6

Проснулась Нина от того, что жара накрыла ее душным колпаком. Она села и с трудом открыла глаза. Кругом было только солнце. Оно добела раскалило песок, оно отражалось от воды невыносимо ярким блеском, даже небо и то казалось выцветшим, как голубые занавески, слишком долго провисевшие на окне. Воздух превратился в какое-то неподвижное обжигающее марево, каждый вдох давался с трудом.

Зажмурив глаза, Нина побрела к морю. Единственное, что могло ей сейчас помочь, это свежая прохлада воды. Вода, к счастью, оказалась холодней воздуха, и Нина никак не могла себя заставить вылезти на берег. Она ныряла и плескалась, словно русалка, для которой море — родная стихия. Нина даже умудрилась замерзнуть. И только тогда она вышла на берег, стараясь подольше удержать в себе ощущение свежести и прохлады.

Марк сидел на песке и отрешенно смотрел на море. И вдруг Нина заметила, что его глаза одного цвета с выцветшим небом.

«Как странно, — подумала она, — там, где небо яркое, его глаза — ярко-голубые, а здесь — какие-то обесцвеченные, выгоревшие на солнце».

— Марк, это убийственно! Как только здесь люди живут?

— Ничего, ты скоро привыкнешь. Слушай, я пойду на разведку, попробую найти знакомых и узнаю, как здесь сейчас с работой. А ты пока побудь здесь, вот хотя бы под тем навесом. Лежи, привыкай, а я постараюсь скоро вернуться.

Он перетащил сумку и Нину, которая еле передвигала ноги, под пальмовый навес пляжного кафе. Потом попросил у бармена ножницы и невозмутимо обрезал джинсы, превратив их в шорты. Чмокнув в щеку Нину, которая уже снова начала страдать от жары, он удалился.

Чуть ли не целый день провалялась Нина на траве. Как огромное разомлевшее насекомое она переползала вслед за двигавшейся тенью. Иногда она заставляла себя добрести до моря. Плавать ей теперь было лень. Она лишь заходила в воду по горло и ждала, когда жара отпустит ее. Скоро ее кожа покрылась соленой коркой, и тогда Нина, медленно покрутив головой, обнаружила неподалеку пляжный душ. Теперь нужда залезать в море отпала сама собой. И действительно, зачем делать двойную работу, сначала идти в море, потом принимать пресный душ? Не лучше сразу время от времени вставать под его теплые, но все же освежающие струи.

Около кафе Нина обнаружила фонтанчик с питьевой водой, а есть в такую жару ей совсем не хотелось. Нина дремала, шла в душ, потом снова дремала. В конце концов голова ее наполнилась какой-то жаркой одурью.

«Все, у меня уже плавятся мозги!» — отрешенно подумала она и тут увидела Марка.

Он шел легкой, почти танцующей походкой, как будто вокруг него был персональный прохладный микроклимат. На лице его сияла улыбка. В руках он нес пакет сока и связку бананов.

— Малышка! Соскучилась?

— В основном вспотела, — сонно ответила Нина.

— Все отлично, я встретил знакомых. У них палаточный лагерь, там подальше, пойдем, нас уже ждут.

Он подхватил сумку, и Нина поплелась за ним вдоль берега, с трудом переставляя ноги, к трем стоящим рядом разноцветным палаткам. Возле них суетились около самодельного столика несколько дочерна загорелых мужчин. Лишь через некоторое время до Нининого сознания дошло, что они говорят по-русски.

Она явно перегрелась на солнце, и ее реакции стали какими-то замедленными.

— Василий, — услышала она рядом с собой хриплый мужской голос и не сразу поняла, что с ней знакомится один из обитателей этого палаточного лагеря.

— Нина, — ответила она спустя пару минут.

— Что это с девушкой, перегрелась? — спросил Василий, высокий блондин с пышными усами и короткой рыжеватой бородкой. — Ничего, сейчас уже четыре часа, жара начинает спадать. Не переживай, к этому климату быстро привыкают. Я вот с Урала — и то привык. Как будто всегда здесь жил.

— С Урала! А как ты здесь оказался?

— Поехал в Питер в командировку, познакомился там с одной, женился. А у нее мать еврейкой оказалась. Ладно, уехали сюда. Работу по специальности я не нашел, жили бедно. Тут моя супруга, не будь дурой, нашла себе какого-то итальянца. Все, прошла любовь, она в Италии, а я тут кукую, на пляже. Устроил себе вечные Сочи.

— Вы что, все время живете на пляже?

— Ну да, вот он мой коттедж.

— А почему? Говорят, тут легко работу найти и квартиру снять.

— Алкоголь, милая моя. — Василий говорил будничным тоном, как будто рассказывал Нине, как он копал огород где-нибудь у себя под Свердловском. — Мы тут все отбросы общества, лишние люди. У всех когда-то были семьи, дома, честолюбивые планы. И все это ухнуло куда-то. Осталась одна подруга — водка. Пару дней поработаем где-нибудь на уборке пляжа, а потом идет гудеж. Так и живем.

Нина расстроенно молчала. Она не знала, как надо реагировать на этот печальный рассказ.

