Сундук оббился и потемнел за десятки путешествий, которые он совершил за последние десять лет. Его пальцы непроизвольно погладили фамильный герб, на который Себастьян давно уже не обращал внимания. Он считал этот герб свидетельством тщеславия и самодовольства, еще одним знаком того, что он очень важная персона. Теперь эти львы, надменные, стоявшие на задних лапах, выглядели насмешкой, извращенной шуткой, а прикосновение к ним казалось механическим и бесполезным, как расчесывание едва зажившей раны.

– Тебе известно, что я думаю по поводу твоего намерения, – сказал Дэниел.

Оторвав взгляд от сундука, Себастьян повернулся. Довод был настолько знакомым, что он мог повторить его почти слово в слово. Ничего не изменилось с тех пор, как они в последний раз обсуждали то же самое наскучившее дело.

Правда, сейчас на пороге стоял еще и Уитби. Вероятно, Дэниел пригласил его в качестве подкрепления, хотя Себастьян никогда особо не прислушивался к мнению своего поверенного.

– Я знаю, ты не можешь этого понять, но хочу, чтобы ты уважал мое решение. – В улыбке Себастьяна не было юмора. – Худшее, что может случиться, – это если я действительно умру. Но тогда ты навсегда останешься графом.

Дэниел старался придать лицу суровость, но поскольку он унаследовал подбородок отца, то сумел выглядеть лишь слегка настырным.

– Я не хочу ни твоих поместий, ни титула. Ты должен бы это знать, Гримми. Ты всегда отличался некоторым безрассудством, возможно, тут дядя был прав… Но я никогда в жизни не считал тебя глупцом. Она незаконнорожденная, и ты рискуешь всем…

– Она моя дочь, – медленно и четко произнес Себастьян. Взгляд у него стал холодным, когда Дэниел упомянул его отца.

Он снова посмотрел на шелушащееся изображение подагрических львов, вздымавшихся по обе стороны щита. Ему хотелось уничтожить их за все, что они символизировали, что заставили его вытерпеть. Между Аделой и сломавшейся осью, чуть не положившей конец его жизни, стоял де Лент, он должен за все ответить.

– Мои дела в порядке, Уитби?

– Да, ваше сиятельство. – В голосе худого, лысеющего поверенного было невысказанное осуждение.

Себастьян поднял бровь, по опыту зная, что не сможет избежать готовящейся нотации.

– Вы хотите сделать замечание? – спросил он. Уитби выпрямился.

– Как управляющий вашими финансами считаю долгом выразить крайнее неодобрение по поводу этого дела. Как бы вы ни доверяли своему кузену… совсем моим уважением к мистеру Коллинзу… в высшей степени неблагоразумно безоговорочно передавать все свое имущество в одни руки. Себастьян фыркнул.

– Разве я это уже не сделал, мистер Уитби?

– Это вопрос надежности, ваше сиятельство, и ответственности. Я стал поверенным вашего отца после того, как умер мой собственный отец, когда вы были еще ребенком, и наши взаимоотношения определены точным юридическим языком.

– Тогда как Дэниел – мой единственный кузен, которого я знаю с колыбели, – закончил Себастьян. – Я обманул ваши ожидания?

– Не думаю, что это так, ваша светлость, – вздохнул Уитби. – Я заключил от вашего имени договор с очень надежным человеком, поверенным в Венеции. Смею заверить, что он будет оказывать всяческую помощь, какая потребуется.

– Очень хорошо, – ответил Себастьян и повернулся к окну, чтобы посмотреть на серую гладь моря. – Значит, экипаж готов, и я могу ехать без промедления.

– Будь осторожен, старина, – предупредил Дэниел.

Натянуто улыбнувшись, Себастьян еще раз мысленно проверил свои планы и не обнаружил ни единой ошибки. Пусть общество сочтет его умершим, а тогда… он может действовать, не боясь преследования.

– Покойникам осторожность не требуется.

* * *

Паром то опускался, то подскакивал на беспокойных волнах, и его резкие движения вызывали тошноту больше, чем приятная качка на пароходе, с которого они сошли вчера.

Сара Коннолли стояла у поручней между леди Меррил и мистером де Летном, напрягая зрение, чтобы впервые увидеть сквозь туман Венецию, пока внучка леди болтала с друзьями, повернувшись к Адриатике спиной.

Венеция. Название было многообещающим. Триест оставил в памяти Сары только оштукатуренные дома в неверном свете, когда ехали с парохода в гостиницу, разочаровывающе похожую на любую из гостиниц Саутгемптона.

Но Венеция… конечно, Венеция не может разочаровать. Она мечтала увидеть Ла-Серениссиму с тех пор, как ее работодатель заявил о своем намерении провести весну в этом городе. Такая счастливая возможность позволяла ей терпеть изощренные пытки мистера де Лента с большим хладнокровием, чем она, по ее мнению, обладала.

Сара пристально вглядывалась в невысокие темно-серые пятна, стоявшие, будто ширмы, между едва различимым в густом тумане пространством моря и земли. Береговая линия здесь тоже напоминала длинную, безлюдную равнину, на которой изредка виднелись окруженные болотами руины, вздымавшиеся к небу. Сара уже начала гадать, прибудут ли они вообще когда-нибудь, потом различила впереди просвет. Через несколько минут паром скользнул мимо двух барьерных островов на открытую воду и наконец оказался в Венецианской лагуне.

