Тем временем репортеры окружили их плотным кольцом, замелькали вспышки фотокамер, журналисты шумно выражали поддержку Марку — своему коллеге — и бились об заклад, кто выйдет победителем.

Неожиданно выкрики словно бы по команде смолкли: в вестибюль входил полковник Азиз в сопровождении своих подчиненных.

— С кем это сражается мистер Иглтон? — поинтересовался шеф полиции у стоящего ближе к нему фоторепортера.

— Это Марк Скотт — вольный стрелок, который работает в основном для «Тайм», — ответил тот. Полковник Азиз тут же вспомнил имя Марка в списке мужчин, которые, по словам Джуди, были охвачены страстью к Лили.

— Поднимите этого человека с пола и арестуйте его! — приказал полковник, указывая на Марка своим охранникам.

Привыкший к враждебным действиям со стороны полиции, Марк понимал, что для него главное сейчас потянуть время и дождаться, когда коллеги-журналисты, присутствовавшие при аресте, дозвонятся до главного редактора «Тайм».

Тогда шеф позвонит своему человеку в Вашингтоне, тот свяжется с Белым домом, откуда полетит телеграмма послу США в Стамбуле и турецкому МИДу, после чего кто-нибудь из высокопоставленных чиновников прибудет в полицейское управление, чтобы вызволить Марка. Обычно на все это уходило чуть меньше суток.

Марк полагал, что его задержали по поводу драки, и никак не связывал свой арест с похищением Лили.

Примерно в три часа ночи Марка привели из его подвала на допрос к полковнику.

— Вы были задержаны в связи с беспорядками в отеле «Гарун аль-Рашид», — заявил полковник, — и я надеюсь с вашей помощью выяснить некоторые подробности относительно похищения французской актрисы Лили. Завтра вам назначат адвоката. Конечно, вы не обязаны давать показания, но я советую вам быть посговорчивее..

— Как долго меня собираются здесь держать? — спросил изумленный Марк. — Я хотел бы связаться с нашим посольством. У вас мой паспорт, и вы прекрасно осведомлены о том, что я прибыл. в страну только вчера. Этого что, недостаточно?

Как я мог организовать похищение, находясь г Никарагуа?

— Паспорт не так трудно подделать; Никто не обвиняет вас в похищении мадемуазель Лили, но любопытно, что вы вдруг сами именно так поставили вопрос. Как давно вы с ней знакомы?

— Не ваше дело.

— Да нет, наше. И советую быть поосторожнее, мистер Скотт. Вы вполне подходящая кандидатура для совершения подобного преступления.

У вас большой опыт общения с незаконными формированиями, вы легко входите с ними в контакт, и вы привычны к тому, чтобы вести свое собственное, длительное и квалифицированное расследование. А мисс Джордан сообщила нам, что вы были тесно связаны с жертвой.

— Выходит, я ваш единственный подозреваемый?

— Осторожнее! Вы далеко от дома, мистер Скотт, теоретически вы вполне могли быть причастны к преступлению, тем более что у вас есть для этого свои мотивы.

— Мотивы? Какие же? — рассмеялся Марк, заложив руки за голову.

Полицейский сделал шаг вперед и больно ударил журналиста под ребра дубинкой.

— Вашим мотивом могла быть месть. Вы могли похитить мадемуазель Лили, потому что она не хотела иметь с вами ничего общего.

— Что за бред! Между нами никогда ничего не было. — Марк не боялся, но он был раздражен и знал, что раздражение лучше скрывать. Самое разумное в подобной ситуации — не отказываться разговаривать с этим держимордой вовсе, но сказать как можно меньше и постараться в течение ближайших двух дней обдумать ситуацию.

— Но, может быть, вы бы хотели, чтобы между вами что-то было, — продолжал полковник. — Вы под подозрением, потому что хорошо знали мадемуазель Лили, а у нас есть основания предполагать, что ее похитил кто-то из людей, ей известных. Вы могли сочинить какую-нибудь правдоподобную историю, чтобы выманить ее из отеля, и она отправилась бы за вами без всякого сопротивления.

— Если вы внимательно посмотрите на мой паспорт, полковник, то поймете, что его довольно трудно подделать. — Марк взглянул на свою испещренную штампами, визами и порядком потрепанную толстую книжицу, которая лежала теперь на столе у полковника. — Вы скоро услышите обо мне от своего начальства. Поскольку вы забрали также и мою аккредитацию, то мои связи вам, должно быть, известны.

Полковник Азиз покачал головой и приказал страже увести задержанного обратно в подвал.

На другой день Марк был освобожден и его вещи ему возвращены. Он с возмущением подписал протокол, зная уже заранее, что недосчитается большей части наличности и самой дорогой из своих камер.

Куртис Халифакс и Джуди — в больших темных очках — прогуливались по берегу Босфора.

— Теперь ты знаешь столько же, сколько и я, об этих диких телеграммах, и я рассказала тебе все, что готова была рассказать, о моей истории с Энджелфейсом Харрисом, но, поверь мне, я сошлась с Энджелфейсом только потому, что ты бросил меня.

После стольких лет ощущения вины и уверенности в том, что дочь Джуди — это и его дочь, Куртис был шокирован, прочитав, как только он сошел на берег Стамбула, телеграмму, присланную Энджелфейсу и опубликованную в «Геральд трибюн».

