И что это вдруг случилось со мной? Вообще фантазии и порывы никогда не были свойством моей натуры. Я считала себя скорее рационалисткой, чем фантазеркой. Именно природный рационализм не позволял мне легко сходиться с людьми, тем более с мужчинами. Меня не трогали обычные знаки внимания — подарки, комплименты, красивые слова. Я прежде всего пыталась понять, что за человек передо мной.

Но сейчас мне не хотелось ни в чем разбираться. Нельзя, наверное, всю жизнь прожить от ума. Ведь кроме этого на свете существуют чувства, ассоциации, интуиция. Например, звук льющейся в тишине воды всегда будет возвращать меня к странному состоянию бестелесности, к этому непонятному, счастливому состоянию.

…Оказалось, я ошибаюсь. Достаточно было услышать в трубке голос Глеба, чтобы снова все пережить.

— Я заеду за тобой в девять.

— Хорошо.

Я даже не спросила, куда мы отправимся и чем будем заниматься. Только чувствовала, что вчерашнее настроение с каждой минутой все, сильнее нарастает во мне. Если так пойдет дальше, я вообще лишусь естественного человеческого свойства притягиваться к земле. Оторвусь…

Нет, до конца оторваться не получится — сегодня в клинике нервных болезней меня ждет встреча с музыкальным доктором. Я с ужасом призналась себе, что не хочу ехать к маме. Боюсь ее напряженных глаз, неловких движений, холодного взгляда. Ее неприязни. Мамина трагедия, бывшая все годы неотъемлемой частью моей жизни, показалась мне в ту минуту чем-то неприятным и скучным. Ведь Лешка же не причисляет ее болезни к числу своих личных проблем! А что будет, если я один раз, всего один разочек не съезжу в клинику?

Я набрала нужный номер и осторожно сообщила доктору, что не смогу приехать сегодня — на работе неотложные дела.

Про себя решила: если только он начнет возражать… Но он не возражал…


Дома мне сразу бросился в глаза засохший букет — потемневшие чайные розы на длинных ножках с поникшими головками. Неужели Влад существовал в моей жизни всего несколько дней назад? Ну да, существовал. О нем осталась память, красивая и печальная, — увядшие розы.

Я вспомнила, что Таня всегда сохраняет засохшие цветы — делает целые композиции, украшает квартиру. Мама, наоборот, такие вещи не переносит, считает, что держать их в доме — плохая примета.

У меня, тем не менее, не поднималась рука выбросить букет в помойное ведро. Вылив побуревшую за несколько дней воду, я вымыла и тщательно вытерла вазу и осторожно поместила букет обратно. Несколько лепестков и сухих темно-зеленых листьев упали с тихим шелестом на ковер Островок осени в разгар весны… Влад мечтал заполнить мою жизнь красотой, комфортом, интересными путешествиями. Но разве в этой жизни что-нибудь совершается по плану? В жизни как в природе! Что толку планировать, чтобы в ноябре на деревьях распустились листья или чтоб в июле замерзла река? Природа живет по своим законам, жизнь развивается по своим. Эти законы требуют, чтобы Глеб находился со мной рядом. Остальное абсолютно исключено!

Я собрала сухие листья с ковра и стала готовиться к встрече с Глебом.

Увы, зеркалу нечем было меня порадовать. Как это часто случается, внешне я нравилась очень многим, но не себе самой. Плотного телосложения, как пишут в газетных объявлениях и криминальных хрониках. Ну, не полней Елены — воспротивился внутренний голос. А все же плотного… И даже беспокойства последних дней никак не утончили мою плотность!

Лицо уверенное, сосредоточенное, умное.

— Слушай, ничего тебя не берет! — укорило я свое отражение, накладывая яркий вечерний макияж. — А где же следы смятения, озоновой легкости? Куда девалась женщина? Налицо только аналитик! А вдруг женщина вообще умерла?!

Слишком долго тянулась жизнь до встречи с Глебом! Подспудно казалось: мое женское начало так и останется невостребованным. А может, оно потихоньку стало атрофироваться, как у человека, не встающего с постели, в конце концов атрофируются ноги.

Аккуратные линии сиреневого карандаша немного исправили ситуацию. Лицо стало живее, но проще. Смазливее. Ушла глубина. Чем ее восполнишь? Если попробовать собрать волосы?.. А если распустить?..

Честно сказать, волосы — моя гордость. Густые, крупные локоны. Весь уход за ними заключается лишь в том, что я мою волосы оттеночным шампунем «Золотой блондин» и раз в два месяца захожу в парикмахерскую. Перебрав всевозможные варианты прически, я остановилась на промежуточном — боковые пряди собрала на висках небольшими черепаховыми заколками, а сзади предоставила волосам полную свободу.

