– Само собой. Ведь так оно и есть. Я родился и до пятнадцати лет прожил в Москве. С тех пор в России не был. А он из Ставрополя и вообще…

– Ясно, ясно. А что касается ваших э… свиданий? Как? Вы их просветили?

– Нет. Сказал, что мельком по работе пересекались и несколько раз говорили по-русски за обедом. Всё.

– О чём говорили, они не спрашивали?

– Спрашивали. Я сказал, ни о чём особенном, так, трепались. Что, в сущности, правда.

– Вот что, Микки, с полицейскими больше без меня ни слова. Понятно?

– Да.

– Знаете, как это делается? «Все вопросы к моему адвокату».

– Да, я видел в кино.

– Ну и чудесно. Поручу своему детективу разузнать всё, что можно. Встретимся с вами, скажем, дня через два, и обсудим новости. Конечно, если, полицейские не потревожат вас раньше. А сейчас нам с вами придется подписать соглашение и кое-какие сопутствующие документы.

– Я готов.

– Одну минуточку, я возьму у секретарши недостающие бумаги.

Второй экземпляр договора адвокат вполне мог и на своем принтере распечатать, но он хотел посмотреть, не дожидается ли в приемной Левин, его детектив. И какая удача, Левин как раз оказался в нужное время в нужном месте. Впрочем, это его вторая натура – быть всегда там, где нужно. Он постоянно работает сразу на трех адвокатов, и все они чрезвычайно ценят его профессиональные качества.

– Слушай, – сказал ему Финчли, – Зайди ко мне, возьми со стола зеленую папку, она там сверху лежит.

– Окей.

Левин вернулся с папкой, пожалуй, слишком быстро.

– Что это у тебя там за красавчик?

– А сам что можешь о нём сказать?

– Ну, для тех двух секунд, что я его видел, довольно многое. Лет 23-25, актер, художник, или нет, пожалуй, музыкант. Короче говоря, богема. Скорее всего, не поладил со своим агентом. Наверное, тот его надул. Или дела семейные, скажем, новопреставленный папаша, не включил его в завещание, а всё оставил молоденькой любовнице. Ну как? Совпадения есть?

– Потрясающе! Ни одного. Всё решительно мимо.

– Не может быть. А возраст?

– Тридцать шесть, по моим подсчетам.

– Ты плохо считал. Уж что-что, а возраст – мой конек.

– Извини. Не в этот раз. Хотя, справедливости ради, нужно признать, мордочка у него смазливая и моложавая весьма. Вообще-то он врач. Не иначе как пользует себя секретными средствами, холя и лелея неземную красоту.

– Похоже, он не слишком тебе симпатичен?

– Если и так, то есть на то причины. Правда, субъективные. Нечто вроде ревности. Чёрт знает что, никогда не считал себя способным на подобные чувства. – Финчли нервно расхохотался. – Представляешь, он говорит: «я на добровольных началах в морге трупы препарирую». Помешан человек на своей медицине. А мне при слове «морг» какие-то некрофилические извращения померещились, расчлененка, и всякая гадость в этом роде. Вот что значит стойкое предубеждение.

– Он что, твою дочку совратил?

– Ну, Левин, ты что-то сегодня совсем не в форме. Хм! Дочку! Ладно, сейчас я его отпущу, а ты подожди меня внизу, у Гарри. Поедим и перетрем это дело.

– Интересное дельце наклевывается?

– Вполне возможно.

– Окей, босс.

Уже минут через десять со словами «а знаешь, на счет совратителя ты не так уж и далек от истины», адвокат подсел за столик к Левину в маленькой старой закусочной.

– Только женщины в этой любовной истории на вторых ролях. Я поэтому и удивился, как ты сразу его не вычислил. – Финчли придвинул к себе тарелку со спагетти (Левин знал, что ему заказать) и стал жевать, причмокивая от удовольствия.

– Ну-у, дорогой, – с растяжечкой ответил Левин, – я уж пятый десяток на свете живу и знаю по опыту, что о таких вещах преждевременные выводы делать никогда не стоит. Почти наверняка ошибешься. Вот почему в однополом флирте всегда есть место интриге. Так кого соблазнил этот вечноюный божок?

Время обеденных перерывов уже закончилось, за соседними столиками почти никого не было, можно было разговаривать вполне свободно.

– Одного почтенного джентльмена, тридцать лет прожившего в нормальном браке. Отца двоих взрослых детей. Профессора, солидного, можно сказать, кристально чистого человека.

– И на старуху бывает проруха, – хихикнул Левин, – я ж тебе говорю, по внешности делать выводы бесполезно. Ну и что они не поделили с этим профессором? – Финчли покачал головой, но ничего не ответил, так как рот у него был битком набит макаронами.

– А! Понимаю. Профессор-то тоже медицины, так?

– Угу, – продолжал жевать адвокат.

– В таком случае всё ясно. Наша фея хочет пришить ему домогательства на службе.

