существовал человек по имени Игнат. Самый лучший человек в мире, с которым я

стою рядом. Я тоже представилась:

— Тин.

Игнат не стал переспрашивать, а только кивнул и, приобняв меня за плечи,

повел прочь из магазина. Я повернулась и увидела Сашку, которая показывала

поднятый большой палец и страшно подмигивала.

Пожалуй, насчет вычурного имени она была права.


Город снова стал для меня другим. Мы сочиняли его историю заново, шаг за

шагом. Это было так просто — идти вместе, держась за руки. Наверное, мы

действительно были созданы друг для друга — нам не надо было придумывать, о чем

говорить — мы как будто были знакомы давно.

Я не заметила момента, когда исчез его пакет с покупками — это осталось для

меня загадкой. Ну и пусть. Мы шагали по мостовым, рисовали на камнях наши имена.

Ни о чем не расспрашивали друг друга. Никаких «где ты учишься», «кем работают

твои родители», только город и мы.

— Здесь, у подножия памятника Гоголю родился Пушкин, — внезапно говорил

Игнат.

А я добавляла:

— Точно, здесь рождались многие писатели, не в силах вынести величия.

Не знаю, что в этом было смешного, но мы смеялись до упаду.

Мы шуршали осенними листьями, обжигались какао в кафе… Бежали по площади,

расставив руки в стороны, и на нас оборачивались люди.

— Потерялись при рождении, и теперь нашлись, вот удача, представляете? –

говорил им Игнат, и люди торопились скрыться.

Я заливисто хохотала. Он останавливался, брал меня за плечи и подолгу

смотрел в глаза. Тут можно было и вовсе растаять и раствориться. Но я все-таки

оставалась.

Мы добрались до набережной, сидели на берегу, беседовали, бросали камни в

воду и загадывали желания. Хотя чего еще можно было желать? Жизнь была

прекрасной, мы были друг у друга.

Почему-то я не стала говорить, что живу совсем рядом. Уже начинало темнеть,

и пора было расходиться. Рядом шептали накатывающие волны, которые

подсматривали, как два человека держатся за руки и молчат. Я осторожно спросила:

— Обменяемся телефонами?

Игнат, глядя на морской горизонт, пожал плечами:

— Я не пользуюсь мобильником.

Он прижал меня покрепче к себе, защищая от ветра. Игнат не заметил моего

удивления, а удивляться было чему. Я понимаю, какая-нибудь бабушка, какой-нибудь

дедушка, первоклашка какой! Но Игнат — без мобильника? И я посмотрела на него –

как развевается по ветру его белый шарф, будто у Маленького Принца, как он

смотрит своими серо-синими глазами вдаль и видит куда больше, чем вижу я… Нет,

мобильник не вписывается в его образ. Но я все-таки уточнила:

— Е-мейл?

Игнат покачал головой.

— Аська? — с сомнением спросила я. — Домашний телефон?

Игнат только крепче прижал меня к себе.

— Встретимся в субботу, в три часа дня у памятника Гоголю, — сказал он. –

Идет?

Я счастливо улыбнулась, и, вырисовывая на его ладони пальцем узоры,

спросила:

— Игнат, а как тебя зовут, если коротко? Я все думаю и никак не соображу.

Нат? По-девчоночьи… — Игнат хихикнул, а я продолжила: — Иг — коротко и

некрасиво.

— Пусть будет просто Игнат, — сказал он. — Это не так уж длинно… Проводить

тебя до метро или маршрутки?

Я представила, каково будет идти до метро, потом расставаться… Лучше мы

останемся вдвоем у моря. Пусть мы будем здесь до субботы. А потом встретимся у

памятника Гоголю. И я сказала:

— Давай просто разойдемся в разные стороны. Как будто мы не прощались. Будто

ненадолго.

Игнат поднялся с камней набережной, отряхнул плащ и протянул мне руку.

Притянул меня к себе, и мы стояли близко-близко, лицом к лицу (честно говоря, я

стояла на высоком камне, а он просто так). Он мог бы поцеловать меня, но лишь

легонько подул на мои волосы и обнял.

Больше ничего и не нужно было.

Он уходил вглубь улиц, а я шла дальше по набережной и вдыхала необычайно

счастливый воздух. Было тихо и спокойно, во всем мире больше не было людей, и

потому я вздрогнула, когда услышала шумное:

— Это не круто!

Уж не знаю, где на набережной пряталась Сашка, но до этого она умудрилась

оставаться незамеченной. Да что там — похоже, она шагала за нами от самого

магазина.

— Тин! Это не круто! — кричала Сашка, вцепившись мне в куртку. — Без

мобильника — это совсем не круто! Бросай его, пока он не выбросил компьютер из

твоего дома! Без телефона — это позапрошлый век!

Я только мечтательно посмотрела на небо.

— Ты что там, придумала себе романтический образ? Как его хоть зовут?

— Игнат, — сказала я, блаженно улыбаясь.