Немного старомодно, напоминает пятидесятые годы истекшего XX столетия, но никуда не денешься. Избавившись от имиджа румяной и толстой купеческой дочки, я все равно не превратилась в манекенщицу XXI века. Избрала стиль строгий и простой: на работу — костюмы, светлые блузки, в остальном — классическая джинса. И кстати, вечернее платье, которое я намеревалась надеть сегодня, тоже очень простое. Прямой, слегка приталенный силуэт, воротник — щель, эффектно подчеркивающий шею и чуть приоткрывающий плечи, длина — за колено. Платье сшито из красивого лилового шелка, поэтому я держала его за нарядное.

К платью имелись две пары туфель. Черные без каблуков, метко названные мамой «галошками», и фиолетовые замшевые лодочки на шпильках, купленные, извините за выражение, в «Ж». От шпилек, увы, пришлось отказаться. Опять что-то купеческое. Только теперь уже не дочка, а жена, разрядившаяся ради праздника.

В общем, я сделала все возможное, чтобы выглядеть прилично, и с чистой совестью отошла от зеркала. Никогда не увижу в нем то, о чем мечтаю, а лишний раз расстраиваться какой смысл?


Часы показывали без немногого девять, но было светло, как днем. Я уселась на диван в своей комнате и стала ждать. Глеб появился в начале десятого, принеся с собой особенный запах весенней московской улицы — пыли, влаги, молодой зелени — запах озона, круживший мне голову вчерашней ночью, вызывающий желание подняться в воздух и улететь… Но лететь было некуда. Душа, встретив свое тело, обрела, наконец, покой. Прекрасный сюжет для средневековой гравюры.

— Ты готова?

— Смотря к чему…

— Поужинать в ресторане.

— Пожалуй.

Но он по-прежнему крепко держал меня за плечи.

Я засмеялась:

— Так мы не попадем в ресторан.

— Ты голодна?

— Не очень.

— Вчера я провел мучительную ночь. Ты понимаешь, что поступила жестоко?

— Я поступила мудро.

— Мне тебя не хватало. Я не мог уснуть.

— Это было в последний раз. Ты должен был прочувствовать.

— Я всю жизнь это чувствовал.

— Всю жизнь и еще один день.

— Последний день был самым тяжелым, — произнес он шепотом, и я поняла, что в ресторан мы сегодня не попадем.

Глава 11

Поздним вечером мы стояли у открытого окна, курили по очереди одну сигарету и разговаривали.

— Почему вчера ты не позволила мне остаться?

— Сама не знаю… Просто решила, что так лучше.

— Надеюсь, это не связано с… нашим общим знакомым?

— Уж не ревнуешь ли ты?

— Ревную.

— Не может быть!

— Почему не может? Ты так отчаянно защищала его в одном из наших первых разговоров, называла своим близким… Мне было неприятно, я ревновал.

— Тогда у тебя вообще не было на это прав.

— Вот представь, ревновал без всякого права! — Он грустно улыбнулся. — На обиды, на ревность, на тоску права не нужны. Мучайся себе сколько хочешь.

— Значит, ты мучился?

— Конечно. Мне невыносимо было представить тебя рядом с этим… человеком.

— Но ты не делал мне навстречу никаких шагов.

— Я ждал, что ты сама расстанешься с ним. А на будущее учти: я страшно ревнивый.

— Никакой ты не ревнивый!

— Я тоже так думал, пока не увидел тебя.

— Увидел и что же?

— Понял, что буду драться за свою женщину…

— До последней капли крови? — рассмеялась я.

— Я не шучу.

— Где твое чувство юмора?

— Юмор уместен не во всех ситуациях.

Он бросил за окно сигарету и задвинул штору.

— Ревнивец! — Я покачала головой. — Скажи лучше, за кого ты выдавал меня на банкете?

Небольшая заминка, смущение…

— Ты ведь знаешь за кого.

— А если я начну ревновать?

— У тебя нет повода.

— Как это нет?! Ты целый год провел в Новотрубинске. Должно быть… часто виделся с этой женщиной.

— В последние месяцы я у нее жил. Только это ничего не значит. С тех пор как я увидел тебя, мы с ней даже не говорили по телефону.

— Ты ни разу не позвонил ей?

— Ни разу.

— А она тебе?

— Я просто отключал аппарат.

— Но… может быть, это жестоко?

— Это не имеет значения, как, впрочем, и многое другое. Не стоит разменивать жизнь на мелочи.

— Неправда! Все в жизни складывается из мелочей!

Но Глеб воспринимал этот мир глобально. Как скульптор, стремящийся к совершенству формы, отсекает от камня все лишнее, он обозначил в жизни несколько магистральных направлений и все остальное готов был им подчинить.

До встречи со мной первое место принадлежало работе. Затем шли увлечения: дайвинг, охота, горные лыжи и друзья. Но была еще философия. К ней Глеб обращался нечасто — каждый раз, когда жизнь входила в новую фазу. Так сказать, делала новый виток.

Теперь акценты будут расставлены по-другому. В центр мира Глеб собирался поставить меня, наш союз.

— Ты родишь мне сына.

— Или дочку.

— Сына! — Он настаивал.

Я улыбнулась:

— Сейчас мне ничего не стоит с тобой согласиться!