– Не понимаю, детектив, и за что я столько лет вам денежки плачу? От и до – всё не в масть. Ладно, шутки в сторону. Речь идет о моём старом и очень хорошем товарище, Джоуи Карстене. Мы еще со средней школы с ним дружили. Его вообще-то можно было бы не упоминать, ели бы не требовалось объяснить мое сложное отношение к этому красавцу-доктору и почему я вообще берусь за это дело. Так вот, Карстену было уже порядочно за пятьдесят. Сам знаешь, что за жизнь в таком возрасте, особенно у мужчины, сделавшего хорошую карьеру. Работа, больше ничего. У детей свои семьи, с женой отношений практически никаких. Они давно уж отдалились, так, ночевали под одной крышей, в разных спальнях и не каждую ночь. Но молодых девиц ему не надо было, здоровье, понимаешь, стало подводить, работы выше крыши. Из-за работы дома-то не ночевал, исключительно. И вообще, видно было, устал человек, выдохся. Казалось, вот допашет старый конь борозду, да так и свалится на краю поля. Только и уповали на то, чтоб борозда его подольше не кончалась. И вдруг, как будто половину прожитых лет с него сняли. Невероятное преображение. Помолодел, подтянулся, ожил. Глаза горят, веселый, бодрый, словом, дураку понятно, Джо влюбился как пацан. Поначалу все естественно подозревали студенточку какую, или молоденькую докторицу, где ж как ни в клинике, было ему вляпаться. И тут как гром среди ясного неба: не докторица это, доктор. Мальчик, юный, хорошенький как ангел. И вроде б ничего такого, но надо было знать Джо. Как тебе объяснить? Не то что б он был гомофобом, но не его это стиль, не его повадка. Карстен всегда был настоящий мужик, здоровый, особенно морально, без всяких причуд и отклонений. Поверить было невозможно, немыслимо допустить. Знакомые были в шоке. До сих пор понять не могу, чем же он его прельстил? Как вообще могло получиться, чтобы Джо, как бы это выразиться, допустил к себе… ладно, не важно. Вообще-то он пытался говорить со мной об этом. В таком был восторге. Намекал на неземное блаженство. Что уж там у парня этого есть, чего нет у других, ума не приложу, но Джо мне прямо с придыханием, с вытаращенными глазами заявил, что тридцать лет не испытывал ничего подобного. В смысле остроты желания и всё такое. Чертовщина короче, нонсенс. А главное, чем прочнее отношения у них завязывались, тем резче Джо старые связи обрывал. С женой оформил развод. С друзьями почти не виделся. Что мы должны были думать? Стандартно: попал под дурное влияние. Окрутил, значит, профессора аферист, проходимец и бессовестно пользуется. Дальше больше. Он ему квартиру купил здесь, в центре. Акции какие-то приобретал на его имя. Пару раз обращался ко мне, но я, разумеется, заявил, что таких поступков не одобряю, но Джо и без меня справился. Он хотел оставить парню всё при жизни. Избавить от судов, проблем с наследством, понимаешь? При том, что он далеко не глупый был человек, и в людях разбирался, дай бог нам с тобой так. Джо не боялся всё ему отдать и остаться ни с чем. Понимаешь? Он любил его. По-настоящему любил. Беззаветно, как говорится. Понимаешь?

– Ну, понимаю. Что ты заладил.

– Воот! А я не понимал. Они ведь семь лет вместе прожили. Семь. Три года назад Джо скончался от инфаркта.

– Укатали, всё-таки, Сивку крутые горки.

– Перестань! Со своей Селестой он загнулся бы гораздо раньше. Он еще до встречи с Микки на ладан дышал, я ж говорю тебе. И дело не в нём сейчас, то есть, в нём, конечно. Понимаешь, я перед этим мальчиком виноват и перед Джоуи тоже. Ведь он мне написал письмо, ужасно трогательное, пронзительное прямо. О том, как любит этого человека, как дорожит им, как искренне желает ему счастья. Короче, это лирика, но ведь меня-то, друга своего, он просил не оставить парня, поддержать, если с ним самим что случится. Просил отнестись к нему так, как если б он был его сыном. А я? Я просто отложил письмо в сторону. Нет, вру. Не просто отложил, с раздражением, возмущенно. Дескать, как это можно, чтобы я опекал паршивца, сбившего праведного Карстена с верного пути, обобравшего его до нитки, и тому подобное. Вот втемяшилось мне в башку, что отрицательный он персонаж, и всё тут. Три года жил я спокойно после смерти Джо, про его, так сказать, вдовца ни секунды не думал. А сегодня он ко мне пришел. И знаешь, у меня как мир перевернулся. Все эти предрассудки, всё предубеждение – полная ерунда. Я не могу тебе точно сказать, что меня навело на эти мысли, но видно, вот просто видно по всему, что он говорит, и главное, как держится, как смотрит, в общем, ясно, что Джо он любил, и счастливы они были по-настоящему. И ничего-то мы, друзья, об их жизни не знаем. А могли бы знать. Мы все эти семь лет его последних могли бы быть счастливы вместе с ним. Продолжать дружить семьями, встречаться, устраивать вечеринки. И принимать его счастье как должное. А мы погрязли в своем ханжестве. Эх, что уж теперь. Дело прошлое.

– А что случилось у него? У этого, как ты сказал? Микки?

– Да, так его Джо называл. Я, к сожалению, узнал об этом только сегодня. Вообще он доктор медицины Майкл Эванс. На счет фамилии я выяснить не успел, но что-то тут не то. Он говорит, приехал из России в пятнадцать лет.

– Усыновление?