Он стареет. В тридцать пять тело уже не может сносить то же грубое обращение, что в двадцать пять.

Слабая лампа на крыльце осветила голову Сэма, когда он позвонил в дверь. Холодный воздух просачивался сквозь плотную ткань тонкого серого свитера.

Дверь распахнулась, и в проеме появилась Отэм, омытая мягким светом. На ней была желтая футболка с нарисованной таксой, бело-желтые фланелевые брюки и белые тапочки в виде собачек. Золотисто-каштановые волосы сияли как огонь под медной люстрой, и Отэм не выглядела очень раздраженной тем, что Сэм стоял перед ней.

Не так как в последний раз.

- Он заснул примерно десять минут назад.

Открыв дверь пошире, Отэм позволила Сэму войти. Он последовал за ней по лестнице и дальше по коридору с фотографиями на стенах. Дом пах уютно. Как домашняя еда, лак для дерева и старый ковер. Это был не тот дом, в котором Сэм ожидал увидеть Отэм со своим сыном. Дом был неплохим.

Он не сильно отличался от того, где Сэм жил ребенком, но бывшая жена могла позволить себе что-то поновее. Они прошли в спальню, разрисованную героями мультиков, и мышцы Сэма запротестовали, когда он укладывал сына на кровать под одеяло с Барни.

Коннер ненавидит Барни. Разве нет? Сэм выпрямился, а Отэм заняла его место. Она расстегнула куртку Коннера, и его глаза распахнулись.

- У меня есть поролоновый палец, - сказал он.

Руки Отэм двигались по сынишке, она помогла ему приподняться, снимая куртку.

- Хорошо провел время, маленький наггет?

Он кивнул, зевая.

- Ага.

Сэм отошел к дверям и наблюдал, как Отэм осторожно вытаскивает руки Коннера из футболки с логотипом «Чинуков». Прошло два года с тех пор, как Леклер наблюдал за матерью и сыном вместе. Он не думал, что когда-нибудь видел Отэм такой… мягкой.

- Папа рассказал мне шутку.

Отэм повернула голову, сделав большие глаза.

Сэм поднял руки:

- Шутку «тук-тук».

- Было смешно, - засмеялся Коннер, сонный и вялый. – Тук-тук.

Отэм снова принялась раздевать сына.

- Кто тут?

Коннер подождал, пока она не стянула ему майку через голову, прежде чем ответил:

- Козел в… козел спрашивает… - Он лег, и Отэм подошла к краю кровати, чтобы расшнуровать его ботинки. – Я забыл.

- Пойди к двери и выясни, - подсказал Сэм.

Развязывая шнурки, Отэм повернулась и посмотрела на него. Уголок ее губ приподнялся в улыбке, и она закатила зеленые глаза, будто оказывалась в подобной ситуации по сто раз на день.

- Ты прав. Это смешно. – Она сняла ботинки и носки с сына и положила их на пол. - Фу-у-у! - И помахала рукой перед своим лицом. – Это самые дурно пахнущие ноги на планете.

- Ты всегда так говоришь, мам.

У Коннера и Отэм был целый ритуал, целая жизнь, о которой Сэм ничего не знал и которая никак не была связана с ним. Конечно, он всегда понимал это, но когда увидел вживую, то почувствовал себя немного неуютно и в самом деле не мог сказать почему.

Он сделал шаг назад.

- Пойду принесу поролоновый палец.

- И мою шайбу, пап.

Посмотрев в сонные глаза Коннера, Сэм кивнул.

- Хорошо.

Он прошел по коридору, мимо стен, завешанных фотографиями Коннера с Отэм и Коннера с идиотом Винсом. Поясница чертовски болела, когда Леклер спустился по ступеням, выходя в холодный ночной воздух. Когда вернется домой, приложит к спине пакет с горохом. Сэм предпочитал горох всему остальному. Горошины отлично подходили к спине или колену, или плечу, а когда они был твердыми, то даже как-то массировали мышцы подобно холодным бусинкам.

Двигатель «Форда Ф250» все еще работал, и Сэм подумал было заглушить его, но потом решил, что это займет много времени, и оставил заведенным. Парни, которых беспокоит расход топлива, не покупают «Ф250». Сэм водил эту машину из-за ее грузоподъемности, и потому что у нее было впечатляющее количество лошадиных сил. И хотя он никогда не возил ничего тяжелее спортивной сумки, было приятно осознавать, что машина обладает достаточной мощностью, если ему вдруг приспичит отбуксировать двадцать четыре тысячи фунтов.

Подойдя к пассажирской двери, Сэм нашел поролоновый палец и шайбу: ее дал сыну Йохан, пока Коннер с Нат сидели в холле в ожидании Сэма, который заканчивал разговаривать с репортерами и должен был еще привязать лед к пояснице в раздевалке. По тому, как Коннер обращался с шайбой, можно было подумать, что она сделана из золота. Дерьмо. Если бы Сэм знал, что его ребенок будет так взволнован из-за шайбы, то бы подарил ее Коннеру несколько лет назад.

Захлопнув дверцу, Сэм направился к дому. «Ты должен был знать. Ты – его отец», - напомнила совесть. В последнее время, казалось, совесть стала более активной, и это беспокоило его так же сильно, как и чувство вины. Ему не нравилось чувствовать себя в чем-то виноватым. Но вид Отэм после стольких лет привел в действие какой-то механизм у него в душе, а вид сына, жившего в старом разноуровневом доме в Киркланде, пока сам Сэм обитал в студии стоимостью пять миллионов в самом центре Сиэтла, тоже не доставлял удовольствия.

