Адель Паркс - Мужей много не бывает

Это, конечно, чистой воды вранье, но, по крайней мере, я уже не чувствую, что стою на краю глубокой пропасти. Я же все-таки современная женщина. Мир не рухнет, если я потеряю этого мужчину. От его ответа будет зависеть, как я буду действовать дальше: есть вариант, что я без разговоров вышвырну его за дверь или огрею по голове новехонькой, тяжеленной сковородой «Тефаль».

— Нет, я не из них, — улыбается Стиви. — Ты не любишь околичностей, верно?

— Я просто хочу понять, чего мне от тебя ждать. — Я складываю руки на груди, надеясь, что таким образом принимаю гордый и даже немного устрашающий вид. Также этим жестом я маскирую свои дрожащие руки.

— Я из тех парней, кто понимает, что у него началось что-то очень хорошее в жизни, и кто ощущает сильное чувство по отношению к той женщине, с которой он недавно переспал. Это понятно?

В процессе этой тирады лицо Стиви приобрело пунцовый цвет, и, даже если бы у меня и был повод подвергнуть сомнению его слова, я все же не настолько бессердечна, чтобы намеренно неправильно понять его реакцию. Я с облегчением — и радостью, чего уж там — улыбаюсь.

Он отодвигает стул от стола и хлопает себя по колену, сигнализируя мне о возможности использовать его в качестве сиденья. Я послушно сажусь на эту шаткую и неудобную опору и сижу, изо всех сил стараясь сохранить равновесие. Никогда не любила сидеть у кого-нибудь на коленях. Даже когда мне было четырнадцать — а это, я полагаю, самый поздний возраст, когда такое еще можно допустить. Стиви целует меня в шею, таким образом чуть-чуть облегчая мою участь.

— Не люблю я ни устриц, ни сыр рокфор, — тихо говорит он.

— Ни моих друзей, — в тон добавляю я.

— Я бы так не сказал.

— Слушай, я понимаю, что вечер получился не очень. Белла слишком уж пережимала с соблюдением приличий. Но она правда очень хорошая, когда узнаешь ее поближе. Просто лапочка.

— Лапочка? Ну, раз ты так говоришь…

— Да. А Амели сегодня как-то не очень ладила с Беллой. Они, наверное, поспорили из-за чего-нибудь.

— Может быть, из-за температуры булочек к устрицам? — с улыбкой говорит Стиви.

— Не язви, — говорю я, легко пихая его в плечо.

Мы целуемся — долгим, медленным, тягучим поцелуем.

— Пойдем в постель, — предлагает он.

— Пойдем.

Я соглашаюсь, не думая о том, как это будет выглядеть: достойно, независимо или уверенно, — но подозреваю, что это выглядит так, будто я сейчас запрыгаю от радости. Я выключаю свет в кухне, и мы со Стиви рука об руку идем в спальню. Там он, повернувшись ко мне спиной, стягивает через голову футболку. Он такой красивый. Мне нужен этот мужчина.

— Можно угостить тебя выпивкой? Кажется, нам обоим она не помешает.

— Это самое малое, что ты можешь сделать.

Стиви прав — это самое малое, что я могу сделать, но мне все равно не нравится, что он так прямо на это указывает. Я не уверена, что правильно себя вела на званом вечере, но, в конце концов, разве существует свод правил, предписывающих, как нужно действовать, когда на ужин, который ты устраиваешь у себя дома с настоящим (незаконным) мужем, приходит твой бывший (законный) муж? И я не знаю, что мне сейчас делать: то ли очаровывать его, то ли запугивать, то ли пытаться восстановить связь, но уже на дружеской основе.

Весь день я думала о том, как не ходить самой на эту встречу. Я хотела послать кого-нибудь вместо себя — но только кого? Амели ясно дала понять, что не желает в это ввязываться, — она в обиде на меня за то, что я не последовала ее, мягко говоря, наивному совету и не объяснилась с Филипом. Адвокат? О нем не может быть и речи — я ведь нарушила закон. Я даже в спальне наручников не терплю — никаких, даже отделанных мехом, — так что мысль о настоящих, стальных «браслетах» неминуемо вызывает у меня сильнейший приступ паники. Я думала и о том, чтобы нанять частного детектива, но представила себе мужчину в лоснящемся костюме, чуть не до дыр протертом на локтях и коленях, — низенького и толстого, сующего в рот самокрутки одну за одной и брызгающего слюной при смехе. Этот образ был настолько отвратителен, что мне стало дурно. Да, это неприятное дело, но Стиви ведь не всегда был моим грязным секретом. Когда-то я его очень любила. И хотя бы ради этого, несмотря на всю неловкость ситуации, я должна явиться на встречу лично и попробовать все объяснить.

— Скажи, Лаура говорила с тобой обо мне? — неуверенно начинаю я.

— Нет. Она говорила о своей подруге Белле Эдвардс. Я знаю — или знал — тебя как Белинду Макдоннел. — У него в голосе проскальзывают обвинительные нотки.

— Белла мне больше нравится, чем Белинда. Оно мне как-то больше… подходит.

— А что не так с Белиндой? Оно недостаточно шикарное для твоей новой лондонской жизни?