Сара искала глазами первый намек на знаменитый город, но взгляду открывались только пригорки, холмики, морской тростник, пробивавшийся сквозь мутную воду, да сотни деревянных столбов, причудливым образом вбитых в дно лагуны. Перед носом парома, словно черные стрелы, пронзающие туман, быстро двигались мелкие лодки.

С минуту это было все, что она видела, пока вдруг не появилась белая громада, поднимавшаяся в тумане из воды, которая по мере приближения медленно превращалась в башни и колоннады из светлого мрамора и красного кирпича, прорезанные широкими улицами лагуны.

Это было великолепно. Не так, как она себе представляла, но великолепно, словно дремлющий город-наяда, поднимавшийся из глубины. Сара вдруг поняла, что не дышит, и перевела дух.

– Разве это не зрелище? – сказал де Лент с наигранной сердечностью, оторвав ее от мечтаний.

Она не знала, к кому он обращается: к ней или к своей матери. Он и раньше использовал такую хитрость, чтобы смутить ее, поэтому она лишь кивнула и продолжала смотреть вперед.

– Держу пари, вы никогда и не мечтали оказаться здесь, – тем же тоном сказал он.

Сара быстро взглянула на него. Хотя глазам янтарного цвета просто несвойственна холодность, у де Лента они были холодными, а их блеск давал понять, что он сделал намек на ее низкое происхождение отнюдь не случайно или по неосторожности.

– Я рада ехать, куда пожелает леди Меррил, сэр, – тихо сказала она, покраснев.

– Какая целомудренная кротость, – пробормотал де Лент.

Его холодный взгляд почти с вожделением прошелся по ее лицу, не пропустив ни единой оспинки. Сара отвернула голову, и края старомодного капора закрыли ему вид.

– Сара прекрасная компаньонка. – Леди Меррил, слишком рассеянная, чтобы заметить напряжение, повисшее в воздухе, похлопала девушку по руке.

– Вам нетрудно угодить, ваша светлость. Несмотря на все недостатки леди Меррил, она была нетребовательной хозяйкой. Сара почла бы за счастье провести остаток жизни в роли компаньонки, если бы знала, что будущая работа окажется столь же приятной. Капризную внучку с ее друзьями Сара могла вынести. Если бы только сын леди…

– Хотите посмотреть карнавал, мадам? – спросил де Лент, глядя поверх головы компаньонки, словно она перестала для него существовать.

– Карнавал? – удивилась леди Меррил. – Они же умерли больше полувека назад!

Ее сын засмеялся.

– Нет, по-настоящему карнавалы не умирали никогда. А после освобождения Венеции от австрийского гнета молодые венецианцы наверняка решили возродить их. Втайне, конечно, с большим благоразумием и вкусом, чем в прежние времена… – По его тону Сара не могла сказать, одобряет ли он такое улучшение. – Некоторые из них – сторонники нового Итальянского королевства, другие хотят восстановить эпоху Республики. Но их мотивы не имеют значения, главное, любая из масок сделает вас потрясающей гурией, – бесстыдно польстил он. Леди Меррил по-девичьи рассмеялась.

– Мое время давно прошло. Я – в шокирующем обществе! Кроме того, Сара может умереть от унижения, оказавшись в компании семнадцатилетних одалисок, не говоря уж о том, что подумают Анна и ее юные друзья.

– О чем ты, бабушка? – спросила леди Анна, услышав свое имя.

Пока леди Меррил объясняла, Сара хранила молчание в надежде, что вмешательство девушки отвлечет от нее внимание мистера де Лента. Но почти сразу же она почувствовала его взгляд.

– Нашу Сару только обрадует возможность скрыться за маской и вуалью, – сказал он, игнорируя племянницу.

В его словах не было резкости, но их злобу Сара ощутила всей кожей. «Мне все равно», – подумала она. Увы, ей было не все равно, и де Лент знал это. Не важно сколько лет отделяло Сару от грязных улиц с ветхими многонаселенными домами, она всегда будет носить на лице знаки своего происхождения, очевидные для всех. Теперь ее речь безупречна, ее образование (если не опыт) не хуже, чем у леди, ее поведение и манеры безошибочны… однако ничто уже не может стереть оспины, которые портили ее лоб и щеки.

Сто лет назад такие рубцы вряд ли делали бы ее особенно заметной, но ко времени ее рождения всем, кроме бедняков и некоторых возражающих, сделали прививки. Теперь каждый ребенок в Англии должен иметь прививку от оспы.

Так что история жизни написана на ее лице. Никогда уже она не поднимется выше компаньонки леди, да и это можно считать невероятным везением. Это больше того, о чем она когда-то мечтала, и значительно больше того, что заслуживает любая с ее прошлым.

Сара решительно отгородилась от ядовитых комментариев мистера де Лента и снова перевела взгляд на дворцы, которые, словно бледные видения, поднимались из темной воды.

Это он. Тут не было никакой ошибки.

Себастьян замер в тени прохода у мануфактурной лавки возле Понте делла Верона, скрытый широким плащом и клубящимся туманом, уже поднимавшимся с каналов быстрее, чем его мог разогнать ветер.