Когда Сэм открывал дверь старого дома, она заскрипела. Отэм могла позволить себе что-то получше. Он платил ей достаточные алименты, чтобы быть уверенным, что его ребенок имеет все самое лучшее. Он платил достаточно, чтобы больше не испытывать чувства вины.

Поднявшись по ступеням, Сэм осмотрел гостиную. Дубовую мебель, софу и диванчик из прочной микрофибры. Дом был завален рукодельными безделушками и арт-проектами. Повсюду стояли фотографии Коннера всех возрастов и на всех этапах его жизни. У Сэма тоже были фотографии сына, но ничего похожего на это.

В заднем кармане черных шерстяных брюк зазвонил телефон. Сэм вытащил трубку. На экране высветился номер Вероники, и Сэм переадресовал звонок на голосовую почту. Леклер устал и был не в настроении разговаривать о Милане или Париже, или о чем-то еще. А если по воле случая Вероника была в Сиэтле, он и для этого был не в настроении. Иногда хотелось просто вырубиться. И сегодняшний вечер был как раз таким.

Сэм положил поролоновый палец и шайбу на кофейный столик и подошел к каминной полке. Протянув руку мимо снимка Винса с Коннером, сидевшим на плечах дяди, взял фото Отэм на качелях где-то в парке. Коннер сидел у нее на коленях, улыбаясь. Он выглядел совсем маленьким, может, год от роду. Его мать тоже выглядела очень молодой. Возможно, дело было в ее улыбке. Сэм уже очень давно не видел подобной улыбки у Отэм. Он поставил фото обратно и посмотрел на другие снимки, которые висели над камином. Каждая фотография была помещена в рамку с черно-белым паспарту, а главной темой оказался Хэллоуин.

Коннер в возрасте трех лет, одетый в костюм мышонка, стоит рядом с Отэм, одетой в костюм кошки. Не сексуальной кошечки. А просто черной кошки. На другом фото были изображены Коннер в костюме теленка и Отэм в костюме доярки. И снова ничего сексуального. Когда Коннер был малышом, Отэм нарядила его в костюм обезьяны, а сама надела костюм в виде банана. На каждой вечеринке в честь Хэллоуина, которую посещал Сэм, женщины вовсю старались продемонстрировать свои прелести. Сексуальная Белоснежка. Сексуальная полицейская. Сексуальная дьяволица. Сексуальные наложницы и сексуальные монахини. Именно для этого и существовал Хэллоуин.

- Он снова спит без задних ног, - сообщила Отэм, заходя в гостиную.

Оглянувшись, Сэм повернулся обратно к фотографиям.

- Кем Коннер будет в этом году на Хэллоуине?

- Он еще не решил. В последнее время говорил о вампире, но я уверена, что до тридцать первого числа он еще не раз передумает.

- Может сложиться, что в этом году я буду в городе. – Вот почему он никогда не поднимал шума из-за того, что не видит Коннера на Хэллоуин. Сэм был уверен, что тридцатого числа будет в Торонто, но тридцать первого вернется в Сиэтл. Он помнил это, потому что Логан говорил что-то о посещении бара в центре, известного своими дикими конкурсами костюмов. Несколько лет назад Сэм был приглашенным судьей и запомнил одну Алису из страны чудес, которая забыла надеть белье. По причине, которую он никогда не мог понять, но приветствовал, Хэллоуин, казалось, давал нормальным, сдержанным женщинам право одеваться как шлюхам и обжиматься друг с другом.

Благослови их Господь.

- Я положил палец и шайбу сюда, - сказал Сэм, указывая на стол. – Думаю, сегодня Коннер хорошо повеселился.

- Думаю, да. - Отэм подняла руки и откинула волосы назад, собрав их в хвост и скрутив в какое-то подобие свободного узла, который тут же развалился. – Теперь, наверное, проспит до полудня.

В Отэм не было ничего откровенно сексуального. Ни в одежде, ни в манере вести себя. Ни даже в том, как ее футболка натягивалась на груди так, что изображение таксы искажалось: задняя часть собачки приподнималась, а голова, наоборот, опускалась под правую грудь. В этой футболке с таксой и тапочках Отэм выглядела мамочкой. А Сэма никогда не привлекали мамочки. У мамочек имелся багаж. И речь шла не о детях. Уж этот багаж Сэму-то был хорошо известен. Он знал, что когда Отэм встречается с подругами и говорит об «этом сукином сыне», она имеет в виду его. И все же Сэм не мог перестать спрашивать себя, нравится ли ей все еще, когда ее целуют в изгиб шеи. Прямо там, где ворот футболки касается теплой кожи.

- Я немного удивился, увидев, что вы живете в таком доме, – сказал Сэм, чтобы сменить направление своих мыслей. Побыстрее, пока они не пошли по опасному пути.

Пути, ведущему к ложбинке меж ее грудей.

Отэм скрестила руки:

- И что не так с моим домом?

Очень многое. Начиная с ковра, который выглядел, будто его следовало выбросить еще десять лет назад. Не говоря уж об омерзительном бордюре на стенах. Сэм увидел, как глаза Отэм сузились, будто она вот-вот взорвется. Он не хотел ругаться, поэтому сказал: