Когда бьет одиннадцать, я уже абсолютно уверена, что речь шла не о пятнице.

Я права. Звонок раздается в два часа ночи — официально это уже суббота. Должно быть, я заснула не раздеваясь, прямо в кресле, за чтением справочника под названием «Неприятности, которые могут случиться с женщинами в счастливом браке».

— Хэлли, это Эрик. Извини, я немного опоздал, — слышу я, на ощупь взяв трубку. — Мой пилот задержался, и пришлось прождать два часа.

— Ты, вероятно, изрядно вымотан? — Я пытаюсь проникнуться сочувствием к несчастным владельцам личных самолетов.

— Я только что из Лондона. Ты ведь живешь на Оук-стрит, двадцать один?

— Двадцать семь, — машинально поправляю я, встаю и начинаю ходить по комнате, пытаясь размять затекшие конечности.

— А я тебя вижу!

Я озираюсь, будто Эрик сейчас выпрыгнет из шкафа, подхожу к окну и вглядываюсь в темноту. При свете уличного фонаря вижу очертания длинного черного лимузина, припаркованного прямо перед домом.

— Красивый лифчик, — весело говорит Эрик. — Новый?

Я смотрю вниз и понимаю, что он, наверное, сидит в машине и… Я мгновенно отскакиваю от окна и дергаю шнурок занавески. Так резко, что она с шумом падает мне на голову.

— С тобой все в порядке? — озабоченно интересуется Эрик.

Чертов Билл! Еще полгода назад я сказала ему, что штора провисла. Может быть, попросить Эрика закрепить ее? Пусть пришлет своего — кого там? — водителя, пилота, экономку, дворецкого или техника. Или жену. Не забывай: он может быть женат.

— Да. Послушай, я уже поужинала. Время третий час. Может, увидимся завтра? Ленч, обед — все, что угодно, я свободна.

— Зато я занят. Планы переменились. Я думал, пробуду здесь два дня, но завтра лечу на Бермуды заключать контракт.

— На покупку шорт? — ехидничаю я.

— Нет, я занимаюсь… — Он замолкает. — О, понял! Бермуды. Шорты. Смешная шутка, Хэлли. — Эрик посмеивается. — Давай спускайся. Я хочу тебя видеть. И поторопись. Не стоит надевать рубашку специально ради меня.

Я улыбаюсь и вынимаю-таки из шкафа розовую блузку. В конце концов, лифчик он уже видел.

Когда я выхожу на крыльцо, Эрик стоит, прислонившись к машине, скрестив на груди руки, и улыбается. Я осторожно спускаюсь по ступенькам и пересекаю лужайку. Эрик следит за каждым моим движением. А мне это приятно. Слава Богу, на мне эти замечательные туфли. Я сексуально покачиваю бедрами — только бы не споткнуться. И подхожу вплотную к нему.

Он еще красив. Прошло двадцать лет, но они и следа на нем не оставили. Густые волосы по-мальчишески падают на лоб, тело все такое же худощавое и мускулистое, как и тогда, когда Эрик был капитаном футбольной команды. В последний раз, когда я его видела, на нем не было этого великолепного костюма в тонкую светлую полоску, не было белых манжет, но на его лице по-прежнему играет та самая улыбка, на которую я купилась при нашей первой встрече.

— Ты, должно быть, Эрик, — говорю я, протягивая руку.

— А ты ничуть не изменилась, — отвечает он, притягивая меня к себе и легонько целуя в щеку.

Он открывает дверцу, и мы садимся на заднее сиденье. Шофер коротко здоровается со мной, опускает стекло, отделяющее салон от водительского сиденья, и машина трогается. Эрик берет меня за руку. Неужели я и впрямь не изменилась — или всего лишь осталась прежней в его глазах? Как романтично. А может быть, он просто постеснялся надеть очки.

Эрик рассказывает мне о своей работе — он много ездит и имеет дело с международной финансовой сетью. На тот случай, если я, даже при наличии лимузина, личного самолета и квартиры в пентхаусе, не поняла, насколько он богат, Эрик объявляет, что недавно о нем напечатали в «Форбсе».

— Ты, случайно, не читала? — спрашивает он.

— Твой друг Том Шепард что-то говорил об этом, но я так и не прочла.

— Убедись! — Он протянул мне заламинированный экземпляр статьи. Она (по чистой случайности) лежала у него на заднем сиденье.

Мне бы очень хотелось прочесть ее. Но я тщеславна не менее Эрика и не собираюсь щеголять перед ним в очках. Именно поэтому я нашла в Интернете меню «Пер Се» и «Маса» и заранее определилась с выбором, чтобы подслеповато не щуриться в ресторане.

— Здесь темно. Может быть, прочтешь мне вслух? — томно предлагаю я.

В заголовке я вижу цифры 277. Это, конечно, не его возраст. И не вес. Надеюсь, что не уровень холестерина. Неужели у всех мужчин, которых я знаю, проблемы с холестерином?

— Что это значит — 277? — спрашиваю я.

— Мое место в списке.

До меня не сразу доходит, о каком списке идет речь.

— Не волнуйся, для меня ты — номер один, — говорю я.

Он смеется.

— Номер один — это Билл Гейтс. Или какой-нибудь саудовский принц. Я, конечно, неплохо зарабатываю, но до них мне далеко.

