Пепел с сигареты Старкоса упал на темно-красный ковер.

— Я осторожный человек, Лили. И я взвешиваю все свои решения. Что вы хотите от меня взамен на ваше согласие?

Лили посчитала, что этой сцене пора уже закончиться.

— Сколько раз можно повторять вам одно и то же, Спирос? — раздраженно прошептала она. — Единственное, чего я хочу от вас, это чтобы вы оставили меня в покое. Пока я завишу от какого-либо мужчины, я не научусь справляться с жизненными проблемами сама.

— Извините меня, но это чушь. Если вы не хотите меня видеть, значит, у вас есть кто-то другой.

Лили сокрушенно покачала головой, и ее жемчужные серьги блеснули в свете софитов.

— Вы, мужчины, никак не хотите поверить, что, если женщина говорит «нет», это означает «нет». — Она наклонилась вперед. — Единственный «другой» в данном случае — я сама. Неужели вы не чувствуете, что я просто растеряна? Я нашла свою мать, и это начало моего собственного становления. А теперь я хочу, чтобы меня оставили одну и я смогла бы его продолжить. Вот и все. Поэтому я и не желаю никого видеть рядом с собой.

— Хотите побыть одна? Ну, в течение суток, возможно. — Раздраженно он затушил сигару о белую хризантему, украшавшую частную ложу.


«Старкос — старая отвратительная рептилия, — размышляла Лили, сидя в белом „Роллс-Ройсе“ судовладельца. — И как только два брата могут быть столь похожи и в то же время, кажется, не иметь друг с другом ничего общего». И у Джо, и у Спироса были выразительные темно-карие глаза и жесткая деловая хватка. Но Спирос не обладал и сотой долей присущих брату жизненной энергии и обаяния. Неожиданно Лили почувствовала, что Старкос готов наброситься на нее, и осознала, что заперта в салоне его великолепного автомобиля, как в тюрьме.

Спирос был крепко сложен, резок в движениях, мускулист. Он уже стягивал с груди Лили расшитую бисером белую шифоновую блузку. Бусинки бисера посыпались на сиденье, а жесткие руки Старкоса коснулись сосков.

Она бросила отчаянный взгляд на шофера.

Нет, оттуда спасение прийти не может. Каким-то образом ей удалось стряхнуть с себя руки миллионера.

— Мне нет нужды насиловать тебя, — пробормотал Спирос. — Все равно ты достанешься мне.

Я буду заботиться о тебе лучше, чем Джо. Ведь, когда он погиб, ты осталась без гроша, не так ли?

А я дам тебе все, что ты пожелаешь. Твое место на моей яхте «Персефона» — вдали от суеты и каких бы то ни было забот. — Он вновь потянулся к ней, и на этот раз Лили не стала противиться. Она поняла, что борьба только раззадорит Спироса, и тогда он действительно ее изнасилует.

Теперь все мысли Лили сосредоточились на том, чтобы выбраться из «Ролле-Ройса».

— Спирос, ты можешь взять меня силой, а можешь дать мне время. Сегодня… неподходящий день месяца.

Его немигающий черепаший взгляд, казалось, пытался пронзить Лили насквозь. Она поднесла свои губы к губам Старкоса и остаток пути провела в объятиях миллионера.

С облегчением вздохнув, Лили поднялась по ступенькам отеля и, прикрыв разорванную блузку шарфом, подошла к дежурным и протянула им коробочку с серьгами.

— Не будете ли вы так добры переслать это анонимно на адрес леди Свонн?

Ничто не сможет раздражить Спироса больше, чем мысль о том, что его подарки были пожертвованы на благотворительные нужды.


Обнаженная Лили стояла в ванной комнате и сердито рассматривала в зеркале свою грудь, на которой уже стали проступать синяки от объятий Старкоса. Она вспоминала, как она была смущена, когда заметила, что грудь начала расти. Девочки всегда очень обеспокоены своей формирующейся грудью: то она слишком большая, то слишком маленькая. Но какой бы ни была, она всегда привлекала к себе внимание. Лили вспомнила, как ненавидела она тот интерес, который начали проявлять к ней мужчины бедного парижского квартала, в котором она росла. И даже ее приемный отец, месье Сардо, украдкой разглядывал ее тело, когда Лили возвращалась домой из школы.

Начиная с шести лет ее существование стало цепью несчастий, предотвратить которые она была не властна. Лили была одной из жертв жизни, пока не поняла могущества собственного тела, своей упругой плоти.

Она даже спросила как-то у Джо Старкоса, откуда берется такая молниеносная, почти автоматическая реакция мужчин на нее. Почему, даже разговаривая с Лили, они, как правило, смотрят на грудь, а не на лицо? Что такого особо завораживающего в этих двух фунтах плоти?

Джо тогда рассмеялся и ответил, что никогда не задумывался над этим. А потом добавил:

— Ты знаешь, чертовски приятно смотреть, как грудь колышется. Тут же возникает желание схватить ее. Не могу объяснить, почему так происходит. Должно быть, срабатывает инстинкт.

— Но почему? Почему, если навстречу женщине идут несколько рабочих, то она может быть абсолютно уверена, что, как только они поравняются, начнется это ерзанье взглядов.

