Сара покачала головой. Она знала, что ей там не место, и они бы тоже узнали, посмотрев на ее лицо. Все, чего ей действительно хочется, говорила она себе, – это поскорее отвести взгляд от гипнотического света внизу и перевести его на маленькую дверь, ведущую в ее спальню. Она слишком устала. Но устала задень не больше, чем всегда, обслуживая старую леди. Конечно, ее утомила не леди Меррил, а сын хозяйки, его странное, пристальное внимание к ней.

После ужина мистер де Лент засиделся над бокалом портвейна до тех пор, пока леди Меррил не заявила о своем намерении лечь спать. Наконец он встал, поклонился и вышел. Интерес мистера де Лента был для Сары весьма нежелательным, вызывал у нее тревогу, а сверкающий взгляд будил воспоминание о годах, которые она хотела забыть.

Но, кроме сына хозяйки, оставался еще человек в тени, воспоминание о котором не давало Саре покоя. Мрачное предчувствие сменялось тайным удовольствием, а то, в свою очередь, недоверием, что он смотрел именно на нее. И все же случайным наблюдателем он, можно поклясться, не был. А потом ушел.

Когда-то подобное внимание привело бы Сару в ужас, но здесь не было никого из ее прошлой жизни, кто мог бы ею теперь интересоваться. Что же нужно этому человеку?

Подойдя к своей комнате, Сара отбросила неопределенные предположения, открыла дверь и оказалась в маленькой, но удобной спальне. Помимо ее дорожного сундука, там стояли продолговатое зеркало, складная конторка, старинный платяной шкаф, слишком большой для вещей, которыми она располагала, и железная кровать, где на стеганом покрывале что-то сверкало и блестело в свете ее свечи.

Оставив дверь открытой, Сара осторожно двинулась вперед. Она почти боялась, что это какая-нибудь изощренная выходка мистера де Лента. Когда же она с высоко поднятой свечой пошла к кровати, блеск превратился в пену шелка и кружев, а сверкание – в ослепительные переливы драгоценностей.

Это было шелковое платье, каких Сара никогда прежде не видела, яркое сочетание голубого, розового и золотистого. Бесстыдно кричащий шик, волнующий и нелепый одновременно. Сверху лежала белая полумаска, инкрустированная цветными стразами, и записка.

Первым делом Сара взяла записку и развернула сложенный пополам белый листок невзрачной бумаги.

«Палаццо Беллини. Кампо Морозини.

Сегодня ночью.

Поклон».

И все. Ни подписи, ни адреса.

Мистер де Лент? Вряд ли, она знала его почерк. Конечно, по его просьбе записку мог написать и кто-то другой, а его преувеличенное внимание было только предисловием. Но мистер де Лент не имел удобного случая все устроить, и вообще такое не в его характере. К тому же сегодня он впервые оказывал ей столько внимания.

Сара погладила блестящий шелк. Должно быть, это костюм для одного из карнавалов, про которые говорил мистер де Лент. Ночью, в палаццо Беллини. Разумеется, она туда не пойдет. С ее стороны это было бы полнейшим безрассудством. Не только потому, что она отплатит неблагодарностью за великодушие леди Меррил, выскользнув на гулянье посреди ночи, словно какая-нибудь сладострастная судомойка. Она слишком хорошо знала, что сулят прогулки по городским улицам после наступления темноты.

Не говоря уж о том, что будет выглядеть настоящей шлюхой, одевшись как леди, но с лицом, выдающим ее ложь. Всем известно, что думает мужчина, когда видит такую женщину. Сара опять взглянула на маску и впервые заметила прикрепленную снизу вуаль. Ее лицо…

Поставив свечу на конторку, она заперла дверь, взяла маску и надела ее перед зеркалом. Твердая гладкая маска скрыла верхнюю часть лица, только глаза блестели сквозь прорези, обрамленные сверкающими стеклянными стразами. Золотистая вуаль могла скрыть все детали, но в то же время была достаточно прозрачной, чтобы намекнуть на форму ее губ и линию подбородка. Сара поняла, что в ней можно даже пить и есть, оставаясь неузнанной. Глядя на свое отражение в зеркале, она легко представила, что женщина под маской может казаться настоящей леди, привлекательной, вероятно, даже красивой.

Она сбросила платье, затем и кринолин. Широкие фижмы в стиле предреволюционного французского двора частично заменили ей обручи, и Сара быстро надела маскарадный костюм. Платье шилось для модной талии, поэтому женщине среднего размера было бы почти невозможно застегнуть его без посторонней помощи. К счастью, миниатюрность Сары позволила ей справиться с этим самостоятельно.

Крючки по обеим сторонам корсажа застегнулись легко, хотя глубокий вырез грозил выставить напоказ ее скромное нижнее белье. Она заткнула край сорочки в тесный лиф, потом на пробу расправила и сжала плечи, нагнулась, выпрямилась. Сорочка опять стала видна, но это если много двигаться.

Повернувшись к зеркалу, Сара изумленно ахнула.

Платье было удивительным. Розовые банты, каждый из которых был застегнут сверкающей брошью, каскадом ниспадали по корсажу. Роскошный сине-золотистый шелк, облегающий тело, струился вниз поверх пышной юбки. Везде розовые ленты, розетки из стразов, имитирующих драгоценные камни.