А, это список богачей. Двести семьдесят седьмой номер — впечатляет. Мне и рядом с ним не стоять.

— Тогда, наверное, это к лучшему, что мы с тобой разбежались, — высказываю я предположение. — С такой спутницей жизни, как я, ты бы никогда не выбрался из третьей сотни.

Я всего лишь пытаюсь пошутить, но Эрик воспринимает все с точностью до наоборот.

— Ты права. Мне трудно было бы сконцентрироваться на работе. Секс и все такое… Впрочем, на этот раз я согласился бы вылететь из списка.

— У нас и так хватало секса, — хихикаю я.

— Я все еще храню ту синюю глиняную свинку-копилку. Помнишь? — спрашивает Эрик. Как будто я могла забыть… — Мы бросали туда пять центов каждый раз, когда занимались любовью. Копилка такая тяжелая, что ее и не поднять. Кажется, нашим рекордом было пятьдесят центов за день.

— Наш лучший день, — говорю я улыбаясь.

— Все деньги по-прежнему там. Единственное мое капиталовложение, которое не дает процентов. Впрочем, я думаю, что однажды оно окупится.

— Можешь потратить мою долю на лотерейный билет, — поддразниваю я. Интересно, не имеет ли он в виду меня, говоря о «капиталовложении»? И как, по его мнению, оно должно окупиться?

— У тебя когда-нибудь был еще один такой день? — спрашивает Эрик, беря меня за руку и игриво щекоча ладонь.

— Скорее, год, — вздыхаю я. — Если ты был женат, ты меня поймешь.

— Я был женат трижды, и сейчас у меня опять никого нет, — быстро отвечает он.

Трижды? Видимо, ему больше нравится заключать брак, чем поддерживать его.

— И что случилось? Жена не выдерживала?

— Нет. Дело в том, что у меня была любовница.

— Эрик!

Он смеется.

— Я имею в виду работу. Она отнимает больше времени, чем любая женщина. Ни одна жена с таким не примирится. — Эрик улыбается и подмигивает. — И кроме того, дорогая, никто не сравнится с тобой по части обаяния. Хотя, вынужден признать, все мои супруги отчасти напоминали мне тебя.

— Это комплимент? — спрашиваю я. — У них у всех были вьющиеся каштановые волосы? Зеленоватые глаза? Или же им всем было по девятнадцать — как мне, когда мы с тобой были вместе?

— Все вышеперечисленное. — Эрик смеется.

С водителем за рулем лучший способ путешествовать. Мы уже на Манхэттене, и мне не приходится спускаться в метро и сидеть рядом с каким-нибудь типом, от которого несет пивом. Мы останавливаемся перед входом в Тайм-Уорнер, Эрик выбирается из машины прежде, чем водитель успевает ее обойти, и открывает дверцу с моей стороны. Я вылезаю из лимузина и задираю голову, чтобы разглядеть возвышающееся надо мной полупрозрачное здание. Несмотря на поздний час, на улице полно подгулявших прохожих, они весело переговариваются в ожидании такси.

Эрик предлагает мне руку. Когда полчаса назад я садилась в машину, то не задумывалась о том, куда мы отправимся, но, судя по всему, на самый верх. Уже почти три. Рестораны в это время закрыты. Я беру Эрика за руку, и мы идем через вестибюль. Портье, два рассыльных, консьерж и лифтер — каждый, в свою очередь, подобострастно кланяется, пока мы следуем к лифту:

— Добрый вечер, мистер Ричмонд, как хорошо, что вы снова у нас.

На меня никто не смотрит. Я здесь лишь случайная посетительница.

Или они приняли меня за проститутку. Если бы Эмили сделала что-нибудь подобное, я бы ее убила. Разве не понятно, что это значит, если в такой час ты соглашаешься подняться к мужчине в номер? Но мне удается легко убедить себя, что в моих поступках нет ничего предосудительного. Эрик холост, и я, в общем, одинока, по крайней мере в буквальном смысле этого слова. На моем пальце нет обручального кольца, а мой муж живет с другой женщиной. Если у Билла есть Эшли, то у меня может быть Эрик. Это даже не считается. Ведь мы с ним уже встречались.

Мы входим в номер, и я с открытым ртом замираю. Эрик еще не включил свет (крошечные лампы, утопленные в потолок), но комната сияет отраженными огнями Нью-Йорка. Огромные, до пола, окна со всех сторон открывают потрясающие виды — в общем, в другом убранстве комната и не нуждается. Трудившийся здесь дизайнер оказался достаточно сообразительным, чтобы понять: основная масса работы уже выполнена, и от него требуется всего лишь не загораживать обзор. В комнате стоят мягкие низкие светло-серые кушетки, на полу — элегантный бежевый ковер. Стеклянный кофейный столик в форме волны был бы практически незаметен, если бы не изящная статуэтка на нем. Одна стена — без окон — держится как будто сама по себе; тут висит картина Пикассо.

Кто-то, должно быть, знал, что мы придем, потому что стол накрыт на двоих. Зажжены конусообразные свечи, в серебряной чаше, наполненной льдом, покоится роскошное блюдо с икрой. Эрик берет заранее приготовленную бутылку вина, открывает ее и наполняет два бокала.

Я делаю большой глоток.

— Подожди. Нам нужен тост, — говорит Эрик, подходя ближе. Он поднимает бокал и чокается со мной. — За тебя. За нас. За первую любовь.