– Хоть десять. Я ему сказал, мне никого не нужно, что тут непонятного?

– Мне кажется, он по-настоящему любит тебя.

– Люсси! Помолчи. Видала? Первый год на адвоката учится, а уже такая хватка.

– Вот всё у вас как у людей, – дипломатично вставила Света, – свой доктор в доме, свой юрист. А я на врача не доучилась, Алёнка тоже, дурёха, в дизайн ударилась.

– Пап, я выйду к нему, ты не рассердишься?

– Скажи, чтоб уходил, и назад.

Люсси положила на тарелку немного печенья.

– Хорошая девочка, добрая, – похвалил дочку Микки, когда она вышла.

– Она не влюблена в него?

– О, господи! Надеюсь, нет. Это мой кошмарный сон – стать её соперником.

– Парня-то нет у неё?

– Пока одни друзья.

– Пора бы. Сколько ей? Двадцать?

– С руками мы прокувыркались, на три года выпали из жизни. А до этого еще Тедди.

– Тошечка, прости, что раньше не приехала, родной. Мы с Алёнкой тебе так обязаны. А я свинья неблагодарная.

– Какое там обязаны! Перестань.

– Слушай, ну руки – просто отпад. Как будто, так и было. Если б не знала, ни за что бы не поверила. Ты гений.

– Тяжело далось.

– Представляю.

– Когда еще чувствительность неполная была, движения ограничены, смотрю, она уж ничему не рада, не хочет ничего. Ужас. Зря, думаю, вообще затеял. Теперь, вроде, освоилась.

– А вы, я так понимаю, на поток уже это дело поставили?

– Ну, не на поток, но сделали несколько операций. Дальше, думаю, больше будем делать. Ноги вообще отлично получаются. Руки сложноваты в реабилитации, но тоже ничего. У Люсси же еще проблема была, что опыт использования собственных пальцев маленький и забытый. Мы ее готовили, как могли, но…

В комнате сделалось темновато, Микки зажег торшер. Чуть погодя, как будто спохватившись, подошел к окну и резко задернул шторы. Снаружи эти маневры не остались без внимания. Джерри и Люсси понимающе переглянулись.

– Что это за тетушка? Как-то я раньше её у вас не видел.

Люсси хихикнула:

– А она про тебя сказала: «что это за дяденька», только по-русски.

– Русская тетушка? Его или твоя?

– Просто подруга. Они работали вместе. И жили. Хочешь печенья?

– Он сказал, чтобы я убирался?

– Не обижайся, он сегодня не в духе. После смерти большого папы терпеть не может свои дни рождения. Не знает, куда себя деть. Суетливый делается, возбужденный, сам не свой.

– Сколько ему сегодня?

– Не знаю. Он моя константа. Маленький папа. Всегда такой, как есть. Юный, прекрасный – воплощение любви и чуда. А день его рождения – всегда просто день рождения. Просто праздник. Втроем мы их ужасно весело отмечали.

– Как долго он горюет. Столько лет прошло.

– Я думаю, может быть, дело во мне? Хочу перевестись в колледж подальше от дома. Всё равно в какой. Возможно, оставшись один, он решится на нового друга?

– С ним говорила об этом?

– Нет смысла, пока это лишь разговоры. Вот придет положительный ответ, тогда поставлю перед фактом.

– Скажи мне честно, как ты считаешь, он действительно терпеть меня не может?

– Думаю, ему просто сложно довериться кому-то. Ты ведь знаешь о флюидах.

– Честно говоря, я долго считал это выдумкой.

– А потом понаблюдал и убедился?

– Всё равно, представить сложно, что я во власти какого-то сверхъестественного дурмана. Я просто люблю. Я такой, как был всегда, только теперь люблю его. Что тут такого? Почему он поверил твоему отцу?

– «Твоему отцу». – С горькой иронией повторила Люсси. – Впрочем, ты прав, он был моим отцом. Почему поверил? Сам его полюбил. Слушай, Джерри, я знаю, ты бы стал для него хорошим другом. Ты очень, очень классный, но, не обижайся, насильно мил не будешь.

– Пожалуйста, передай ему мой подарок.

– Хорошо.

– Вообще-то лучше не говори, что от меня.

– Он всё равно догадается.

– Побудь еще немного, неохота уезжать.

Света подлила еще бренди, поровну в оба стакана.

– Ну, я не знаю, Тоша, лечись от депрессии, что ли. Организм молодой, здоровый, неужели ничего не хочется? Прямо странно.

– Не ничего, а никого. Разница. Никого не могу представить рядом. Вообще я как-то растерялся. Джо и Тедди были старше меня. Я привык, что мой парень старше. А теперь мне самому уж столько, что девяностолетних в пору кадрить. Но это даже для меня перебор. К тому же, роман с девяностолетним чреват очередной потерей, которой я больше не вынесу. А мальчики что-то не прельщают, при том, что мальчиками кажутся уже вполне себе взрослые мужчины. Это дар и проклятье, как говорится. Помнишь, песня была, «у природы нет плохой погоды»?

– Конечно, это из фильма.

– Может быть. Но я к тому, что с возрастом то же самое. В принципе, я давно осознал: выглядеть на свой возраст совсем не плохо. Люди мне завидуют, а зря. Вот если бы все такими были – куда ни шло. Ученые наши на это заморочились, но когда еще человечество достигнет совершенства. А пока один вот мучаюсь.