Я с негодованием смотрю на Стиви, но не могу сразу придумать подходящего ответа — потому что он прав на все сто. Правду сказать, даже если бы родители окрестили меня Флавией, Камиллой или Джемаймой, я бы, наверное, все равно сменила имя, уехав из Эдинбурга. Он что, так и не понял? Я хотела оставить все за спиной.

— Неплохой паб ты выбрала для нашего разговора, — озвучивает свое наблюдение Стиви. — По крайней мере, я вижу в этом прежнюю тебя.

Я осматриваюсь по сторонам, старясь понять, с какой целью он так ясно показывает свое враждебное отношение ко мне. Вне всякого сомнения, он хочет меня оскорбить. Да, этот паб напоминает питейные заведения Кёркспи, и мы часто сидели в таких, когда были студентами, но не думает же Стиви, что я выбрала его, потому что мне тут понравилось.

Этот паб просто мерзкий. Грязный, как последний нищий, он нагоняет тоску. Воздух, ковры и сиденья стульев пропитались застоявшейся алкогольной и табачной вонью. Минуту назад я была в туалете — хотела сполоснуть водой лицо, — и запах блевотины там, оставшийся, скорее всего, от излишеств прошлого вечера, не перебивался даже химическим запахом дешевого моющего средства.

Сейчас всего полпятого, но в пабе уже людно. Неприятные на вид старухи, слишком жирные для того, чтобы удобно устроиться на стульях, сидят, по-мужски расставив ноги и тем самым выставив на всеобщее обозрение старые чулки и расплывшиеся, покрытые сеткой вен бедра. Их спутники — сплошь тихие, немногословные старики, которые выглядят так, будто ни разу в жизни не ели досыта. Я уверена, что попадание в их организм витамина или, не дай бог, минерала приведет к тяжелейшему анафилактическому шоку. Пара мужиков лет под сорок играет в домино. Джинсы у них заляпаны краской и штукатуркой — ясно, что они только что со стройки. Перед всеми (кроме меня) стоят пинтовые стаканы со светлым пивом или густым темным «Гиннессом». Я пью диетическую кока-колу. При нормальных обстоятельствах меня можно сюда затащить, только предварительно оглушив. Я выбрала этот паб потому, что здесь нас не увидит никто из знакомых.

— Могла бы написать, — говорит он.

Похоже, общие темы исчерпаны. Я не знаю, как начать, но не собираюсь оскорблять его, притворившись, что не понимаю.

— Надо было, — признаю я.

— Почему тогда не написала?

— Не знаю.

— Все эти годы всякий раз, когда я вспоминал о том, что произошло между нами, я надеялся, что мне просто приснился дурной сон.

— Спасибо, — говорю я.

Почему я сказала это с такой горечью? Разве меня не посещала та же самая мысль?

— Я не имею в виду наш брак, Белинда. Я имею в виду то, что мы сначала скрывали его, а потом разбежались, — и я даже не знал, где ты и что с тобой.

Я неловко ерзаю на стуле.

— У нас ничего не получалось.

— Да, — подтверждает Стиви. — Не получалось.

Он не пускается в объяснения, почему не получалось. И в его голосе не слышно сожаления — а в конце концов, чего я ожидала? Все это было сто лет назад и быльем поросло. Я не хочу предаваться ностальгическим воспоминаниям. Я хочу развода. Мы должны действовать быстро и бесстрастно — насколько это возможно. Мы должны порвать с прошлым и обеими руками вцепиться в будущее.

— Это было давно. Мы оба сильно изменились, — говорю я.

— Ты уж точно. — Стиви отхлебывает из стакана.

Он всегда был мучительно честен, на грани бестактности. Ему было глубоко плевать, кто что думает о нем, и это странным образом приводило к тому, что все окружающие его уважали. Я всегда восхищалась этим его качеством, но сейчас я боюсь, что оно станет помехой.

Я задумываюсь над тем, насколько я честная. Не надо считать меня омерзительным средоточием лживости. Если бы я жила в идеальном мире, то предпочитала бы говорить правду, а не врать, — но я не живу в идеальном мире, и часто правда является для меня роскошью, которую я не могу себе позволить.

Я еще не разобралась, то ли Стиви ненавидит меня, то ли готов помочь. Он может занять непримиримую позицию: попытаться шантажировать меня или просто отказаться дать согласие на развод, чтобы отплатить мне за все. И его трудно будет за это винить. Господи, да если бы он так бесцеремонно бросил меня, то я точно стала бы искать способ усложнить ему жизнь — даже через восемь лет. Необходимо соблюдать осторожность. Филип небедный человек, и это делает меня уязвимой для всяких злодеев и негодяев, шантажистов и двойников Элвиса. Я больше не знаю Стиви — он мог превратиться во что-то вовсе непотребное.

Но надо признать, не похоже, чтобы это в действительности произошло. С виду он такой же милый, добрый и спокойный парень, как много лет назад. Прежний Стиви никогда бы не стал играть взакрытую. Он бы и не подумал ни о шантаже, ни о мести. Стиви, сидящий напротив меня, выглядит совершенно как прежний Стиви — только, может быть, он стал чуть массивнее. Не толще, просто мужественнее, мускулистее. На одном вздохе я решаю играть честно — если уж все обернется плохо, то, по крайней мере, я смогу сказать себе, что применила новаторский подход.