным планом.

— Это у тебя вкуса нет и глазомер отсутствует, — не поленилась сказать комплимент подруга и продолжила комментировать программы: — А это кино я видела как-то, мдэ, голливудская тошниловка. Почему главный злодей в каждом таком фильме толкает герою целую речь, пересоленную пафосом, а тот, конечно же, находит способ убить разговорчивого идиота? Вот если бы я была злодеем… — подруга многозначительно замолчала, — хрен бы меня кто убил.

Да, если бы Журавль была злодеем, никто бы не выжил. Она уничтожила бы всех, причем каким-нибудь суперкошмарным способом, а потом еще и лезгинку сплясала на групповой могиле врагов, которую самолично бы и вырыла. В далеком детстве, когда мы играли в бандитов и полицейских всем двором, Нинка всегда становилась на сторону «зла», и бандиты выигрывали с завидным постоянством — она умело ими руководила, как будто бы жила в семье заправских разбойников, как одна из героинь «Снежной королевы».

Подруга продолжала щелкать пультом.

— Тут всегда такую фигню показывают, заснуть можно. Вечным сном. Хе-хе, а тут комментатор на спортивном канале такой тормоз… Пока он рассказывает про одного спортсмена, выступил уже второй и готовится третий. А-а-а, наши биатлонисты! Нет, на такие ужасы даже я не могу смотреть. Ф-у-у-у, безголосая плоскогрудка Ирэн Смит, кто ее вообще выпустил на сцену? Страх какой, — Нинка притворно перекрестилась. — Катька, видишь? Видишь? В этом фильме про летчиков такой хрен снимается, что смотреть страшно. За что ему «Оскар» дали? Лучше бы им по голове ему настучали. Или вместо оной в шею засунули. О, гляди, реклама духов от «Тассо». Жуткий отстой. Меня чуть не вывернуло, как я их поню… — И она неожиданно замолчала.

Я в это время печатала смс на телефоне — сестренка спрашивала, как мы там вдвоем в квартире поживаем, поэтому не видела, из-за чего словесный поток Нины прекратился. Слышала только звук ритмичной тяжелой музыки — во время очередного переключения Журавль попала на музыкальный канал.

Прошло десять секунд, двадцать, тридцать — подруга молчала.

— Ты чего? — забеспокоилась я и повернулась к Нинке.

Она, полуоткрыв рот, словно зомби, смотрела на широкий экран телевизора. Очередная чипсина из ее пальцев выпала и радостно была слопана всеядным котом семейства Журавлей.

— Катя… — прошептала она, подползая к телевизору на коленях. — Смотри, какой…

Я думала, что она скажет что-то вроде «ужасный» или «страшенный», но вместо этого я услышала:

— …милый… — ее тонкий палец с длинным ногтем, украшенным замысловатым маникюром, указал в телевизор, чуть не проткнув плазменный экран.

— Милый? — повторила я, если не с ужасом, то с удивлением глядя на бешено скачущих парней в странных костюмах из черной кожи с заклепками и шипами и раскрашенных, словно индейцы во время войны с бледнолицыми. Парни дергались под сплетенный в единый звуковой поток шум барабанов, ритм- и бас-гитар и что-то то ли пели, то ли кричали на английском языке. — Милый? Нин, ты чего?

— Я в него влюбилась, — все так же тихо произнесла она.

— В кого? — заботливо поинтересовалась я, пытаясь разглядеть хоть кого-то милого за страшным макияжем и брутальными масками.

— Вон в того, кто поет.

— В него?! Он-то милый?

Певец в кожаном плаще до пола, расшитом бордовой вязью, и с длинными же черными волосами, разметавшимися по плечам, милым мне совсем не показался. Подведенные глаза, алые линзы, по-потустороннему белое лицо, разрисованное диковинными узорами, черные ногти, несколько длинных колец-когтей на пальцах, высокие тяжелые ботинки на толстой подошве и со шнуровкой — во всем этом я ничего прекрасного не находила. Парень громко и надрывно что-то кричал в микрофон, а многотысячная толпа внизу радостно орала и подпевала ему.

— Какой голос… — слабо произнесла Нина, глядя в экран большими умильными глазами.

— Твой фильм уже должен начаться, — напомнила я ей заботливо. — Переключим?