— А если бы мы принесли туда Тимошу, — подхватил Петруша, — то он съел бы печенье, а потом сгрыз доллары. Понимаешь, мам?

— Здорово соображаешь. Тебя бы в адвокаты. Все объяснишь, — хмыкнула Гутя.

— Неплохая мысль, — заметила Тамара Игнатьевна. — Юристы в роду Борзовых не помешали бы. Столько дел!

Гутя вздрогнула. Бабушка сама не знает, как права. Перед глазами возник грузовик с рекламой на задней стенке, рука с перстнем… Она поморщилась.

— Не станем отвлекаться от главного, — тихо напомнила Гутя скорее самой себе, чем бабушке и сыну.

— А в тебе, по-моему, пропал прокурор, — насмешливо бросила Тамара Игнатьевна.

— Вы сегодня же отдадите зверя хозяевам, — отчеканила Гутя.

— У-у-у… — Бабушка улыбнулась. — Насколько я понимаю, это приказ? Хорошее дело — строгость, но где мы их найдем? Не чувствую в себе задатков сыщика. Я никогда ни за кем не бегала…

— Все бегали за тобой, — засмеялась Гутя, а Тамара Игнатьевна кивнула. — Я знаю. Но этот ваш мужчина Тимоша должен вернуться к себе домой. — Гутя потыкала пальцем в сторону окна.

— Ма-ам… Ну ма-ам… — проныл Петруша.

— Августейшая особа приказывает. — Тамара Игнатьевна вздохнула и снова погладила по голове своего правнука. — Будем искать. Таков удел всех подданных ее величества. — Она вздохнула еще раз, нарочито шумно. — Ты серьезно, что ли? — спросила внучку другим тоном. — Да таких хомяков народится…

— Дело не в хомяках, — прервала ее Гутя, — не в их плодовитости, а в том, что красть — это плохо.

— Но ему у нас хорошо… — канючил Петруша.

— Петр, представь, не ты, а у тебя украли любимого хомяка.

Мальчик закрыл глаза, нахмурился. Он пытался, но не получалось.

— Я бы его никогда не проворонил.

— А хозяева, значит, проворонили? — накинулась на него Гутя.

— Тихо. — Тамара Игнатьевна подняла руку, призывая к миру в доме. — Дорогуша, сейчас крадут не только хомяков. — Она многозначительно посмотрела на внучку. — Читаешь газеты? Смотришь телевизор?

— Я хочу, чтобы мой сын никогда не крал, — стояла на своем Гутя.

— Ага, — бабушка засмеялась, — чтобы он никогда не крал хомяков, да? В общем-то, — она подмигнула Петруше, — риск того не стоит. — Мальчик улыбнулся, хотя ему еще не понять всей глубины намека. Тамара Игнатьевна объяснила: — Не станем ссориться с матерью.

— Моя дорогая бабушка, мой дорогой сын, — торжественно и с некоторым облегчением произнесла Гутя. — Я хочу, чтобы вы нашли хозяев и вернули им их собственность.

— Ох, Августа, ты стала какая-то… негибкая, — проворчала бабушка. — Она привлекала Петрушу к себе. — Хочешь всех построить, да?

Гутя махнула рукой:

— Как же, вас построишь. Ладно, ищите, а мне пора.

Гутя вышла из комнаты, в прихожей сняла с вешалки красную куртку, перекинула ремешок сумки через плечо, потом заглянула в гостиную. Доставая из кармана ключи от машины, уже другим, мирным тоном, сказала:

— Вернусь поздно.

— Не гони на автобане, — насмешливо бросила Тамара Игнатьевна.

Это был домашний пароль-оберег, дороги за городом в колдобинах, какой там автобан!

Августа выехала за город, белые от снега поля тянулись вдоль шоссе с одной полосой в каждую сторону. Уступая лихим наездникам, съезжала на обочину, всю в застывших рытвинах. Колеса «шестерки», выбравшись из ямы, тут же снова проваливались.

Черт побери, чего она привязалась к ним из-за хомяка? Ну, напугал он ее ночью, да, но это ее проблемы. Она что, на самом деле так сильно переживает, что сын увел у кого-то зверька в поезде? Бабушка и Петруша ездили к Полине в Москву. В соседнем купе оказалось семейство с Тимошей. Отец и две девочки-двойняшки.

— Совсем не похожи друг на друга, — в один голос удивлялись и прабабушка и внук. А чему особенно удивляться? Двойняшки — не близнецы.

Судя по рассказам, девочкам тоже лет по шесть. Но ее-то мужик хорош! Гутя улыбнулась. Увел!

Железнодорожный переезд оказался закрыт. Снова. Гутя с досадой посмотрела на часы. «Черт, — выругалась она, — прикатила». Сто лет ездит этой дорогой, знает, что в четверг, в десять утра, он всегда закрыт. А поезд прогромыхает в десять пятнадцать, если не опоздает. Она много раз пыталась выяснить, почему переезд закрывают так рано. Узнала — дежурная принимает лекарство за два часа до еды, ровно в десять.

«Может, заманить тетеньку в клиентки? Но какую добавку ей предложить?» — от нечего делать размышляла Гутя. Обычно она вынимала детектив, клала на руль и читала, пока не поднимется шлагбаум. Но сегодня ей не хотелось. Она сама-то что делает — толкает в детективы старушку с ребенком. Совсем обалдела, внезапно испугалась она.

