– Сама ты, – обиделась Надюша.

– Я сама никак не могу быть носителем этого дефекта, потому что у меня потенция к другому месту приклеена, – заржала Красовская. – А покраснела-то! А обиделась-то! Ой, не могу! Значит – все в ажуре. Хоть порадоваться за тебя можно?

– Можно, – помимо воли погордилась Надя и шепотом сообщила: – Он обалденный.

– Надо же, – вздохнула Вика. – А по очкам в жизни не догадаешься.

– Кстати, я тут на днях Красовского встретила, – вспомнила Надюша.

– Где?

– Так я ж говорю – тут. У входа. Тебя дожидался.

– И ты не сказала, паразитка!

– Я забыла, – призналась Надя. – Он мне нахамил. Да, еще сказал, что купил тебе кольцо. Или не тебе?

Надежда задумалась. Про то, что кольцо куплено именно Вике, речи вроде бы не было.

– Викуль, не сердись. Я знаю, что для тебя это важно, но у меня вообще из мозга все выпало из-за Ивальда.

– Да не важно мне это уже, – великодушно выдохнула Вика.

– Не важно? – не поверила Надя. А как было верить, если Красовская, красная, как перезрелый помидор, и злая, как бык, у которого на носу обосновалась огромная божья коровка, неслась вместе с Надей следить за Андреем и исходила желчью по поводу его новой подружки.

– Важен был факт, чтобы он приполз и повинился. Ну, приполз.

– И? – Надюша замерла в ожидании потрясающих подробностей.

– Откуда приполз, туда и был послан.

– А когда ты его простишь?

– Никогда. Мне главное, чтобы он понял, как круто ошибся. Девочка хитрая оказалась, только и Андрюха не дурак. Она сначала наверх пролезть попыталась, в замы. А на кой черт ему такой зам, если у нее мозг весь в патлы пророс. Тогда начала наседать, чтобы он со мной развелся. Хотелось ей стабильности и уверенности в завтрашнем дне. А Красовский накувыркался и остыл. Он домой когда прибывает с работы, ему не стриптиз и не тайский массаж нужен, а кусок мяса и спать. Эта выдра книжек неправильных начиталась и начала его окучивать, как молодого. Жизнь ему решила разнообразить: театры, клубы, выставки, горные лыжи, катание на лошадях. Ха! У Красовского чуть крыша от такого винегрета не съехала. И поделом ему: строил из себя молодого – соответствуй. Она ему в дочки годится. Да еще ревновать ее начал. Видать, был повод. Короче, не вынесла душа поэта… Устал, захотел вернуть обратно мой целлюлит и кроткий нрав. Привычка – она горы сворачивает. Только я ему кукиш показала. Не ожидал. Так, знаешь ли, осерчал. Ножками топал, слюнями брызгал. Фирму, конечно, я с ним делить не буду, там без шансов. А квартирку себе заберу, мы уже с адвокатом все обсчитали. Ему остается дача и машина. Да и квартира у него есть, я недавно выяснила.

– И что, ты ему весь этот расклад так и вывалила? – расстроенно спросила Надюша. Вот как он выглядит – крах семейной жизни. Как будто многовековая крепость, казавшаяся незыблемой и надежной, как скала, вдруг с грохотом рушится в одночасье, вспучившись напоследок облаком грязной пыли. И нет более ни любви, ни счастья, ни прошлого, ни будущего.

– Вот еще. Я в его глазах должна остаться жертвой, обманутой в лучших чувствах, чтобы всю оставшуюся жизнь он страдал и расплачивался за свою роковую ошибку. И не бодался со мной при разделе имущества по справедливости. Нет, не надо на меня так глазенки округлять. Я прекрасно понимаю, что долго Красовский страдать не будет, найдется какая-нибудь добрая душа, пригреет моего гулящего мужа и его денежки. Я сказала, что не могу простить, что в душе у меня пустота, в сердце пепелище и мост между нами разрушен навсегда. Обратной дороги нет. Я однолюб, но предательства простить не могу. И не хочу. В общем, сказала, что подала на развод, материальными вопросами заниматься не могу, поэтому пусть связывается с моим адвокатом. У меня моральная травма, я в депрессии и все такое.

– Может, простишь? – жалобно спросила Надежда, проглотив сомнительный пассаж про однолюба. Столь ценное качество сложно заподозрить в женщине, трижды выходившей замуж. – Вы же с ним всю жизнь вместе прожили, Димку вырастили.

– Жизнь прожита, Димка выращен. Других совместных дел у нас с ним больше нет, – отрезала Вика.

– А как же ты одна? Ты ведь не сможешь! Ну, признайся, что погорячилась. Хочешь, я вас попробую помирить? Как бы ты против, а я уговариваю. Не хочу тебя обидеть, но в таком возрасте разбрасываться мужиками, да еще богатыми, вполне симпатичными и привычными со всех сторон, как разношенные домашние туфли, глупо.

– Глупо думать, Иванцова, что я такая варежка. – Вика самодовольно собрала подбородок в три складки и насмешливо посмотрела на подругу: – Просто я нашла получше.

– Получше?!

– Получше. А что тебя удивляет? У меня, хоть ты и считаешь свою подругу старой калошей, случилась любовь. Я, Надюха, может, еще новую жизнь начну и замуж выйду. «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь». Чего стоишь, как примороженная? Порадуйся за меня.

