Ровена Коулман - Мужчина, которого она забыла

– Нелегко тебе, – говорит Зак. Это не вопрос: он просто констатирует факт, и от его спокойствия на душе становится легче.

– Кофе, говоришь? Ладно, пойдем. Заодно поможешь придумать, как мне познакомиться с отцом.

– Значит ли это, что ты больше не считаешь меня маньяком или сектантом? – весело отзывается Зак.

– Нет, не значит. Но мне больше не с кем поговорить, так что я рискну.

Попасть на кафедру литературы не так-то просто. Нужно поднести к электронному замку удостоверение личности или иметь при себе пропуск.

– Ладно, – говорю я Заку, – дай свою карточку, и я по-быстрому проберусь внутрь, пока никто не заметил, что я не парень из поп-группы.

Он широко улыбается.

– Я всего лишь бармен в клубе. Мой пропуск здесь не работает.

– Тогда дай студенческий.

– Я не студент.

Что еще за новости? Зачем моему ровеснику крутиться возле университетского кампуса и работать в университетском баре, если он не студент?

– Конечно, студент! Ты же сказал, что изучаешь фотографию?

– Не изучаю. Я просто фотограф. И к тому же бедный, потому и работаю в баре. Я пока не готов снимать на свадьбах. Может, через год начну, если до этого мне не выпадет уникальный шанс.

– И когда же фотографам выпадает уникальный шанс? – спрашиваю я, забыв, зачем мы пришли.

– Ну, мне еще предстоит это выяснить. Ведь должен он где-то быть!

– Если не выпадет, попробуй себя в «Фабрике звезд». Стрижка у тебя подходящая.

Мне нравится, что он не студент и все его планы на жизнь заключаются в том, чтобы не стать свадебным фотографом и быть приличным человеком.

– Ладно, – говорит Зак. – Придется действовать обманом.

– Что? – переспрашиваю я нечеловечески тонким голосом.

– В кино все время так делают. Идем.

Я ошарашенно следую за ним. Мы подходим к стойке регистрации, и Зак, перегнувшись, подмигивает сидящей за ней девице. Подмигивает! Она тает от одного его взгляда. Как глупо!

– Привет, – говорит Зак. Девица хихикает. Я с трудом держусь, чтобы не взять ее за плечи и не встряхнуть хорошенько. Ладно, все-таки он использует суперспособности мне во благо.

– Мы записаны к Полу.

– Самнеру или Риджуэю? – жеманничает девица.

– Самнеру. Извините, для меня он просто Пол.

– А откуда вы его знаете? – спрашивает она довольно бестактно и с явным намерением завязать разговор с человеком, который, между прочим, легко может оказаться моим бойфрендом. Такие, как она, препятствуют победе феминизма.

– Он ее папа, – кивает Зак на меня. – Это Кэйтлин.

– О! – Девица только сейчас меня замечает и глядит с неподдельным изумлением. – Не знала, что у него есть взрослые дети.

– От предыдущей связи, – поясняю я. И почему раскрыть свое тайное прошлое этой женщине легче, чем родному отцу?

– Что ж, поднимайтесь. Когда я нажму на кнопку, толкните ворота и идите по коридору. – Она напоследок улыбается Заку и впускает нас в здание. – Предупредить мистера Самнера, что вы идете к нему?

– Нет-нет, спасибо, – говорит Зак. – Сделаем ему сюрприз.

– Какой еще сюрприз, если у нас назначено? – шиплю я на лестнице.

– Повезло, что не ты сидела за стойкой, – говорит Зак, слишком уж довольный собой. – Мы ведь прошли? И даже не очень соврали.

– Странный ты. – Мы останавливаемся у кабинета Пола Самнера. Из-за двери слышится его голос. – Там кто-то есть. Подождем, пока они выйдут, и я постучу.

– Ага, – соглашается Зак. – И что ты ему скажешь?

– Понятия не имею. Просто объясню, что… Извинюсь за странное поведение, а потом скажу, кто я такая. А после…

Дверь открывается, и из кабинета, прижимая к груди папку с бумагами, выходит симпатичная розовощекая студентка.

– Вот же ублюдок, – сообщает она мне и уходит прочь.

– Отлично, – говорю я.

– Иди, я тебя подожду, – предлагает Зак.

Мне почему-то казалось, что он пойдет со мной, но это, конечно, выглядело бы странно. Пока я медлю, из-за поворота с полусонным видом появляется еще один студент.

– Быстрее, – поторапливает Зак, – а то упустишь свой шанс.

И вот, не успев понять, в чем дело, я открываю дверь. Пол поднимает глаза от документов и узнает меня – ту чокнутую студентку с лекции, странную девицу из бара.

– Чем могу помочь? – спрашивает он удивленно.

Мне не остается ничего другого, кроме как закрыть дверь и спросить:

– Вы помните мою маму, Клэр Армстронг?

Он улыбается:

– Клэр? Да, я помню Клэр. Так она твоя мама? Почему же ты не сказала? Конечно, я ее помню. Первая любовь, разве такое забудешь?

Он светится от счастья, услышав ее имя. Я тоже улыбаюсь, а потом вдруг начинаю плакать и не могу остановить слезы.

– Слушай… – Пол протягивает мне коробку салфеток. – Прости, я ведь даже не знаю, как тебя зовут.

– Кэйтлин, – говорю я. – Кэйтлин Армстронг. Мне двадцать лет.

