— Здравствуйте, Татьяна, — с усилием проговорила Нина.

— Здравствуй, садись.

Нина отвечала на дежурные вопросы Татьяны и все пыталась разглядеть ее лицо. Перед ней сидела женщина старше ее лет на восемь, в платочке, из-под которого выбивалась вьющаяся прядь. Нина видела правильные черты лица, опущенные глаза, с трудом улыбающиеся губы.

«Интересно, почему все говорят о нашем сходстве? Я что-то его не вижу. Какое у нее отрешенное выражение лица, и глаза, будто присыпанные пеплом. И этот платок, скрывающий волосы… Может быть, раньше, когда она иначе одевалась, смеялась, говорила в полный голос, тогда мы были похожи».

— Ты хочешь узнать, почему Андрей стал таким, а я ушла сюда. Это старая история, и мне тяжело об этом говорить. Но тебе я ее расскажу, хотя здесь, в монастыре, кроме отца Николая и настоятельницы, никто об этом не знает. Но я вижу, ты любишь Андрея, и я думаю, он любит тебя. Он из тех людей, кто не может жить в одиночестве. Ему нужна любимая женщина, иначе он пропадет. И мы могли бы быть счастливы, это я одна во всем виновата, я разрушила все, что у нас было. А он не смог меня остановить.

Нина слушала затаив дыхание.

— Мы оба учились в Институте иностранных языков. Там и познакомились. Он поступил в институт после армии, учился на два курса старше меня и считался одним из самых привлекательных студентов. Он же и сейчас, наверное, хорош собой. А тогда он был еще и весел, беззаботен. В любой компании его встречали с радостью. Он умел шутить, рассказывать анекдоты, петь под гитару. Естественно, от девушек у него отбоя не было. Каждая, наверно, мечтала обратить на себя его внимание. — Татьяна помолчала. — А он выбрал меня. — Она грустно улыбнулась. — Я тоже тогда была привлекательная.

— Но вы и сейчас… — начала Нина.

— Сейчас это для меня не имеет значения. Ну вот, — продолжала Татьяна, — у нас были разные компании. Наверно, из-за различий между нашими семьями. Андрей рос без отца, они с матерью жили очень скромно, и будущая профессия была для него прежде всего способом пробиться в жизни, сделать карьеру. Он учился, а в свободное время давал уроки, делал переводы. Он всегда был без денег. А когда мы все шли в кафе и кто-нибудь предлагал заплатить за него, Андрей очень болезненно реагировал. Обычное дело в студенческих компаниях — сегодня ты платишь за меня, завтра — я за тебя. Так вот, это даже доходило до смешного, он всегда при первой же возможности отдавал долг. И учеба для него всегда была на первом месте. Над такими обычно посмеиваются, но Андрей благодаря своему обаянию избежал этой участи.

А у меня была очень обеспеченная семья, отец занимал высокий пост в Академии наук, да и мама хорошо зарабатывала. Я вообще о карьере не думала, в институт поступила, чтобы родители не приставали. Как же, девочка из интеллигентной семьи должна иметь высшее образование. Мне вообще ни до чего дела не было. У меня была своя компания, в ней были такие же, как и я, дети из обеспеченных семей. Мы встречались, балдели под рок-музыку, выпивали.

Потом я познакомилась с хиппи. Мне это казалось таким оригинальным — идеи свободной любви, отказ от любого насилия. Я ходила в драных джинсах, расшитых бисером, с холщовой сумкой через плечо, и у меня были длинные распущенные волосы. Сейчас, глядя на меня, это трудно представить. Но тогда это казалось мне таким важным — самовыражаться через внешний вид. Да ты, наверно, и сама встречалась с хиппи на тусовках или даже хипповала.

— Нет, не пришлось.

— Значит, тебе повезло больше, чем мне. А со мной случилась обычная история — наркотики. Они были одним из атрибутов хипповского образа жизни. Считалось, что под кайфом ты освобождаешься от уз реальности и воспаряешь к другим мирам. Я много чего тогда перепробовала, не хочу вдаваться в подробности. Но гибелью моей, иначе это не назову, оказался эфедрин, вернее, то, что из него делали наркоманы-умельцы. Этой смесью меня впервые уколол один парень. Он был у нас кем-то вроде лидера. Потом он сел за наркотики. Конечно, Бог ему судья, но я считаю, что нет большего греха, чем подсаживать на иглу сопливых девчонок и мальчишек, которые хотят таким образом доказать свою крутизну. Ну, короче, и я подсела. Причем сначала все это казалось таким безобидным. Я думала — так, кстати, думают все — что я только попробую, что я смогу контролировать ситуацию. Я попробовала раз, другой, третий, а потом все — уже оказалось поздно.

Сначала я попала от наркотика в психологическую зависимость. Я не могла жить без этого состояния, когда кажется, что не ходишь, а летаешь, когда вдыхаешь не обычный воздух, а какой-то волшебный аромат и чувствуешь себя богом, и весь мир переливается и искрится у твоих ног.

А потом пришла зависимость и физическая. Если я не делала себе укол, у меня все начинало болеть. Жизнь теряла смысл, все виделось в черном свете, каждое движение было связано с нечеловеческим усилием, я голову утром не могла оторвать от подушки. Мне требовалась все большая и большая доза, я кололась все чаще и чаще.