— Гнать таких Игнатов в шею! — продолжала возмущаться Сашка, и уже тише

добавила: — Вы целовались? Я пропустила.

Я ничего не говорила, только продолжала таинственно улыбаться. Слегка

поворачиваясь вправо-влево, я сказала:

— Они с Гоголем будут ждать меня в субботу в три.

— Ладно уж, — примирительно сказала Сашка и зашуршала пакетом.

Я только сейчас обратила внимание на пакет в ее руках. Это был тот самый, с

покупками, который Игнат где-то незаметно обронил. Сашка объяснила:

— Он оставил его на скамейке, когда вы шли мимо остановки. Я подобрала и

очень старалась не шуршать.

Вид у Сашки был напряженный. Да уж, нелегко ей пришлось, бедняге! Она

выудила кружку с вопросительным знаком и протянула мне:

— Держи крепко, храни как память.

Все-таки Сашка замечательная! Надо же, теперь у меня есть кружка, которую

выбрал и купил _он_, с вечным и неизвестным вопросом, на который никогда не

найти ответа.

— Только пожалуйста, — взмолилась Сашка. — Пожалуйста-пожалуйста, Тин… Не

тормози! Я не вынесу, если любовь сделает из тебя бездумного робота.

Удивительно, вроде бы Сашка все время хотела меня пристроить, а как только

пристроила, стала чем-то недовольна! Но я все же пришла в себя и сказала:

— Спасибо, Сашка. Ты молодец. Ты мне чашку добыла. Только в следующий раз не

следи за нами, пожалуйста. А то у меня появится мания преследования.

— Да ладно, — примирительно сказала Сашка. — А ты можешь за мной следить,

если хочешь. Нам с Юркой от тебя скрывать нечего.

Сашка затопталась на месте, и я поняла, что она чего-то не договаривает.

Хочет сказать и не решается. Уж не знаю, почему. Я испугалась — вдруг она узнала

об Игнате что-то такое, о чем мне знать не следовало… Ведь уследила она, куда

он дел пакет.

— Что там у тебя? — забеспокоилась я. — Говори.

— Да ничего такого, — замялась Сашка. — Ты же не обидишься, что я ананас

слопала? Очень уж есть хотелось.

Я представила Сашку, которая идет за нами с пакетом, старается не шуршать и

на ходу терзает ананас (а ведь это не такое простое дело!), и рассмеялась. А

потом посмотрела на нее — удивительно, как она не перемазалась?

— Влажные салфетки, — деловито сказала она.

Мы возвращались домой. Сашка ловила ветер в пустой пакет, высоко поднимая

его над головой. Я согревала руками вопросительную кружку. И мне даже приятно

было слышать, как бурчит Сашка — о том, что я не узнала, где Игнат учится, есть

ли у него братья-сестры, кем работают его родители…


Дома была только мама. Я повесила курточку на вешалку и тихонько пробралась

в свою комнату, чтобы остаться наедине со своими мыслями, которых у меня

оказалось множество. Это же надо — вчера мне казалось, что любви не бывает, что

все мальчишки — примерно как те, которых подсовывала мне Сашка. Слишком

несерьезные и не в меру глупые. Идеалов не существует, думала вчера я — придется

мириться с чем-то более-менее подходящим. А сегодня…

Мои мысли тут же сменились мечтами. Почему-то мне мечталось о лете, а Игнат

в моих картинках бежал по теплому морю, брызгая на меня водой и смеясь. На мне

был купальник, на нем — плавки. Каким-то образом в мои мечты прокралась Сашка,

стоящая на берегу и грызущая ананас.

Я взяла в руку Игнатову кружку и счастливо вздохнула. И услышала гневное

мамино:

— Как это понимать? Алевтина!!!

Ого. Если мама принялась называть меня Алевтиной, то жди неприятностей. Что

же я такого натворила, что и сама не заметила? Или Сашка успела проболтаться про

Игната, а мама категорически против? Да нет, вроде она не такая зануда. И

сердится она только по самым важным поводам…

— Алевтина!!! — взревела мама. — Мигом сюда!

Я несмело вышла в коридор и замерла. Мама показывала на мою куртку, из

кармана которой предательски торчал тест на беременность.

— Мне пора готовиться в бабушки? — подозрительно спросила она. — Шить

распашонки, вязать пинетки? Алевтина, тебе всего четырнадцать! Тебе еще учиться!

Не слишком ли много свободы мы тебе давали?

— Мама! Ты все не так поняла! — попыталась оправдаться я. Но как

оправдаться? Безнадега.

Мама беспомощно отмахнулась:

— Все я так поняла. Скажи хоть, как его зовут?

Все это время, пока я шла домой, пока сидела в своей комнате, пока выходила

к маме в коридор, в моей голове крутилось только лишь его имя. Игнат, Игнат –

носилось в моей голове. Поэтому прежде, чем я успела сообразить, что говорю, мой