— Мужчина не властен над своими реакциями, — ответил Джо. — Но если у женщины декольте и мужчина видит, как вздымается ее грудь, или если на ней обтягивающая блузка и кажется, что грудь рвется наружу, то мужчина уверен, будто между ним и женщиной возникает некий молчаливый диалог. Он хочет дотронуться до ее груди и не может, причем уверен, что женщина знает о его чувствах.

— Господи! Подумаешь, «колышется»! Желе тоже колышется, но мужчины ведь не смотрят на него маслеными глазами.

— Грудь — это знак женской сексуальности, некое обещание, которое негласно женщина дает мужчине.

— Ерунда! — воскликнула Лили. — И в этом ошибка и корень всех бед. Никаких обещаний, никаких «тайных посланий» на самом деле нет.

Грудь у женщины просто существует, как существуют локти или колени.

— Возможно, ты и права. Но я говорю о том, как это представляется мужчинам.

— Просто они пытаются таким образом оправдать свое скверное поведение, — презрительно фыркнула Лили. — «Она же сама этого хочет», — говорят себе мужчины. Женщина действительно хочет, чтобы ею восхищались, чтобы к ней влекло, но только тех, кого она сама выбрала.


Это был типичный вернисаж в небольшой нью-йоркской галерее. Позвякивание стаканов с белым вином, интеллектуального вида мужчины в джинсах и женщины в робах а-ля Марта Грэхам или в черных платьях. Стоя спиной к изображающим сидонские баталии фотографиям Марка Скотта, они обменивались друг с другом последними сплетнями. Анструтер представил Марка сначала обозревателю из «Виллидж войс», потом из «Нью-Йорк тайме» и наконец небольшого роста светловолосой женщине, пристально разглядывающей фотографии сквозь очки в черепаховой оправе.

— Фотография с маленькой девочкой просто потрясает, — сказала Джуди. — Мне бы хотелось просить у вас разрешения опубликовать ее в «Вэв!». И остальные ваши работы мне очень нравятся. В принципе мы не берем военные сюжеты, но мне было бы очень интересно побывать у вас в мастерской. И если вы не возражаете, я бы привела с собой нашего художественного редактора.

Неожиданно рядом с ними оказался высокий мускулистый мужчина с резкими чертами лица, выражающего одновременно и тревогу, и угрозу.

— Все в порядке, Джуди?

— Да, Тони. Все отлично. Вы не будете так любезны принести мне пальто?

Джуди вновь обернулась к Марку:

— Тони — это моя защита. Но иногда он бывает, пожалуй, чересчур ревнивым. Он считает, что я слишком много работаю, а все вокруг пытаются меня использовать. И, насколько я заметила, он особенно недоволен, когда рядом со мной оказывается молодой симпатичный мужчина.

— Тогда давайте встретимся и поговорим там, где бы Тони нас не видел. Как насчет того, чтобы пообедать вместе?


Занятия аэробикой, которые Тони вел в «Вэв!», имели успех, и у Джуди вошло в привычку приглашать своих друзей не в ресторан, а в гимнастический класс.

Пока она рассказывала Пэйган о своем новом друге, молодом фотографе, Лили натягивала на ноги одну за одной несколько пар грязных продырявленных гетр.

— Циммер называет их моим защитным отрепьем, — смеясь, пояснила она и хорошо тренированным движением вскочила на ноги. Леди Свонн растроганно смотрела на изящную, как на полотнах Дега, фигуру молодой женщины. Самой Пэйган до тех пор, пока она не встретила Кристофера, было глубочайшим образом наплевать, как она выглядит.

После сорока минут занятий она начала задыхаться и на лице ее выступили красные пятна.

С Лили и Джуди градом катился пот.

— Слава богу, что в конце месяца я уезжаю, иначе это просто свело бы меня в могилу! — воскликнула Пэйган.

Тони, в белой с засученными рукавами рубашке, сквозь тонкое полотно которой проступали все его мускулы, подошел к зеркальной стене.

— Сейчас я покажу новое упражнение на гибкость. Ноги на ширине плеч, носками вперед. Теперь согните колени, а плечи расслабьте и опустите. И начинайте вращать по кругу бедрами. Остальные части тела неподвижны! — С невероятно серьезным видом Тони начал демонстрировать, как следует выполнять упражнение.

Кто-то хихикнул. Тони застыл.

— Ничего смешного. Это упражнение проходят во всех танцевальных школах. — Он нахмурился. — Даже восточные танцовщицы, исполняющие танец живота, обязательно его делают.

— Нет, Тони, — прервала его Пэйган, — не делают. Для них это слишком грубое движение.

Тони не любил, когда ему противоречили.

— Никто из женщин не мог стать любимой наложницей шаха, пока не научится как следует трясти задницей. А если они отказывались выполнять упражнение, то старшая смотрительница гарема их просто секла.

Но Пэйган продолжала настаивать на своем.

— Не знаю. Тони, где вы изучали историю Востока, но у вас неверные сведения. Старшей смотрительницы в гареме не бывает. Королевский гарем управляется матерью короля и главным евнухом. Никого из жен никогда не секли, потому что проливать королевскую кровь было строжайше запрещено законом. А провинившихся жен просто душили шелковым шнуром.