— А что, родители ни о чем не догадывались?

— Наверное, догадывались. Но я их близко к себе не подпускала. Благо стоил этот наркотик недорого. У нас был один парень, который подделывал рецепты. Конечно, я скрывала. Даже летом носила длинные рукава. А потом я познакомилась с Андреем. С нами случилось то, что называют любовью с первого взгляда. Все это было так романтично. Бесконечные прогулки по ночной Москве, стихи вслух, поцелуи в подъездах. Я тогда носилась с идеей свободной любви, ну, а он был не против… Он не был у меня первым, но все равно, я была так неопытна, да и он, наверное, тоже… Очень скоро я поняла, что беременна. Меня это привело в ужас. Я не могла себя представить с огромным животом, страшно боялась боли, ответственности, всего, что связано с материнством. Но я любила Андрея и все ему рассказала.

— А он?

Татьяна улыбнулась.

— Он так обрадовался, цветами меня задаривал, сразу начал строить планы, имя ребенку придумывать. Ну и, конечно, сделал мне предложение, все как полагается. И вот тогда я ему все рассказала. Он был в шоке. Узнать, что его будущая жена, мать его будущего ребенка — наркоманка! У нас был очень серьезный разговор, я плакала, обещала завязать…

Татьяна помолчала.

— Я действительно думала, что смогу. Я знала женщин, которые, забеременев, нашли в себе силы остановиться. Но я не смогла. Не смогла себя заставить. Я так ужасно себя чувствовала, у меня был сильный токсикоз, я и так еле ноги переставляла, а тут еще и ломки начались. Мне бы надо тогда бить тревогу, обратиться к врачу, даже в больницу лечь, чтобы выйти из этого состояния, но я так безответственно ко всему относилась. Все думала, это все — последний раз. И так каждый раз был последним. Я потом себя спрашивала, неужели Андрей не видел, что со мной происходило, не видел или не хотел видеть? Закрывал на все глаза, изображал доверие? А ведь проследить было так легко. Конечно, я скрывала. Кололась в вены на ноге, чтобы было менее заметно. И так всю беременность. А потом начались преждевременные роды. Родился мальчик. И умер через три часа. Мне его даже не показали, только сразу после рождения. Диагноз не установили или мне не сказали. Но я-то знаю, что это я своими руками его убила.

По бледным щекам Татьяны потекли слезы. У Нины тоже глаза стали мокрыми. Она почувствовала, какая нечеловеческая боль скрывается за этими безжалостными словами.

— Тогда и Андрею пришлось узнать всю правду. Мы оба себе этого простить не смогли.

Меня прямо из роддома отвезли в психиатрическую больницу. Я, когда узнала о смерти ребенка, пыталась покончить с собой — вены перерезать хирургическим скальпелем. — Татьяна обнажила тонкое запястье с белой полоской шрама. — Я не могла ни есть, ни спать, билась в истерике. Уж как меня откачали, не знаю, спасибо, врач хороший попался, а то ведь могли в отделение буйнопомешанных отправить, а оттуда если и выходят, то уж настоящими инвалидами. Потом я еще полгода в больнице пролежала, в специальном отделении для наркоманов — вылечилась.

Андрей меня все время навещал, прощения просил. Хотя за что? Это я была во всем виновата. Звал меня вернуться, говорил, что нам надо сделать еще одну попытку, что еще не все потеряно, что у нас могут быть дети. Но для меня все было кончено. Будто я прежняя умерла вместе с моим мальчиком. Возврата в обычную жизнь с ее радостями, заботами для меня не было.

И вот я здесь, замаливаю свой грех. За душу сыночка молюсь, он ведь даже некрещеным умер. Андрей, когда я уже твердо решила в монастырь уйти, понял меня, простился, просил молиться. Сам он пытается жить обычной жизнью, много работает, хорошо обеспечен. Но ты же сама видишь, каким он теперь стал. Какими мы оба стали. Я в монастыре, а он к женщинам подойти боится. Он мне сам об этом рассказывал, о том, что может быть с женщиной, только напившись до бесчувствия. А тебя-то он любит, вот и боится близости с тобой. Вот такая история.

Я вижу, ты силишься что-то мне сказать. Не надо, не говори ничего. Езжай к нему и помоги, если сможешь. А я буду за вас молиться.


5

Нина возвращалась в Москву, потрясенная услышанным.

«Так вот почему он такой! Несколько лет прошло с тех пор, как все это случилось, а он до сих пор в себя прийти не может. Нет ничего удивительного, что потеря ребенка стала для него таким страшным ударом. Но ведь он не виноват в случившемся. Хотя нет, он же старше Татьяны, мог бы понять, что с ней происходит, а он фактически предоставил ее самой себе. А если бы я оказалась на ее месте, ведь у меня тоже было полно друзей хиппи, и мне предлагали попробовать наркотики. Страшно предствить, что должна чувствовать женщина, считающая себя виноватой в смерти своего ребенка.

И вот теперь они расплачиваются. Она ушла из жизни, не телом, так душой, а он стал законченным неврастеником. Ему бы лечиться надо, да разве он станет. О, Господи, но как же ему помочь. Я бы даже родила ему ребенка, чтобы он все забыл, так ведь и не забеременеешь от него!»