– Рад познакомиться, Кэйтлин. Вы очень похожи. Я вчера на лекции сразу подумал – что-то знакомое, только не понял… Да. Цвета, конечно, другие, но в остальном… Ты очень на нее похожа.

У него добрые глаза, и лицо, когда он услышал мамино имя, потеплело.

– Значит, ты учишься в Манчестере? Как дела у Клэр? Я часто думал, как у нее все сложилось. Хотя не сомневался, что когда-нибудь ее имя прогремит. Что-то в ней было… особенное, не как у всех.

– Ну… – Я делаю вдох. – Я не учусь в Манчестере. Я приехала, чтобы увидеться с вами. Мама посоветовала. Она больна и решила, что сейчас самое время.

– Встретиться со мной? – недоуменно переспрашивает он. – Конечно, если я чем-то могу помочь…

– Вряд ли. Просто… дело в том, что… Пол, простите, я знаю, для вас это будет ударом, но вы – мой отец.

Пол очень долго глядит на меня. Интересно, он заметил, как мы похожи? Те же черные глаза, те же квадратные кончики пальцев и завитки в волосах…

– Послушай, девочка… – Он резко встает с кресла. – Никто не давал тебе права врываться ко мне на работу и нести подобную чушь. Я не твой отец, очень жаль, что ты взяла себе это в голову. Ничего подобного быть не может. Мы с твоей мамой расстались много лет назад, и она не ждала ребенка. Она бы мне сообщила. Не знаю, зачем ты копаешься в ее прошлом. Потому что она больна, да? Мне, кстати, очень жаль это слышать… Ты поэтому решила во всем разобраться? Сочувствую твоему положению, но я не твой отец. Пожалуйста, уходи.

Он направляется к двери и открывает ее.

– Она вам никогда обо мне не рассказывала, – говорю я, не двигаясь с места. – И мне о вас тоже. Я всегда делала вид, будто родилась из пробирки.

– Господи! – Пол смотрит на меня в ужасе. – Слушай, могу представить, как тебе было тяжело…

– Это правда! Мама мне все рассказала, когда ей диагностировали болезнь Альцгеймера. Она бы не стала врать.

– Болезнь Альцгеймера? О, Кэйтлин… Тот же диагноз, что был у ее отца?

– Да. Это наследственное. Поэтому она и раскрыла тайну. Мама хочет, чтобы у меня была семья.

– О, Кэйтлин, – повторяет он. – Я не твой отец. Это невозможно. Послушай, если у Клэр и правда болезнь Альцгеймера, она ведь могла и перепутать? Может, все это у нее в голове?

– Нет, – отвечаю я. – Мама не стала бы врать.

Это венок из маргариток, который Кэйтлин сплела в свое девятое лето. А это – обложка моего экземпляра «Джейн Эйр», в котором он лежал все эти годы. Книгу читали так часто, что обложка почти отвалилась. Я решила не разлучать ее с венком. Эти две вещи – свидетели счастливого периода моей жизни.

В то лето я сидела без работы, учителем в школу еще не устроилась, так что денег у нас было немного. Мы снимали маленький викторианский домик, однако он больше подходил для уютных зимних вечеров у камина. А летом, даже в жару, внутри всегда было темно и зябко, как в могиле. Поэтому я при первой возможности водила Кэйтлин на прогулки. У меня была старая мамина корзинка для пикника – в детстве я очень любила с ней играть и спасла от мамы, когда та решила ее выбросить. Замечательная плетеная корзинка на красной подкладке. Раньше к ней прилагался набор фарфоровых тарелок и металлических столовых приборов, но к тому времени, как я завладела ею, посуды почти не осталось. Однако я любила ее и такой. Мы с Кэйтлин брали бутерброды и бутылки с шипучкой и под палящим солнцем шли в парк. Идеальная мама, идеальная дочка и неидеальная корзинка для пикника.

Мне повезло, что Кэйтлин, как и я, любила читать. Она, бывало, гонялась по парку за утками или придумывала какую-нибудь игру – обычно одна, если не встречала школьных подруг; однако большую часть времени сидела рядом со мной и читала. У нее был «Гарри Поттер и Философский камень», а у меня – «Джейн Эйр».

Однажды, когда мы лежали под кедром, Кэйтлин отложила книгу и перекатилась набок.

– А о чем твоя книжка, мамочка? – спросила она.

– Об одной девушке, которая осиротела и осталась совсем одна. Когда она была в твоем возрасте, ее отправили в ужасную школу. Потом она подросла и устроилась гувернанткой в большой дом, полный страшных секретов.

– Там тоже есть магия?

– Пожалуй что есть. Только без волшебных палочек.

– Ты мне почитаешь? – спросила Кэйтлин, лежа на спине и глядя на ветви деревьев. Я была уверена, что она заскучает еще до конца главы и снова возьмется за Гарри Поттера или убежит на другой конец парка играть с подругами. Вышло иначе. Кэйтлин слушала, вглядываясь в темный купол над головой, словно видела, как среди них разворачивается действие книги.

Почти неделю мы приходили в парк, и я читала ей главу за главой под палящим июльским солнцем. И Кэйтлин слушала, то лежа, то сидя, а однажды сплела этот венок, который несколько коротких часов носила на голове, словно корону. Это были самые счастливые дни на моей памяти – книга, которую я любила с детства, пришлась по душе и моей дочери. Мрачная, запутанная история Джейн и Рочестера переплелись со светом и радостью того лета. День подошел к концу, я подняла с земли венок и вложила его в книгу.