Будучи сам на редкость правдивым, он никак не мог уразуметь, зачем Джуди понадобилось дурить ему голову.

— Но ведь ты уверяла меня, что Лили моя дочь. И я содержал ее, когда она была маленькой.

— Куртис, прости меня. Я ненавижу себя за то, что я сейчас скажу, но тогда я сама не знала, кто отец Лили. Ты взял на себя четверть расходов по содержанию Лили, но вероятность, что отец — ты, была куда больше, чем двадцать пять процентов.

— Но ведь вполне вероятно, что отец все-таки я.

— Нет. — Джуди жалела его, но была тверда. — Взрослая Лили невероятно напоминает своего отца — больше даже темпераментом, чем внешностью. Мне очень жаль, что я вовлекла тебя в эту историю, но тогда мне казалось, что я поступаю так, как лучше для моей дочери. И ты, и Энджелфейс — оба давали деньги на ее содержание, пока Лили не исполнилось шесть лет. Но потом мне сказали, что Лили умерла. У меня оставались какие-то деньги на черный день, но они все ушли на розыски девочки по лагерям беженцев. Эта поездка стоила целое состояние, и после нее я осталась по уши в долгах.

— И тем не менее факт остается фактом — я платил за чужого ребенка. И зачем ты врала по телевизору? Почему сказала, что отец Лили — британский солдат?

Джуди взглянула в разгневанное лицо собеседника.

— Лучше бы порадовался, что я не сказала, что отец — ты. — Неожиданно Джуди почувствовала настоящий гнев. — А ты знаешь, что такое отчаяние, Куртис? Ты никогда не был беден и никогда не знал, что такое отчаиваться. Тебя никогда не соблазняли, и ты не знал, что такое самому бороться за выживание!

Джуди вспомнила тот блеклый зимний день, когда она вернулась в Нью-Йорк после своих бесконечных блужданий по лагерям венгерских беженцев на австрийской границе. , Войдя в дом на Одиннадцатой авеню после четырнадцатичасового перелета, она, обессиленная, опустилась на пол прямо в коридоре рядом со своим потрепанным чемоданчиком. Она чувствовала опустошение и одиночество. Шесть лет назад она в течение трех месяцев кормила грудью свою новорожденную дочь, но потом вынуждена была отдать ее на воспитание, и, как оказалось, чтобы никогда не увидеть Лили вновь. Теперь ее дочь мертва, и Джуди уже никогда ее не увидит.

Джуди казалось, что целый мир настроен враждебно к ней. Все было бессмысленным. Она никогда ничего не достигнет. Жизнь представлялась бесконечной борьбой, и не было никакого смысла ее продолжать. Все хотели только брать, брать, брать. И неважно, что ты талантлив, неважно, что работаешь как вол, тебе никогда не подняться на поверхность в этих джунглях, зовущихся Нью-Йорком.

Она заглянула в почтовый ящик: счета, счета, счета… А кроме того, она должна Пэту Роджерсу деньги за авиабилет. Пэт Роджерс был начальником отделения в той конторе, где работала Джуди. Он знал, что Джуди ненавидит одалживать деньги, потому что чувствует себя униженной, но он понимал также, что только на выносливости, амбициях и хот-доге, разделенном на три части, в Нью-Йорке не прожить.

Стоя сейчас на берегу Босфора, Джуди вспоминала, что это такое — быть по-настоящему голодной, не в состоянии позволить себе поездку на автобусе или починку туфель. И хотя уже много лет она жила и работала в роскошной обстановке, в глубине души Джуди оставалась все той же девчонкой, существовавшей на один хот-дог в день, а потому всегда была готова помочь тем вступающим в жизнь женщинам, которых судьба не ударила пока еще крепко в зубы и которые не стали пока легкой добычей какого-нибудь богатого раздолбая «без проблем».

Она еще раз взглянула на Куртиса и поняла, что не прочь выложить ему оставшуюся информацию.

— Полиция подозревает, что к похищению Лили может быть причастна твоя жена.

— Дебра? — Он даже остановился и так и застыл в изумлении.

Джуди кивнула.

— Помнишь, я рассказывала тебе о вечере с шампанским, предшествовавшем благотворительному гала Лили в Лондоне? Так вот, выяснилось, что анонимным жертвователем была Дебра. Мы узнали об этом только сегодня вечером.

На благообразном лице Куртиса редко отражались эмоции, но сейчас было видно, что он потрясен. Каким-то чутьем он понимал, что на этот раз Джуди говорит правду. Турецкая полиция обратилась за помощью к Скотленд-Ярду. А те по учетным книгам отеля проследили, откуда были переведены деньги: со счета Дебры в Филадельфии.

— О боже! — Уже не в первый раз Куртис пожалел, что не остался тогда в Швейцарии с Джуди, а вместо этого, послушный семейным амбициям, женился на этом ходячем кошмаре.

— Но Дебре не нужны десять миллионов! — воскликнул он. — Ее состояние гораздо больше.

— Турецкое правительство предполагает, что она могла организовать убийство Лили, а требование выкупа — лишь прикрытие. — Голос Джуди сорвался. — Меня уже предупредили, что, если тело Лили найдут, Дебра будет арестована по подозрению в убийстве. Мне жаль огорчать тебя, Куртис. Все это, конечно же, чушь, и я не верю этому. Только безумец мог бы такое предпринять.