– Тоже мне, мученик. Бога не гневи! И дом у тебя прекрасный и работа. Близких все теряют, дальше нужно жить. Что ты, ну! Давай приободрись, такое громадное дело провернул, центр медицинский для тебя специально открыли. Дочь воспитал, руки ей возвратил и всё недоволен.

– Разве я не доволен?

– Так найди себе парня, живи полной жизнью, радуйся. Давай хоть этого гаврика позовем что ли. Чего он там жмется под забором? Переспи с ним, не понравится – другого возьмешь. Что ты как девочка-недотрога?

– От этого гаврика уволь.

– Хорошо, его не надо. Но вот так, по большому счету, кого бы ты хотел? Ведь ты кого угодно можешь получить. Давай, замечтай себе что-нибудь грандиозное. Эй! Только лицо попроще сделай. Такую мину смастрячил, сразу ясно – подайте Тедди назад.

– Угу.

– Я тебе дам, угу. Послушай, Тедди твой тебе достался, так сказать не первой свежести, да?

– Я же говорю, мне нравятся зрелые мужчины.

– Тош, ты редкий извращенец, ну кому нужны эти старые козлы? Вот когда ты жил с ним, неужели не представлял, какой он прежде был.

– Были у меня такие фантазии.

– Ну, неужели!

– Я даже ревновал его к первому парню, Дереку. Причем не своего Тедди, а именно того, молодого. Ладно, не хотел я говорить, но раз пошла такая пьянка… эх, открою тебе страшную семейную тайну. Этот «гаврик», – Микки кивнул на зашторенное окно, – сын Тедди.

– Да ты что!

– Вот так. Вы нас ждали с моря, а мы с горы на санках. Правда, мы вообще не ждали. Тедди абсолютно ничего не знал. Перед смертью са́мой открылось. И мне невдомек. Какие у меня были данные? О Дереке, с которым он жил много лет, потом скорбел невозможно долго. А оказывается, Дерек его у невесты отбил. Чуть не из-под венца увел. Всю учебу в колледже у них тяжелая борьба велась за Тедди. В итоге Дерек победил, а девице достался утешительный приз, о котором она никому не сообщила.

– Потрясающе.

– Не то слово. И вот когда у Тедди инсульт случился, Левин-младший и прикатил.

– А он Левин?

– Нет, это я так, условно. Мамаша его как раз вовремя просветила. Столько лет скрывала, а тут, как будто учуяла. Хотя, кто знает, может, и учуяла, если действительно любила. Причем эффектно так он появился, в военной форме, прямо в больницу пришел. Дома не было никого, соседи, наверное, подсказали. Короче говоря, приходит: «Я сын Аманды Крэмер». Тедди сразу всё понял, а я чуть погодя.

– Тошь, я выгляну аккуратненько, рассмотрю получше?

– Не трудись. Я и так тебе скажу, очень на него похож. Просто до неприличия. Кстати, Люсси надо бы позвать.

– Пусть постоят там еще, расскажи дальше.

– Что рассказывать? Почтительный добрый сын. Ответственный, благородный, весь в папочку. Навещал его каждый день, с Люсси подружился. Я тогда уж начал подозревать, к чему дело идет, но не мог же прогнать сына от больного отца. А потом повторный инсульт моего Тедди добил. – Микки заметно расстроился. – Ну, тут вот всё и началось. – Он шмыгнул носом. – «Люблю, трамвай куплю». Я, естественно, его жестко послал. Прямо грубыми словами. Он уехал дослуживать контракт. С Люсси они в интернете общались. Я вообще не хотел. Но сердце, как говорится, не камень, мальчик Тедди всё-таки, тоже стали болтать, переписываться. А потом у нас с руками эпопея началась. Он из армии уволился, к нам в центр инструктором поступил. Такие дела.

Света вгляделась внимательно в лицо своего друга:

– Тошка! Подожди! Ты что...

– Да! Да! Люблю! Люблю безумно. Но не могу, Света, не честно так, не правильно.

– Во дурак! Зачем же мучаешь себя и его? Чего ради?

– Не знаю, сам не могу себе толком объяснить. Иногда кажется, ради памяти Тедди. Или ради самого Джерри, вдруг он одумается, очнется рано или поздно.

– У тебя какие-то мазохистские наклонности. От Тедди в Москву сбежал. Тоже плакался, «люблю – не могу». Дежавю стопроцентное.

– Ты права, тот же комплекс во мне срабатывает. Стыдно брать то, что мне по праву не принадлежит.

– Какая чушь! Ты не только с лица не меняешься, но и не умнеешь. Обсудили, вроде бы, всё тогда; решили, живи своей жизнью, люби, кого любится. Пользуйся спокойно, какие есть данные, теми и пользуйся. Нет, снова здоро́во.

– Всё понимаю, но не могу я так: «Злой волшебник околдовал невинного мальчика».

– Смеешься?! Сколько ему? Тридцать пять? Сорок?

– Неважно. Всяко поменьше, чем нам с тобой. Я не хочу ломать ему жизнь. Не хочу, чтобы его друзья и родственники думали, что он свихнулся.

– Мне лично ясно, кто тут свихнулся. И немудрено, если ты так пять лет мозги компостируешь. – Микки тяжело вздохнул. – Ну, всё. Пора кончать этот дурдом. – Света ринулась к двери. – Люся, – крикнула она в темноту, – идите сюда оба! Да, да! Пригласи товарища зайти.