Да разве причина в них или животном? Она в ней самой, Гутя понимала. Если подумать, на что тратит свою жизнь? Что везет в сумке, которая трясется в багажнике? Микроэлементы, витамины, биологически активные вещества, которые будто бы поставят на ноги тех, у кого проспиртована каждая клеточка? Или тех, кто бревном лежит в постели не первый год? Кто однажды лег, тот не встанет, учил профессор в институте.

«Ладно», — одернула себя Гутя. Все равно она везет им кое-что — надежду. Вот главная пилюля, уложенная в коричневый баул под кожу. Недавно ее осенило поменять сумку в клетку на более пристойное вместилище. Чтобы придать солидности препаратам, которые продает. На самом деле с клетчатым баулом она похожа на челноков с турецко-китайскими трусами и майками. Она догадалась об этом по взгляду Сушникова, а потом его вопрос подтвердил — совершенно правильно прочитала его взгляд.

В общем-то она развозит надежду не самим пьяницам, а их близким. С некоторых пор, уловила Гутя удивительную перемену, деревенские сыновья прониклись особенным уважением к своим старикам. Гутя слышала, как горько они оплакивают их, так надрывно, что трудно поверить в искреннюю печаль от расставания навсегда.

А потом нашла ответ — причина вполне коммерческая — вместе с ними уходит пенсия. А она в деревне — единственный надежный и регулярный доход. На эти деньги они… пили.

Своей догадкой Гутя воспользовалась. То, что она предложила старушкам, возвысило их в собственных глазах. В пенсионный день они покупали у нее БАДы, потом добавляли их в еду, надеясь, что мужики навсегда отрезвеют.

Наконец переезд открылся, Гутя перекатилась через рельсы следом за крытым грузовиком с надписью на борту: «Вы меня звали? Я еду». А ей, подумала она, стоит написать по-другому: «Вы меня не звали. А я еду».

Но это не вся правда, поспешила она успокоить себя. По крайней мере сегодня она едет туда, куда ее звали. Но начинала она именно так — купила базу данных, как теперь называются нужные тебе адреса, в сельской администрации. В ее списке все, кому за шестьдесят и у кого сыновья попивают. В трех селах.

Она посмотрела на часы. Нормально, есть время. Самое главное — успеть к трем часам: после перерыва на обед откроется сберкасса — по старинке местные люди так называют Сбербанк.

В этой деревне у Гути перевалочная база у Татьяны Федоровны Ушаковой. У этой женщины обнаружился собственный интерес, совпавший с ее интересом. Зять Ушаковой зимой нанимал бригаду для рубки леса. На весь сезон ему нужны работники с ясной головой и руками, в которых топор не дрожит. Татьяна Федоровна придумала по-деревенски простую и финансово ясную схему — в каждую получку, прямо возле окошечка сберкассы собирать с лесорубов на БАДы.

— Ты сегодня какая-то не такая, Августа. — Полная высокая дама с интересом посмотрела на Гутю. — Прямо девочка, чистая-пушистая. Как тебе красное-то идет. А мех… Песец, что ли? — Она протянула руку и пощупала пушистую оторочку.

— Песец, — кивнула Гутя и откинула капюшон. — Девочка, говорите? — переспросила она с приятным чувством. — Если бы… — Она вздохнула.

— Думаешь, похожа на бабу? Ни капельки. — Дама засмеялась.

— Можно подумать, не знаете, сколько мне лет. — Гутя фыркнула.

— Да знаю. И сколько твоему сыну — тоже, вдовушка ты моя. — Она протянула руку и обняла Гутю за плечи. — Все знаю, но я говорю, не кто ты есть, а на кого похожа. Ладно, заработаешь денег, может, в тело войдешь. — Она убрала руку с Гутиного плеча.

— Что-то мне не хочется. — Гутя засмеялась. — Чем больше тела, тем труднее его носить. На себе же. Вон, — она кивнула, — с меня сумки хватит, неподъемная. Но ее дотащишь до места и освободишь. А излишки тела с себя не снимешь.

— Я знаю одного крепкого мужичка, — она подмигнула, — он тебя на руках станет носить. Ты для него пушинка, не тяжельше. Никаких сумок не понадобится. — Она улыбнулась ярко накрашенными губами.

— Мало кому нравятся женщины в теле, — заметила Гутя и подумала, что окажись она могучей женщиной, Сушников не предложил бы подвезти. Мужчина всегда хочет быть сильнее. Это у деревенских людей сохранилось уважение к женской физической силе — на ней весь дом, значит, та, которая в теле, справится со всем и не переломится.

— Раздевайся, чаю попьем. Пирожков испекла с грибами. Поешь…


Когда Августа уехала, Тамара Игнатьевна посмотрела на Петрушу и сказала:

— Ну что, начнем раскручивать?

— У-у… — недовольно загудел мальчик.

— Мать, в общем, права, — сказала Тамара Игнатьевна. — Если исходить из библейских заповедей, — добавила она. — Не укради…

— Бип-бип… — повторил Петруша.

— Нет, я не про игрушки в машинки. Библия — это такая книга… Ладно, тебе еще рано. Потом как-нибудь. В общем, украли мы с тобой, а нас застукали. Сейчас позавтракаешь, я уберу со стола и кое-кому позвоню.

Каша была гречневая, Петруша не упирался, быстро очистил тарелку, и Тамара Игнатьевна приступила к делу.

Она знала, с чего начать. У проводника остаются копии билетов, в которых указаны номер паспорта и фамилия пассажира, что позволяет надеяться на удачу — найти адрес и телефон Тимошиных хозяев. Но для этого нужны знакомые на железной дороге.