Прошло четыре часа. Все еще лил дождь, но пейзаж резко изменился. После того как она проехала патриархальную де­ревеньку Оутерард с-домишками, выкрашенными в пастель­ные тона, дома стали появляться редко; местность была серой и негостеприимной, на горизонте темнели горы. Среди холмов кое-где виднелись окруженные кирпичными стенами домики, из труб тянулся дымок. Запах горящего торфа всегда был для нее запахом дома. Слева время от времени показывался Атлантический океан. Господи, как красиво, но какая это суровая красота.

Она доехала до перекрестка и остановилась, ожидая возможности повернуть. В этот момент мимо проехал очень на вороченный трактор, водитель которого с энтузиазмом поехахал ей. Ханна не ответила, потому что не узнала его. Она уехала отсюда двенадцать лет назад. Трудно узнать людей, с которыми она вместе училась, – они выросли и наверняка выглядят иначе. Уж она-то точно выглядела иначе.

Раньше Ханна всегда носила длинные волосы, джинсы и бесформенные кардиганы. Теперь у нее волосы едва доходи ли до плеч и мягко обрамляли лицо. Да и одежду она теперь носила, чтобы подчеркнуть фигуру, а не для того, чтобы спрятать.

Через двадцать минут она подъехала к знакомым стол­бам, на которых когда-то висели ворота. Ворот здесь не было с незапамятных времен – только большие бетонные столбы, к которым до сих пор были привинчены петли, покрытые ржавчиной. Отец многие годы обещал навесить ворота, но это обещание, как и все остальные, осталось невыполнен­ным.

Ханна свернула на дорожку, всю изрытую ямами, и с опаской подумала о подвесках машины. Дом Кэмпбеллов располагался в полумиле от основной дороги, но, к счастью, все обошлось. Маленькая машина, подпрыгивая, проехала по дорожке, свернула, и Ханна увидела дом. Когда-то это было одноэтажное строение с четырьмя окнами по фасаду. Но за те годы, что семья здесь жила, дом достраивался без всякого определенного плана, и нельзя было сказать, что он произво­дит приятное впечатление.

За домом громоздились хозяйственные постройки: сви­нарник, давно превращенный в сарай для всякого хлама, не­сколько полуразрушенных строений, где когда-то жили куры и гуси. Мать Ханны уже много лет не разводила кур, слиш­ком тяжело было за ними ухаживать, да и лисы часто наведы­вались. Но в детстве Ханна очень любила кур, ей даже каза­лось, что она находит у них большее понимание, чем у чле­нов семьи.

Она не была дома полгода, но абсолютно ничего не изме­нилось. Только старенького семейного «Форда» не было у крыльца. Прекрасно. Это означало, что отца нет дома, он где-то пьет, а не отсыпается после предыдущей попойки.

Ханна заметила, как отодвинулась занавеска на кухонном окне. Она даже не успела открыть дверцу машины, а мать уже шла ей навстречу.

– Вот это сюрприз, – сказала Анна Кэмпбелл, слегка улыбнувшись. – Надеюсь, ты захватила с собой спальный мешок. Мэри и дети тоже здесь.

Ханна поцеловала мать в щеку, удивляясь, с чего это ее кузина прикатила сюда на праздники. Они с Мэри никогда не были дружны, да и мать не то чтобы очень любила свою племянницу.

Анна выглядела очень усталой. Хотя так она выглядела уже многие годы. Ханна была похожа на мать – такой же овал лица, одинаковый цвет волос. Но лицо дочери светилось из­нутри и полные губы часто изгибались в улыбке, мать же всегда была хмурой и какой-то тусклой. Анна Кэмпбелл со­всем не красилась, разве что иногда подкрашивала губы, когда ездила в город. Она была значительно худее дочери – слишком тяжело ей приходилось работать, чтобы накормить семью, и слишком много она курила. Ханна знала, что мате­ри часто приходится ходить в супермаркет пешком, потому что отец брал машину и пьяный засыпал в ней в самых не­ожиданных местах. Она уже к этому привыкла.

В старых брюках и выцветшей синей блузке под зеленым кардиганом Анна выглядела значительно старше своих шес­тидесяти двух лет.

– Давай свои вещи, – сказала она, открывая багажник и без всяких усилий поднимая чемодан Ханны. – Мэри сказала, что ей и детям нужен приют на пару дней. Почему – не говорит, но Джеки потерял работу на фабрике и, готова по­спорить, вымещает досаду на ней. Но я не стала ее расспрашивать.

«И она приехала сюда?» – хотелось спросить Ханне. Вряд ли Рождество в такой глуши, да еще в компании забулдыги, могло показаться привлекательным молодой женщине с двумя детьми. С другой стороны, может, это и предпочти­тельнее, чем проводить его с Джеки. Ханна не без оснований считала мужа Мэри промежуточным звеном между челове­ком и обезьяной. И еще она знала, что племяннице матери больше некуда было деваться со своими малышами: родите­ли ее умерли, а брат жил в Англии.

– Как они сюда добрались? – спросила Ханна, вытаски­вая остатки своих вещей из машины.

– Ее подвезли. Она говорит, что хочет бросить Джеки. Давно пора! Этот парень не в состоянии удержаться на рабо­те дольше полугода. Его как раз только что повысили, так он сам все испортил. Дурак набитый.

