Чужая жизнь.

Меган боялась двинуться под тяжестью его головы на груди, прислушиваясь к его дыханию. Кого она обнимала?

Как отнесутся к нему родные? Примут ли в семью?

Его рука сжала ее талию.

Она давно догадывалась, что он не спит.

— Мне пора.

Он не ответил.

Ей показалось, что сердце ее разрывается. Как глупо надеяться, что он попросит ее остаться!

Мохаммед… Коннор не остановил ее, когда она выскользнула из кровати. Не остановил ее, когда она поспешно одевалась, вздрагивая от холода и слез, бесшумно скользивших по щекам.

Не остановил ее, когда она тихо открыла дверь и ушла из его жизни. Чтобы никогда не узнать, обрел ли он покой.

Оказавшись в своей комнате, Меган яростно оттерла лицо, почистила зубы, причесалась и сложила вещи. Пора идти своим путем.

Хозяин гостиницы, приземистый коротышка с редеющими, зачесанными назад жирными волосами, сально ухмыльнулся, очевидно, зная о ночи, проведенной с человеком, которого он знал под именем Мохаммеда. Мег сжалась бы от унижения и позора. Меган надменно вздернула подбородок.

— Мне нужен экипаж, чтобы добраться до дома Брануэллов.

— Ничем не могу помочь, леди.

— Тем не менее я желаю нанять коляску и кучера.

— Это обойдется вам в шесть шиллингов.

Чудовищная сумма! Но выхода нет. Иначе придется идти пешком десять миль.

— Я согласна.

Кучер оказался угрюмым, неразговорчивым старикашкой, надвинувшим на нос потертый котелок. Он не помог ей погрузить багаж. Меган забралась на сиденье рядом с ним. Для Корнуолла погода выдалась необычной: два солнечных дня подряд.

Меган подумала о французском конверте, хлопавшем на ветру. Вспомнила о своих волосах, распущенных по спине, как у юной девушки. Мысленно поблагодарила человека, который дал ей полную свободу от всех ограничений, наложенных возрастом и боязнью осуждения. Снова ощутила во рту вкус теплой жидкости, брызнувшей в самое горло. Наслаждение мужчины куда более ценно, чем его семя.

Меган выпрыгнула из экипажа и выкинула свои вещи.

Он выложил на измятую кровать черный сюртук, сшитый у английского портного, крахмальную сорочку и темные брюки. Рядом легли белый тобс, широкие белые шаровары и отрез белой ткани на тюрбан. Как можно отбросить последние сорок лет, словно их и не было? Как можно найти хоть какой-то покой, если ему не суждено его найти? Как могла Меган выскользнуть из его объятий и постели, комнаты и жизни, будто они не разделили близость, подобной которой никому и никогда не пришлось познать?

Он опустил глаза и попытался выбрать. Жить как англичанин? Или продолжать существование араба?


Меган, не обратив внимания на ухмылявшегося хозяина гостиницы, взлетела по узкой лестнице. Коридор растянулся на целую милю; потертая дорожка превратилась в море патоки, где тонули ее ноги. Он ничем не дал понять, что хочет остаться с ней. Зачем ей унижаться и ставить его в щекотливое положение?

Муж отверг ее. Что, если и этот человек сделает то же самое? Тридцать шесть часов назад она считала, будто нет ничего труднее, чем поднять вуаль и показать свое изборожденное морщинами лицо арабу, захотевшему позабавиться со шлюхой. Но сейчас решиться было куда труднее.

Меган подняла затянутую в перчатку руку и постучала. Пока она дожидалась ответа, прошла целая вечность. Дверь неожиданно распахнулась. Глаза Меган широко раскрылись. Мужчина, стоявший на пороге, разительно отличался оттого, кто впустил ее той ночью.

— Ты… ты надел брюки, — пробормотала она. Его ответ отнюдь не звучал ободряюще.

— Да, — коротко обронил он.

Ее взгляд задержался на белом тюрбане, по-прежнему украшавшем его голову, спустился к черным глазам, точеным чертам смуглого лица. Напряженного. Встревоженного. Словно он тоже ждал…

Ее появления?

В своем темном костюме и белой сорочке он выглядел настоящим англичанином, и все же…

— Ты закрыл волосы, — выпалила она.

— На свете есть только одна женщина, которая имеет право смотреть на них, — твердо ответил он.

— Я не требую замужества, — выдохнула она, почти теряя сознание.

— Моя семья будет справедливо оскорблена, если я появлюсь с наложницей, — сдержанно пояснил он, на миг став тем человеком, который открыл дверь тридцать шесть часов назад.

Сердце Меган ушло в пятки.

— Ты просишь, чтобы я стала твоей женой?

— Со мной не просто.

— Ты уже говорил.

— Я не могу стереть годы жизни в Аравии.

— Я бы и не позволила ничего подобного.

— Я евнух.

— Если ты и евнух, осмелюсь заметить, что многие женщины желали бы, чтобы их мужья были таковыми. Лицо его помрачнело еще больше.

— Не знаю, найдется ли для меня место в Корнуолле.

— Я с удовольствием посмотрю другие места в Англии… или чужеземных странах.

Сможет ли она жить в Аравии, где женщины уродуют женщин, а мужчины кастрируют мужчин?

— Неизвестно, пойдут ли мне брюки.

— Я предпочитаю твое одеяние.

— Тобс!

— Прошу прощения?

— Это называется «тобс».

— Прости.

— Да, — кивнул он.

Меган недоуменно моргнула:

— Что «да»?

— Да, я прошу тебя выйти за меня замуж. Неужели счастье может причинять такую же боль?

— Как мне называть тебя? Мохаммед или Коннор?

— Как тебе будет угодно.

На людях он может быть Коннором, но в уединении их спальни навсегда останется Мохаммедом.

— Я хочу выучиться арабскому, — твердо объявила Меган.

— Я стану твоим наставником.

— И сбрить все волосы на теле.

Его глаза внезапно сверкнули нестерпимым блеском.

— Я сам тебя побрею.

— В таком случае, сэр, я стану вашей женой.