Изучающе глядя на свое отражение, Сара не осмеливалась верить, что платье может сделать ее такой изящной, что ее лицо скрыто под маской и вуалью. Конечно, она не слепая и видит, насколько кричаще безвкусен этот костюм, но кто бы его ни сшил, он явно обладал чувством красоты, ибо сумел добиться ослепительного эффекта. Блеск ее глаз вызван не только светом от свечи.

Она моргнула, чтобы остановить слезы, и повернулась к кровати, где дожидались своей очереди завитой белый парик и золотистые туфли с розовыми бантами, лежавшие на темном плаще.

Когда Сара их надела и опять посмотрела в зеркало, она уже приняла решение. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы задуть свечу, выскользнуть из комнаты и запереть дверь. Сунув ключ в лиф, она бесшумно направилась вдоль портего к черной лестнице. На то, чтобы взять в гостиной карту города и ключ от входной двери, ушла еще пара минут.

По винтовой лестнице, ведущей в сад, она спускалась, держась рукой за оштукатуренную стену и нащупывая каждую ступеньку ногой. Когда ее пальцы коснулись двери, послышались голоса двух жильцов, проходивших мимо. Сара замерла, но голоса снова удалились, и она вышла наконец в мощенный плиткой внутренний двор. Подняв длинные юбки, она выскользнула за ворота и оказалась в узком переулке, пораженная собственной отвагой.

Впереди мерцали сквозь туман уличные фонари, маня ее дальше. В тусклом свете ближайшего из них карта была почти неразборчива, однако его все же хватило, чтобы указать ей дорогу. Она слышала звуки ночи: лай собак, кошачье мяуканье, сердитые и веселые голоса. Но без постоянного, как в Лондоне, грохота экипажей и лошадиного топота каждый звук тут выделялся, был сам по себе, вместо того чтобы сливаться с другими в монотонный шум, который всегда означал для Сары город. Хотя самыми чуждыми были песни, они слышались в темноте повсюду. Три голоса, четыре, десять – она не могла определить, ни сколько их, ни откуда они доносятся, – но все низкие, мужские, звучные. Кто поет, думала она, и почему?

Сара прибавила шаг и остановилась только на перекрестке, где соединялись несколько улиц, образуя площадь, которая на карте называлась «кампо». Дюжину таких она уже видела, пока шла сюда, единственное, что отличало ее от других, – это палаццо, освещенное золотым светом фонарей, откуда доносились музыка, смех да сотни знакомых и экзотических ароматов, перебивавших гнилостные запахи каналов.

Это здесь. Теперь выбор за ней. Она еще может вернуться в свою удобную маленькую спальню. Или может пренебречь осторожностью, шагнув навстречу приключениям, таинственному незнакомцу, ответу на вопрос, который не давал ей покоя с тех пор, как она покинула апартаменты леди Меррил: почему?

Сара шагнула вперед.

В толкотне душных комнат палаццо Беллини трудно было поверить, что слава и величие Республики остались в прошлом. Все гротескное и фантастическое нашло здесь свое воплощение, от тучных полуголых сатиров до грациозных девушек Борджиа, от ярко раскрашенных павлинов до высоких бледных единорогов с серебряным рогом.

Однако водоворот рогов и перьев, фальшивых мехов и сверкающих Масок не интересовал Себастьяна. Он стоял на крошечном островке свободного пространства у входа в зал, опираясь плечами о мраморную стену, и потягивал свое кьянти «Винсанто». Он был высок даже для англичанина и уж значительно выше венецианцев, поэтому смотрел поверх голов, украшенных плюмажами, на парадные двери.

Конечно, если бы она собиралась прийти, то к этому времени уже пришла бы. Но разве женщина может отвергнуть такое приглашение, какое он ей послал?

Вероятно, у де Лента были для нее другие планы на этот вечер. Предположение расстроило его, а поскольку он не знал почему, то расстроился еще больше. Нечто в поведении женщины, в выражении лица, когда она смотрела на своего хозяина, заставляло думать, что обращение де Лента ей неприятно и стеснительно.

Полная нелепость. Она всего лишь проститутка. Она может быть умной, очаровательной, раз стала любовницей де Лента, но ее репутацию, вернее, отсутствие таковой, изменить невозможно. Она придет.

Внезапно в толпе почитателей, окруживших певца, который полагался больше на силу звука, чем на свое умение, Себастьян увидел знакомый высокий парик и недоверчиво прищурился. До сих пор он смотрел только на парадные двери, зная, что не пропустит ее прихода, а она вошла се стороны каналов. Он поискал глазами Джана, чей пост был у той двери, и удовлетворенно кивнул ему.

В общем, как она вошла, не имеет значения. Она теперь у него в руках. Себастьян начал протискиваться вслед за качающимся белым париком, раздвигая плечами толпу нимф и солдат. Наконец он мог разглядеть и платье: определенно то самое, какое он выбрал в мануфактурной лавке.

И все же… спина гордо выпрямлена, даже медленная походка, когда она двигалась сквозь толпу, почти завораживала какой-то вкрадчивой, уверенной грацией.