Они пару раз сбились с ритма — давно не танцевали вместе. Маринка сделала слабую и несостоявшуюся попытку наступить Андрею на ногу, а потом неловко толкнула, задела бедром на повороте… В самом конце они слишком далеко отошли в разные стороны и зачем-то протянули навстречу руки…

…Когда они остановились, молодые тренеры в растерянности и замешательстве прятали друг от друга смущенные глаза. Не много понявшие, но тоже чем-то странно потрясенные, изумленные дети притихли, недоуменно переглядываясь.

Андрей улыбнулся Марине с благодарностью и признательностью: спасибо тебе, Мариша, за то, что ты меня поняла и не побоялась сделать то, о чем я тебя попросил! Это единственное, что ты умеешь, единственное, на что ты способна: отдаваться мне ночами так, как никто, кроме тебя, неспособен. Но днем, на виду у всего зала, мы с тобой можем это повторить на ура. Почему бы нет? И тогда мы будем единственными танцорами, которым нет равных на всем белом свете!

"Я люблю тебя… Это здорово!" Всего-навсего…

Степан смотрел по-прежнему пристально, исподлобья, мрачновато. Но в его угрюмом взгляде Андрей без труда уловил тоску, нежность, признание… И настоящее восхищение тренера, оценившего по заслугам бесконечно любимого и лучшего ученика, переплюнувшего сегодня учителя. Который просто вынужден признать свое очевидное, безусловное поражение. И навсегда отпустить от себя Андрея.

А ты недурно танцуешь, сынок…

Все молчали. И непонятливая Маринка, забеспокоившись, сделала неуверенный шаг вперед.

— Я слишком долго не танцевала, Степан Николаевич, — извиняясь, робко сказала она. — Я могу приходить каждый день, если вы разрешите… А Андрюша работает не каждую ночь…

Юрасов словно нехотя кивнул и согласно щелкнул в воздухе пальцами.

— В любое время, когда вам обоим удобно, — сказал он. — В тренере вы сейчас не слишком нуждаетесь. Однако танцы нужно обновить, Андрей, поэтому моя помощь тебе еще все-таки пригодится.

…Они снова стали ходить на тренировки. И вновь был открытый чемпионат, последний в их жизни. Все ждали этого состязания с нетерпением и тревогой, все хорошо понимали: Литвиненко должен сказать, наконец, свое слово, должен совершить невозможное — и получить на этот раз первое место. Только первый… Всегда первый…

Он опять выбрал стандарт. И все шло по тому же стандарту, которого ему, видимо, ни за что с некоторых пор не избежать. Статус кво…

Степан в зале не показывался: он обещал стать невидимкой. Но Андрея преследовал рок. Проклятие, бредущее за ним по пятам. А это не Викуля: не отбрыкаться и не отбояриться.

Они вновь, как в прошлый раз, победно дошли до последнего танца. По-прежнему выразительно и ласково улыбался Тимошка — не промахнись, друг!.. Напряженно сжимала пальцы тетя Маша… Снова неистовствовал зал, выкрикивая по слогам одну и ту же фамилию…

Перед последним танцем Марина вдруг судорожно прижала руки к животу.

— Это бывает на нервной почве, — успокоил Андрей. — Если что нужно, то скорее, у нас мало времени…

Маринка становилась все белее и белее. Прямо как лучший приятель Тим. Легкий на помине и появившийся возле довольно некстати — а может, как раз очень кстати, — он весело загомонил:

— Выходи, подлый трус!.. К подвигу готов?

И засунул язык в карман, увидев Маринкино лицо. Ну, снова тебе прифартило, братан!.. Дело труба… Полный пейджер… И что ты связался с этой малахольной?! Девка фартовая…

— Марина, что с тобой? — в ужасе прошептал Андрей, чувствуя: вот-вот произойдет самое страшное в его жизни. — Соберись, нам через минуту продолжать! Остался один танец!.. Всего ничего… Что у тебя болит? Позвать Степана?

Марина не отвечала, все крепче прижимая к животу тоненькие пальцы.

— Позови Зойку, — догадался Тимофей. — И поживее, браток, рассиропливаться некогда!

Но Зойка сама уже летела навстречу, в страхе вытаращив и без того огромные от косметики глаза. Она секунду пошепталась с Маринкой и торопливо потащила ее за руку прочь от выхода на паркет. Андрей смотрел им вслед молча: ему даже не хотелось ничего выяснять. "За прошлое плачу…"

Но Тимошка, конечно, не утерпел:

— Девки, у вас разжижение мозгов? — разухабисто поинтересовался он. — Тупая и еще тупее? В зале толпень, все мокнут от нетерпения увидеть победный выход Литвиненко, на него полгорода ломанулось, а Маринка вдругорядь динамит публику! Просто убиться веником! Ты, девушка, типа рехнутая? Внеси ясность в ситуацию!

И Зойка требуемую ясность внесла. Повернувшись, она на мгновение оставила Маринку и подлетела к Андрею. И выпалила ему в ухо:

— У нее выкидыш!


…Почему Андрей стал так часто вспоминать ту ночь, которую провела в клубе Лиза? Странная, необычная, ненастоящая ночь… Не тысяча, а одна… Он не играл, не танцевал, не повторял хорошо заученное… Он прожил эту ночь, как провел полгода с Лизой. Он показал ей, как они были вместе: то радостно, то печально, по-всякому, разно, но именно они. И Лиза его прекрасно поняла.

