"Займись делом, Коннор!" Она со вздохом взяла сумочку, блокнот и вышла из машины, снова остановилась, позволив воображению отметить какие-то детали. Стояла влажная жара, под ее ногами похрустывал гравий. Слышались пение птиц и шум ветра. Она попыталась примерить на себя личность Мейбл, увидеть все глазами певицы.

Мейбл надела бы шелковое платье или ацетатное, из тех, что требуют глажки каждые три секунды. Никаких чулок. Босоножки на высоком каблуке — ей нравилась шикарная обувь, подчеркивавшая красоту ее щиколоток. Элли ощутила, как напряжение покидает ее и походка становится более естественной.

Дуб, склонившийся над крышей и отбрасывающий тень на двери, луг с густой травой наверняка были здесь и тогда. С луга хорошо утоптанная тропинка вела в лес. Мейбл должна была знать, куда она ведет. Элли вошла в тень и каким-то внутренним зрением увидела, что Персика застрелили как раз здесь. В паре шагов от двери. Кто-то, кого он знал, подошел к нему и выстрелил ему прямо в сердце. Элли закрыла глаза и попыталась ощутить флюиды ярости, но почувствовала только дуновение ветра, который распушил ее волосы и бросил пряди ей в лицо. Из клуба донеслись звуки музыки.

Закинув сумочку на плечо, она отворила дверь с решимостью профессионала в поисках правды. И ослепла после яркого солнца. Она услышала, как сзади захлопнулась дверь, и застыла на месте, часто моргая, чтобы восстановить зрение. Звучала песня Джонни Лэнга "Солги мне" — не очень-то хороший знак, — и где-то в отдалении кто-то позвякивал стаканами. Элли заметила красный свет над музыкальным автоматом и яркие лампочки вокруг бара. Она пошла к свету и сейчас же споткнулась о стул. — Черт!

— Больно?

Элли потерла ногу.

— Маркус?

Он рассмеялся так весело, что это разозлило ее.

— Держись, девчонка. Мы тебя спасем.

— Я в порядке, — ответила она и выпрямилась.

Ее глаза наконец привыкли к темноте. Док стоял за стойкой бара, опершись ладонями, и, по мере того как она приближалась, его лицо становилось все более замкнутым. Маркус сидел перед ним на табурете с чашкой кофе. "По крайней мере он представляет островок дружелюбия", — подумала Элли и совершенно ясно поняла, что здесь ею будут манипулировать.

Среди присутствующих была маленькая чернокожая женщина в возрасте от пятидесяти до семидесяти. На ней были очки с толстыми линзами, искажавшими глаза и скрывавшими верхнюю половину лица. Подойдя ближе, Элли узнала ее.

— Здравствуйте, — сказала она. — Мы с вами соседи и однажды встретились утром на речке, когда вы ловили рыбу.

— Я помню.

— Миссис Лейсер?

— Да. — У нее был низкий, спокойный голос. — Пожалуйста, зовите меня Гвен.

Элли улыбнулась.

— Хорошо, Гвен. — Она повернулась к Маркусу: — Я и не заметила твоего автомобиля.

— А я пришел от матери, она передала Доку немного бобов.

Элли испытывала неловкость оттого, что они спокойно ожидали, когда она изложит причину своего появления.

— Я пришла, чтобы поговорить с вами, Док, если вы можете уделить мне время.

— О Мейбл, я полагаю. — Элли кивнула.

— Я уже рассказал все, что знаю.

— Да. — Она сжала губы, чувствуя с одной стороны взгляд Гвен, а с другой — Маркуса. — Я знаю. Дело в том, что у меня все еще остались большие белые пятна, которые надо заполнить. У меня имеется несколько версий, хотелось бы узнать ваше мнение о них.

Он спокойно смотрел на нее ничего не выражающими глазами.

— Пожалуйста, — проговорила Элли. — Я не намерена как-то очернять ее. Но я не могу ничего написать, не зная всей правды. Она была великой певицей и композитором, но прежде всего она была женщиной, и то, что случалось в ее жизни, влияло на то, что она писала. Если я не знаю, что она за человек, как я могу с уверенностью высказываться о ее музыке? — Элли повторила: — Пожалуйста. Мне нужна ваша помощь.

Док поджал губы, задумался. И сдался.

— Ладно. — Он жестом предложил ей сесть.

Маркус отодвинул колени, и Элли опустилась на покрытый винилом табурет.

— Это больные вопросы, — сказала она, взглянув на миссис Лейсер.

Док не изменил каменного выражения лица.

— Ты можешь говорить свободно.

Вздохнув, Элли положила руки на стойку бара и наклонилась вперед.

— Есть две вещи, и обе очень важные. То, что случилось весной и летом пятьдесят второго, должно было заставить ее бросить все и бежать. — Она крепко сжала пальцы, призвав на помощь все свое мужество. — Два вопроса. У Мейбл был ребенок?

Элли внимательно наблюдала, но тут и не потребовался бы тренированный взгляд, чтобы заметить боль, промелькнувшую на лице Дока.

— Зачем ты хочешь вытащить все это наружу? Зачем копаешься в ее тайнах и заставляешь ее выглядеть плохой? — Он хлопнул ладонями о стойку. — Люди хотят знать, что она делала в музыке. Все остальное не имеет значения.

Несмотря на его гнев, Элли ощутила радость. Он ничего не отрицает. А поскольку он все равно уже разозлился, она задала второй вопрос:

— Это Мейбл убила Персика?