Ханна промолчала. Просто смешно: ее мать дает своим юным родственницам мудрые советы, как поступить с му­жьями, а сама живет с алкоголиком, который за много лет не заработал ни пенни. Хорошо еще, что, несмотря на свое бес­пробудное пьянство, Вилли Кэмпбелл ударил свою жену только раз, о чем все помнили до сих пор. Если бы он буйст­вовал, мать бы вышвырнула его немедленно, Ханна в этом не сомневалась. Жаль, что он не был агрессивен во хмелю. Иначе она давно бы от него избавилась.

Джеки Уайнн тоже не был буйным, но Ханну он безумно раздражал. Его пристрастие к футболу могло свести с ума лю­бого разумного человека. Если его команда проигрывала, он был безутешен. Ханна еще много лет назад решила, что на месте Мэри она бы давно его бросила.

– Мэри сказала, что собирается устроиться на работу. Не знаю, кто будет присматривать за детьми. – Анна вздохну­ла. – Только не говори ей ничего: она очень стесняется из-за Джеки. К тому же Мэри всегда считала тебя примером, кото­рому нужно следовать, потому что у тебя в жизни все ясно.

– Ну, разумеется, я ничего ей не скажу, – согласилась Ханна и подумала, что, если бы Мэри знала, насколько ясно все в ее жизни, она бы не подумала стесняться из-за Джеки. У Мэри по крайней мере есть дети. А все, чем может Ханна оправдать свое существование в течение тридцати семи лет – это цепь неудачных романов и быстро развивающийся цинизм. Да, и еще недовольный босс, которому она накануне нагрубила. Ханна никак не могла отделаться от чувства вины за свое поведение.

Как бы то ни было, в присутствии Мэри имелась и поло­жительная сторона: никто не станет докапываться до причин появления Ханны в родительском доме. Все будут заняты об­суждением подонка Джеки и спорами, какого адвоката нужно Мэри нанять, чтобы отнять у Джеки все до последнего пенни, которого у него не было.

Центром дома Кэмпбеллов являлась огромная кухня. Анна до сих пор любила цветастые обои и обивки, так что все большие кресла были в розочках, стены в голубых и желтых цветочках, и кругом изобиловали подушки. Везде, где только можно, стояли цветы в горшках. Такого уюта трудно было ожидать от дома, который так холоден и непригляден снару­жи. Но Ханна уже давно поняла, что мать нуждается в этом цветастом гнездышке, чтобы справиться со своей жизнью, полностью лишенной всяких радостей.

В доме было тепло. Рядом с печкой в большом кресле свернулась калачиком Мэри, делая вид, что читает журнал.» Когда Ханна подошла и обняла ее, губы Мэри задрожали.

– Ханна, тебе твоя мама рассказала?.. – спросила она дрожащим голосом, и ее большие голубые глаза наполнились слезами.

– Немного.

Ханна, присела рядом с ней на стул, радуясь, что тяжелая жизнь не сказалась на внешности Мэри. Она по-прежнему была очень хорошенькая – короткие, темные, вьющиеся во­лосы, розовые щеки в веснушках и глаза, как блюдца, с не­обычайно длинными ресницами.

Две маленькие девочки, как две капли воды похожие на мать, ворвались в комнату из гостевой спальни. Обе нацепи­ли на себя взрослую одежду, и она волочилась за ними по полу. Младшая, которой, по подсчетам Ханны, было около четырех, намазалась розовыми тенями и яркой помадой.

– Посмотри на меня, мамочка! – радостно взвизгнула она. – Сейчас я буду танцевать.

Она крутанулась и едва не упала, зацепившись за длин­ный подол. У той, что постарше, получалось лучше. Ей, на­сколько помнила Ханна, было около шести, и на ее голове красовалась черная шляпа Анны с серыми перьями. Правда, они уныло свисали вниз, вместо того чтобы жизнерадостно развеваться, как было двадцать лет назад, когда эта шляпа была куплена. Анна надевала ее только на свадьбы и похоро­ны.

«Что бы ни случилось дома, на детях это, к счастью, не отразилось», – решила Ханна несколько часов спустя, когда они вдоволь наигрались в переодевание и она прочитала им несколько сказок. Они сразу полюбили Ханну и спорили, чья очередь сидеть у нее на коленях.

– Ты хорошо ладишь с детьми, – ласково заметила Мэри. После чая с фруктовым пирогом она немного повесе­лела:

Ханна усмехнулась:

– Никто мне раньше такого не говорил.

В восемь часов девочек уложили спать, и Ханна почувст­вовала, что тоже очень устала: все-таки столько часов за рулем. Но Мэри вовсе не казалась усталой, наоборот, она была странно возбуждена.

– Может, съездим в паб и выпьем по одной? – предло­жила она Ханне.

– А девочки?

– Я за ними присмотрю, – вызвалась Анна. – А вы идите развлекайтесь.

Ханна пожала плечами. Она не сомневалась, что Мэри хочет рассказать ей все пикантные подробности своего раз­рыва с Джеки. Но ей совсем не хотелось садиться за руль, кроме того, учитывая строгость местных законов, ей тогда не удастся выпить ни грамма.

– Пошли пешком, – предложила она. – Всего-то миля, да и дождь кончился.

Она натянула старые сапоги матери, на всякий случай , взяла плащ, и они отправились в путь.

– Наверное, в пабе полно народу, – сказала Мэри на редкость жизнерадостным голосом для женщины, пережи­вающей трагедию. Она наложила на ресницы еще один слой туши и намазала губы перламутровой помадой.