— Ты что, Васька, девушку расстроил? — вмешался в разговор чернявый мужик лет сорока, у которого не хватало нескольких передних зубов. — Это у нас временные трудности. Вот мне скоро на счет в банке деньги должны прийти, тогда снимем комнату с Васькой на пару. Найдем нормальную работу и заживем как боги.

— Как же, скорей как ангелы, которым некуда падать, — мрачно усмехнулся Василий. — Это он с похмелья всегда такие планы строит, до первой бутылки. Нет, все, мы приехали. Эйлатский пляж — наша последняя остановка.


7

Так Нина оказалась в компании спившихся эмигрантов из России и с удивлением наблюдала за странным ритмом их жизни. Если у них были деньги, значит, была и выпивка. Тогда все гуляли и колобродили почти до самого утра. Причем выпивка начиналась вполне мирно. Все были очень предупредительны по отношению друг к другу, подливали, угощали, уступали единственный раскладной стул, подобранный где-то на пляже.

Примерно к середине ночи пьяные голоса делались кричащими, движения резкими, а интонации нервными. Разговоры уже велись на более высоких тонах.

— А вот у меня в России была машина! — кричал, путаясь в словах, один.

— Да что там твоя машина, заржавела давно! — пренебрежительно махал на него рукой другой.

За это он мог спокойно получить по морде. Обычно так и заканчивались ночные бдения — общей дракой или пьяными слезами. Утро заставало их валяющимися на пляже в неловких позах, в разодранной одежде. Они с трудом поднимались, испытывая отвращение к самим себе, к своим собутыльникам, к окружающей их красоте. Им эта красота даром была не нужна, как и ей совсем не нужны были эти не вписывающиеся в пейзаж люди.

Нина невольно оказалась втянутой в эту безумную жизнь. Ведь она чувствовала себя обязанной этим людям. Как-никак, они приютили их, отдали им пустую палатку, делись с ними едой. Нине пришла в голову забавная мысль, что спившиеся эмигранты устроили себе пародию на коммунизм. Здесь погода позволяла жить на улице, даже зимой замерзнуть было невозможно. Кроме того, после приличных туристов, приезжавших сюда на выходные дни с палатками, переносными жаровнями и телевизорами, оставалось много еды, посуды, а иногда и палатки.

Мишка, самый молодой из этой компании парень, еще сохранивший следы человеческого облика, делился с Ниной жизненным опытом, приобретенным за полгода жизни на пляже.

— Я теперь принципиально ничего не покупаю. Здесь все можно найти на помойке. Понимаешь, люди зажрались, выкидывают вполне приличные вещи, даже мебель. У меня знакомые подобрали на улице комплект мягкой мебели.

— Да он небось с клопами, — содрогнулась Нина.

— Да какие клопы? Новейший, только слегка потертый по краям, зато на халяву! Да что там вещи, мы питаемся в основном с помойки. Ты разве не знала? Тут же в магазинах, как только срок годности продукта истекает, его сразу выкидывают, а он еще неизвестно когда протухнет. Вот мы и ходим — собираем, так сказать, дань с города. Я уже тут все помойки изучил, могу сводить тебя на экскурсию. Есть помойка с овощами и фруктами, есть — с йогуртами.

Нина почувствовала легкую дурноту. Она и представить себе не могла, что аккуратные разноцветные стаканчики с йогуртами, которыми они каждое утро угощали ее на завтрак, найдены на помойке, среди гниющих отбросов.

«Кошмар! До чего я докатилась, питаюсь с помойки. Надо как-то выбираться отсюда». Нина решила начать действовать.

У нее с первых дней жизни в этой компании хватило ума не участвовать в коллективных пьянках. А вот Марк воздерживаться не собирался.

— Неудобно отказываться, — объяснял он Нине, — они же обидятся.

Но, похоже, им двигало элементарное желание выпить на халяву. Нина заметила, что каждый вечер он с нетерпением ждет, когда же наконец прибудет гонец с заветной бутылкой. Опьянев слегка, он тут же терял то шаткое душевное равновесие, в которое Нине с трудом удавалось его привести. Он становился злым, нервным, мог то заплакать, то с бранью кидался на людей.

Нина из-за чувства ответственности за него боялась оставить Марка одного. Она сидела рядом, уныло глядя, как он спивается, и ничего не могла с ним поделать. Уговоры на него почти не действовали.

— Ну что ты, малышка, не нервничай! Конечно, я больше пить не буду, — говорил он утром.

Вечером же, а тем более ночью, уже затуманив себе алкоголем сознание, он злобно огрызался:

— Да отвяжись ты от меня, наконец! Вот пристала! Я же взрослый человек, хочу пью, хочу не пью. Не нравится — не сиди тут. Тебя никто не держит, можешь проваливать, если хочешь.

Глотая слезы обиды, Нина уходила, шаталась чуть ли не до рассвета по городу, который тоже не спал. На набережной, в центре Эйлата всю ночь были открыты всевозможные бары, пабы, рестораны. Нарядные люди, пользуясь редкими часами относительной прохлады, желали выжать все возможные удовольствия из южной курортной ночи. Из открытых дверей баров доносилась развеселая музыка. То и дело Нину обтекали группки весело болтающих прохожих. На душе было горько как никогда.