Марина ждала, что Людка возьмет карандаш и все запишет: время прибытия, номер вагона. Но Людка недовольно спросила:

– В гости, что ли?

– Почему в гости? Жить.

– К нам?

– А куда же еще? – удивилась Марина.

Людка оказалась тупая. Мать едет к сыну. Что тут долго разговаривать? Но Людка, видимо, считала по-другому: сначала надо спросить разрешения, а не ставить перед фактом.

Марина бросила трубку. Вернулась к вагону. Рустам держал Алечку за руку, поглядывал на часы.

– Иди, – сказала ему Марина. Забрала Алечкину руку в свою.

Марина не хотела дожидаться той минуты, когда поезд тронется и Рустам побежит рядом, задыхаясь, чтобы хоть на секунды отодвинуть расставание. Ей было его жаль.

Жалеть надо было себя – сорвалась с места, как осенний лист, ни кола ни двора, и как там ее встретят, да и встретят ли… Жалеть надо себя, но она жалела Рустама – своего третьего ребенка. Как он будет справляться с жизнью, бедный мальчик, у которого еще один бедный мальчик…

Слезы жгли глаза, но Марина стиснула зубы.

– Иди, Рустам… – приказала она. – Иди и не оборачивайся.

Рустам послушался, он привык ей подчиняться, и пошел не оборачиваясь. Он уходил в свою жизнь, где больше не было счастья, а только долг и страдания.

Марина не спала всю ночь. Жалость и упреки скребли душу как наждачная бумага. И непонятно, встретит ее Саша или нет.

Саша подошел к вагону и привел друзей. И они ловко погрузили в машину «рафик» все ее узлы и коробки.

Алечка стояла возле машины, тепло закутанная. Марина боялась перемены климата.

– Мне снились лошадки, – сказала Алечка.

– Да? – отреагировал Саша. Ему не хотелось вникать. Марина поняла: поезд ночью вздрагивал, покачивался, и Алечке казалось, что она едет на лошадках.

Марина наклонилась и поцеловала свою дочку-внучку. Ей было жалко ее, стоящую в толпе среди чужих, равнодушных людей.

Начиналась московская жизнь.

Москва

Саша подавил яростное сопротивление жены, и Марина с Алей поселились в их двухкомнатной квартире, в районе Братеево. Братеево – название бывшей деревни. Марине казалось, что она попала не в Москву, а в город Шевченко с тоскливо одинаковыми блочными строениями.

Какой смысл жить в Москве, если обитаешь в Братеево? С таким же успехом можно жить в Тамбове или в Туле.

Снежана с мужем снимали комнату в Химках. Но даже туда Марина не попала, потому что ее не звали. Снежана с мужем сами приехали в гости, привезли торт и бутылку шампанского. Алечке – ничего.

Марина даже онемела от возмущения. Не видеть дочь четыре года и приехать с пустыми руками. Это что-то уж совсем непостижимое.

Отправляясь в Москву, Марина побаивалась, что Снежана заберет Алю. Но Снежане это и в голову не приходило. Она вся была в своем новом Олеге.

Новый Олег – с бородой и глазами как у Че Гевары. Но без беретки. Держался скромно.

Марина с места в карьер поинтересовалась квартирным вопросом и выяснила, что Олег со Снежаной снимают комнату в коммуналке.

– А где вы раньше жили? – спросила Марина у Олега.

– С родителями, – ответил Олег.

– Тоже в коммуналке?

– Нет. У нас трехкомнатная квартира.

– Вы там прописаны? – допрашивала Марина.

– Ну да…

– А почему вы не можете жить в одной из трех комнат? Разве лучше снимать? Выбрасывать деньги на ветер?

Снежана сжалась. Она видела, что мать ступила на тропу бизона и теперь будет переть, затаптывая всех и вся на своем пути.

– Я предпочитаю жить отдельно, – сдержанно ответил Олег. Он видел, что не нравится теще, и это его сковывало.

Марина догадалась, что родители Олега недовольны его браком на женщине с ребенком. Если прописать Снежану, то автоматом надо прописывать и Алю. Они не хотели чужого ребенка. Кому нужны чужие дети…

– Вы можете разменять жилплощадь, – подсказала Марина.

– Родители меняться не хотят. Они там привыкли. А судиться с ними я не буду.

– Почему? – Марина не видела другого выхода кроме суда.

– Потому что это противоречит моим принципам. – Олег твердо посмотрел на тещу. – Родители уже старые, а я молодой. У меня профессия. Я все себе заработаю.

– Правильно, – одобрила Людка. – Поведение настоящего мужчины…

Для Людки было главным закончить дебаты и поднять рюмку. И залить глаза, тем более что на столе стояла классная закуска, приготовленная Мариной: паштет из печенки, три вида салатов, селедочка под шубой, а на горячее – утка в духовке, обмазанная медом. Запах по всему дому.

– За воссоединение семьи! – произнес Саша и метнул рюмку в рот.