Док издал какой-то странный звук и отошел, бормоча про себя. Он подхватил полотенце и принялся вытирать дальний конец стойки, тряся головой. Элли уже решила, что проиграла, но Маркус положил ладонь на ее руку.

— Дай ему минутку.

И конечно. Док вернулся.

— Я просто не могу понять, зачем ты суешь нос во все это. Какое значение это имеет сейчас?

Полагаясь на свой инстинкт, Элли ответила со всей честностью, на которую была способна:

— Потому что музыка не появляется на свет из ниоткуда. Ей дарят жизнь музыканты. Она идет из души. Что знала Мейбл, кого она любила и что с ней произошло — это все влияло на ее музыку.

Док опустил глаза, и Элли продолжала настаивать:

— Я говорю вам честно, от всего сердца, что пишу не для того, чтобы продемонстрировать шрамы на душе музыканта. Я пишу, чтобы рассказать вам о той музыке, которая исходила из ее души. — Она помолчала. — Мейбл особенная, и может, то, что вы от меня скрываете, заставит меня понять и написать все о песнях, которые она сочинила до своего исчезновения. Они так прекрасны. Я здесь, Док, потому что мне нравятся эти песни, и я не хочу, чтобы ее вклад в музыку был забыт со временем. Вы можете это понять?

Он неохотно поднял глаза, и она заметила, что в них промелькнуло уважение.

— Док, я должна понять, почему она исчезла, и думаю, вы единственный, кто это знает.

Молчание. Упрямое молчание мужчины, защищающего честь женщины. Элли взглянула на Маркуса, который пожал плечами, сочувствуя ей.

— Ну, вы знаете, где меня найти, если передумаете, — сказала она, сползая со стула. — Должно быть, она была одна такая на миллион.

Элли направилась к двери.

— Подождите, — раздался женский голос. Она повернулась.

— Давайте я вас провожу.

Миссис Лейсер попыталась слезть с табурета, но ее ноги не доставали до пола. Маркус помог ей, но ее походка оказалась вовсе не слабой и нерешительной. Подойдя к Элли, она сказала:

— Пошли.

Элли направилась за ней к стоянке. Женщина минуту молчала, потом подняла голову.

— Док никогда не скажет вам правды. Мужчины никогда не понимали Мейбл Бове, — проговорила она. — Это история женщины, и если вы хотите выяснить, что же с ней произошло, то должны поговорить с женщинами, которые ее знали.

— Но я и пыталась это сделать. И все-таки ни одна из них, кажется, не знает того, что знает Док, — Она поколебалась, потом выпалила: — А как хорошо знали ее вы, Гвен?

— Думаю, не хуже всех остальных. — Медленная, почти печальная улыбка. — Я могу сказать вам то, что Док нипочем не заставит себя произнести: эта женщина любила Персика Маккола всей душой, всем сердцем. А он обошелся с ней как с дурочкой.

Элли кивнула:

— Я так и думала. — Она наклонила голову. — Какой он был, Персик?

Женщина улыбнулась совсем молодо.

— Детка, в этом городе не было ни одной женщины, которая бы ни разу не представила себя с ним наедине. Он просто излучал что-то такое, понимаете? И смотрел женщине прямо в глаза так… — Она запнулась, покачала головой. — Вы понимаете, что я имею в виду? Он любил разжигать кровь.

Перед глазами Элли предстал Блю, со страстным взглядом, расслабленным телом и этой убийственной улыбкой.

— Да.

Гвен отошла на шаг.

— Вам надо поговорить с матерью Персика, Хэтти Гордон. Скажите ей, что это я вас послала.

— Спасибо. — Когда Гвен уже уходила, Элли спросила: — А вы расскажете мне, что помните, раз уж вы вернулись?

— Если вы не узнаете, что вам надо, от Хэтти, то я расскажу. — Она улыбнулась. — Вы смелая девушка. Мне это нравится. — Она подняла руку, прощаясь, и пошла назад.


Маркусу пришлось отвозить мать к врачу и выполнять некоторые ее поручения, и поэтому Блю провел все утро один, делая замеры земли и записывая результаты и постоянно думая об Элли.

Элли, чья история жизни была почти такой же печальной, как его собственная, с этой бьющей в ней энергией. Он бы хотел назвать ей имя ее отца, сделать такой подарок, но это совсем не просто выполнить, не выдавая ее секрета. Она доверилась ему, и он сохранит тайну, пока она не позволит раскрыть ее.

И он попытался разобраться сам. Потянувшись, чтобы сорвать засохший цветок, он вспомнил хиппи, которые остановились в городе тем летом. Он очень хорошо все помнил, принимая во внимание, что тогда ему было восемь или девять лет.

Автобус появился в городке, словно с экрана телевизора. Событие такое же удивительное и волнующее для маленького мальчика, как если бы по улице прошла кинозвезда. Блю и его дружок Делберт пошли следом по-над речкой до самого их лагеря на западном пастбище Рида и наблюдали за ними из-за деревьев. Автобус сам по себе был чудом, разрисованный цветами, бабочками и символами мира. Блю понравились и сами люди, которые из него вышли. Понравились длинные нитки мелких бус, которые они носили на шее, их длинные неприбранные волосы и цвета их одежды. Ему понравилось, что они носили сандалии и не носили рубашек. А однажды, шокированные и завороженные, Блю и Делберт наблюдали, как две девушки купались в речке совершенно обнаженными. Со слабой улыбкой он подумал, что одна из них могла быть матерью Элли.