Он протанцевал перед ней их существование вдвоем, их любовь… Даже скорее, не любовь, а привязанность друг к другу — физическую, плотскую — и одновременно очень глубокую, завязанную на чем-то еще, кроме секса. На чем?..

Тогда, увидев его танец, Лиза, справедливо считавшая себя выше, умнее и образованнее Андрея, вдруг постигла его, наконец. Осознала и содрогнулась: они зашли слишком далеко. Ступили туда, куда наступать чересчур опасно и ненужно для них обоих. Дальше они увязнут в самих себе.

Андрей делал плоть духовной, легко превращал физиологию и страсть в сердечную тоску и душевную тягу. Никому на свете не удалось бы сделать это лучше и тоньше. Да и вообще на это вряд ли кто-нибудь, кроме него, осмелился. И он сам тоже не рискнул бы, если бы точно и четко на мгновение осознал суть своих безрассудных попыток. Но он поступал неосознанно, его вел за собой талант актера, исполнителя, мастера, не умеющего отделять в своем танце тело от души. Он был удивительно гармоничен и монолитен — настоящий талант, не различающий границы между формой и содержанием, не задумывающийся ни о каких пределах. Никогда не зависящий от публики и почти, казалось, не нуждающийся в ее одобрении и поддержке.

В ту ночь Лиза испугалась. Она увидела, что имеет дело не просто с блестящим любовником, способным в постели творить чудеса и меняющим женщин из любви к искусству. Искусство заключалось совсем в другом — он был профессиональный танцор и стриптизер по призванию, интуитивно познавший тайны души и тела и запросто открывающий их в себе и в других. Свободно и раскованно выставляющий эти тайны напоказ. Своим собственным, излюбленным и подвластным ему одному методом.

Андрей не хотел расставаться с Лизой. Ни за что. Но она сама выбрала единственно возможный и правильный, как думала и считала, вариант. И ушла. После той ночи в клубе. Лиза не хотела никаких откровений и боялась гениев.

Оставалась Маринка. Всего-навсего…

Теперь она окончательно провалилась в тину и перестала реагировать на окружающее. Сидела дома, изредка в одиночку ходила в кино, ночевала то в своей квартире, то на Бутырской… Андрей не мог для нее больше ничего сделать, сколько ни пытался. Ни разбудить, ни встряхнуть, ни разговорить… Танцы гавкнулись, канули в прошлое… Настоящим она не интересовалась, в жизнь Андрея не вникала — жила, как придется, непонятно для чего.

Совсем отчаявшись, Андрей предложил Маринке родить ребенка. Теперь-то, наверное, получится. Она отрицательно покачала головой. Нет, ей не хочется. Она любит того, погибшего. Она надеялась его родить и скрывала от Андрея до последнего, потому что танцы тоже очень любила и мечтала, наконец, выиграть тот проклятый чемпионат. Выиграть… Все победы давно накрылись медным тазом.

Андрей тяжело вздохнул. С такими, как Марина, никто никогда не выигрывает. Но он выбирал ее, отлично все зная. Просто по глупости надеялся на чудо. А их не бывает. Разве что в сказках… Которые придумали несчастные люди в утешение таким же неудачникам, как они сами. В придачу за Андреем насчитывается слишком много женщин… Викуша в том числе. Почти все ненужные, скучные, души не задевающие… Назовем вещи своими именами.

Вот разве Зинуля…

Почему она отказалась тогда поехать с ним?..


…Был трепетно-нежный вечер. Посетительниц мало, весенняя распутица на дорогах, нежелание думать и волшебное состояние невесомости… В дождь и в скользь, правда, лучше всего торчать дома…

Зинуша сидела в клубе и курила, мило одаривая улыбками всех и каждого. Только ее глаза, словно случайно, все упорнее и настойчивее останавливались на Андрее. И чем чаще он ловил на себе этот рассеянный, ни о чем не говорящий, никому, казалось, не предназначенный взгляд, тем увереннее думал о том, что вот еще немного, еще чуть-чуть — до рассвета недолго — и он пригласит Зинушу к себе… Тайком от всех, потому что подобных откровений и демонстраций в клубе не любили. Хотя все всё знали. Но зачем напоказ?

Утром он подождал ее на выходе, поторопившись, чтобы не ушла. Зина вышла спокойная, в дорогом блестящем плаще с капюшоном и, ничуть не удивившись Андрею, остановилась перед ним. Они стояли несколько минут молча, улыбаясь друг другу.

— Поедем? — просто сказал Андрей.

Он видел, что Зина колеблется. И не понимал, что ее сдерживает: у таких женщин не бывает серьезных мотивов для отказа. Но у Зины они, очевидно, имелись. Какие? Андрей всю голову изломал в поисках ответа. Он ждал, напряженно и мучительно, как не ждал в своей жизни никого, даже Маринки. Просто там все было иначе. С каждой начинается по-своему, хотя кончается все всегда одинаково.

Да, Зина здорово колебалась. Казалось: еще секунда — и Зинуша кивнет. Схватить машину — минутное дело. Возле клуба утром всегда полно. Но Зиночка покачала головой. Нет?! Почему нет? Скажи мне, почему?!