Марина заметила, что он не пьет, а именно мечет – одну за другой. Научился. Еще Марина видела, что он заматерел, расширился в плечах, стал похож фигурой на Володьку, но выше ростом.

Семья накинулась на закуски. Максим ел не вилкой, как положено, а столовой ложкой, чтобы больше влезало.

Марина подвинула ему вилку и шлепнула по руке. Она не любила Максима за то, что он был похож на Людку. Копия. Те же мелкие глазки и воробьиный носик. Ей было стыдно сознаться даже себе самой, что она недолюбливает своего внука. Алю любила до самозабвения, а к Максиму – никакого чувства. Как к чужому. Людка это видела и обижалась: мало того что приперлась с ребенком и теперь в двух комнатах живут пять человек. Общежитие. И плюс к общежитию она не любит Максима и позволяет себе это не скрывать. Устанавливает свои порядки на чужой территории. И Людка, хозяйка дома, должна все это терпеть…

Но сейчас ей было весело, впереди предстояла реальная выпивка, закуска и десерт – торт с розами.

Марина не любила шампанское, у нее начиналась отрыжка. И тяжелые масляные торты, бьющие по печени, она тоже не ела.

Марина поднялась из-за стола и пошла на кухню. На кухне всегда есть дела: шкварчала в духовке утка. Марина отворила дверцу духовки. Жар пахнул в лицо.

«Заработает… – думала Марина. – Когда это он заработает? Десять лет уйдет. Вся молодость будет пущена на заработки. Копить… Во всем себе отказывать… А жить когда?»

В кухню вошла Снежана. Остановилась молча.

– Он тебе не нравится? – тихо спросила Снежана.

– При чем тут я? – удивилась притворно Марина. – Тебе жить.

– Вот именно, – твердо сказала Снежана. – Я тебя очень прошу, не вмешивайся. Хорошо? Если он тебе не нравится, мы не будем сюда приходить.

Значит, Снежана готова была обменять мать и дочь на чужого нищего мужика. Она пришла договариваться, чтобы бизон не вытаптывал ее пшеницу.

Марина выпрямилась, смотрела на Снежану. Тот же черный костюмчик, в котором она пять лет назад сидела в аэропорту. Другого так и не купили. Тот же кошачий ротик, встревоженные полудетские глаза. Все это уже было… Этот урок уже проходили.

Марина обняла дочь, ощутила ее цыплячьи плечики.

– От тебя уткой пахнет, – сказала Снежана, отстраняясь. И это тоже было – у Марины с ее матерью. Только тогда пахло капустой…

Ну почему самые близкие, самые необходимые друг другу люди не могут договориться? Потому что Россия – не Азербайджан. Там уважают старших. Старший – муаллим, учитель. А здесь – старая дура…


У Людки было два настроения: хорошее и плохое. Людка работала в парфюмерном отделе большого универмага. За день уставала от людей. Приходила домой в плохом настроении: хотела есть и ревновала Сашу. Ей казалось, он всем нужен. Стоит на базаре, как на витрине, и любая баба – а их там тысячи – может подойти и пощупать ее мужа, как овощ. Саша казался Людке шикарным, ни у кого из ее подруг и близко не было такого мужа. И когда кто-то говорил о Саше плохо, она радовалась. Значит, кому-то он может не нравиться. Меньше шансов, что уведут.

Людка возвращалась домой никакая, садилась за стол. Обед уже стоял, накрытый чистой салфеточкой. Так Марина ждала когда-то Рустама. А под салфеточкой – фасоль, зелень, паштет. На сковороде – люля-кебаб из баранины. У Марины была азербайджанская школа – много зелени и специй. Бедная Людка никогда так не питалась. Ее повседневная еда была – яичница с колбасой и магазинные пельмени.

Людка молча поглощала еду в плохом настроении, потом шла в туалет и возвращалась в хорошем – легкая, лукавая, оживленная.

– Мам… – обращалась она к Марине.

Марину коробила простонародная манера называть свекровь мамой. Ну да ладно.

– У нас на первом этаже есть сосед – алкаш Димка Прозоров.

Марина отметила, что Прозоров – аристократическая фамилия. Может быть, Димка – опустившийся аристократ.

– Так вот, у него трехкомнатная квартира, он ее может обменять на двушку с доплатой.

– Какую двушку? – не поняла Марина.

– Ну, на нашу. У нас же две комнаты. А будет три. У каждого по комнате. Вам с Алей – одна. Нам с Сашей – спальня. Максиму – третья.

– А телевизор где? – спросила Марина.

– У вас. Не в спальне же.

– Значит, мы будем ждать, когда вы отсмотрите свои сериалы? У ребенка режим.

– Да ладно, мам, – миролюбиво сказала Людка. – Разберемся, ей-богу. В трех же лучше, чем в двух.

Людка поднялась и опять пошла в туалет. Оттуда вышла разрумянившаяся, раскованная, как будто сняла себя с тормоза.

Марина представила себе квартиру алкоголика. Туда просто не войдешь.