– Как-то не верится, – пробормотала Надя и испуганно прикрыла рот ладошкой.

– Спасибо, дорогая, – расхохоталась Красовская. – Ценю твою честность.

– Я не в этом смысле, – зарделась Надежда. Хотя брякнула она чистую правду и именно в этом самом обидном смысле.

– Да не важно. Я ничего рассказывать не буду, сглазить боюсь. Знаешь, Надь, что такое счастье? Это когда ты смотришь человеку в глаза и понимаешь, что ты для него все. И он для тебя все. Когда можно просто молчать, чувствуя его рядом. Когда время останавливается, а вы живете. Только ты и он… Ладно. Бесполезно рассказывать. Придет время, все сама поймешь. Давай беги, тебя ждут твой обалденный мужик и твоя обалдевшая подруженция.


Марио уже топтался у выхода. Выражение лица синьора Ниоли было таким, что сомнений не оставалось: Фингалова особого впечатления не произвела. Удивляться было особо нечему. Свой любимый шарф Анька повязала на манер монашеского платка, закрыв лоб и щеки. Из-под дутого пальто до самой земли свисала неопрятная старушечья вязаная юбка тоскливо-неожиданного цвета. Похоже, Фингалова вошла в образ и удалилась от мирской суеты настолько, что абсолютно выпадала из окружающего пейзажа. Она выглядела как таракан на бисквите. Когда Надя подошла к подруге и поманила итальянца рукой, его брови съехались в домик, символизируя отчаяние. Наверное, Марио надеялся, что это ошибка.

– А как, ты думал, выглядят девицы, заманенные в секту? – прошипела Надежда ему в ухо. – Если ее накрасить и переодеть, будет как конфетка. А если раздеть, то просто упадешь. И вообще – ты обещал.

Судя по тоске во взоре, Ниоли сейчас с удовольствием забрал бы свои слова обратно.

– Аньк, – сразу перешла к делу Надежда, – ты мне друг?

– Друг, – убежденно кивнула Фингалова и преданно заглянула Наде в глаза.

– Спасай. Мне итальянца поручили, надо ему город показать, развлечь, а я никак не могу. Мне так плохо, что я сейчас упаду просто. Можешь взять его на вечер?

– А как же наше дело? – голосом заядлой подпольщицы зашептала Анька.

– Дело завтра. Сегодня – никак. Плохо мне, понимаешь?

– Ладно, – вздохнула подпольщица и неприязненно покосилась на Марио. – Куда его?

– Куда попросит! – Надя была уверена, что итальянец, прокатившись вдоль городских достопримечательностей, повезет Фингалову ужинать. Домой. Потому что с такой потрясающей воображение спутницей ни в одно приличное место его не пустят.

С чувством выполненного долга Надя отправилась обратно в гостиницу искать Ивальда.


В очередной раз Надежда с изумлением наблюдала за перевоплощением австрийца. Начальник службы размещения, отгородившись от любимого отеля дверцей личного авто, снова стал мужчиной, рядом с которым Надя плавилась, как лед на газовой конфорке: стремительно и безвозвратно, превращаясь в облако пара и улетая к звездам.

– Мне нравится с тобой целоваться, – констатировал Ивальд, с трудом отлепившись от Надюши и бестолково ища ключи. – Только иногда я плохо себя контролирую. Тебя это не смущает?

– Меня смущает, когда ты себя контролируешь, – честно призналась Надя. – Я пугаюсь.

– На работе следует думать только о работе, иначе это повредит и делу, и репутации. Мы будем отвлекаться и станем объектом сплетен. Я слишком дорожу нашей связью, чтобы позволить окружающим обсуждать нас.

Слово «связь» Надежде не очень понравилось. Но в общем и целом Ивальд был прав. Тем не менее успокоиться она никак не могла. Хотелось экспрессии и африканских страстей при свидетелях. Хотя бы разок.

– Ты боишься, что руководство узнает и у тебя будут неприятности? – обидчиво пробурчала Надежда.

– Нет, не боюсь, – удивился Ивальд. – У меня не то положение, чтобы бояться. Тем более что руководство в курсе. Близкие отношения между служащими не приветствуются, но и не запрещены.

«А он ведь даже ни разу не сказал, что любит, – вдруг подумала Надя. – Связь, отношения… А где любовь?»

– Ты передумала нянчиться со своей сектанткой? – Рельке уже пришел в себя и готов был к ровному диалогу. По крайней мере до их приезда домой.

– Я ее передала Марио.

– Зачем? Что он с ней будет делать? – занервничал Ивальд. – Это лучший кондитер. Ты не представляешь, чего нам стоило уговорить его приехать в Россию!

– Ничего с твоим Марио не случится. Он просто поухаживает за девушкой и напомнит ей, что можно быть счастливой не только на краю света в компании полоумных сектантов.

Через пару кварталов, основательно обдумав услышанное, Рельке строго сообщил:

– Я не одобряю.

– Ну и что? – вспыхнула Надя.

– Я бы предпочел, чтобы все решения мы принимали вместе!

– Но ты сам не захотел меня слушать!

– Я не захотел, потому что это глупость. И мне бы очень хотелось, чтобы ты не совершала опрометчивых поступков. Со мной надо советоваться.

– В следующий раз обязательно, – мрачно согласилась Надежда и отвернулась.

«Просто челюсти сводит, какой правильный. Невыносимо нудный! Не мужик, а свод инструкций…»