– Погоди орать, в партере еще не все места заняты. – Надя с трудом просочилась в узкую прихожую, захлопнула двери и бесцеремонно перешагнула через Аньку. – Родителей нет?

Разумеется, их дома не было. Надя могла бы и не спрашивать. Фингаловская мама, Аграфена Матвеевна, была тихой, забитой и крайне доверчивой. Как только Анька начинала страдать, мама намертво прилеплялась к «беспомощному» чаду и норовила погладить, подтереть сопли или пискнуть что-нибудь ободряющее. В прошлый раз, когда Надюша имела неосторожность припереться к Аньке домой, чтобы выслушать душераздирающую историю об очередном мужском предательстве, Аграфена Матвеевна выла в унисон с дочкой, как будто это было в первый раз и на жениха рассчитывали обе. Отец же, наоборот, крепко стоял на ногах, был груб и решителен в словах и действиях. В тот достопамятный вечер он неожиданно появился в кухне, залитой слезами и заполненной страданиями, и выступил кратко, но емко. Если опустить все витиеватые непечатные конструкции, украсившие речь и придавшие ей неповторимый колорит, суть была в следующем: сама виновата. Если бы в свое время невеста кормила его стихами вместо котлет и вела себя, как цапля в тундре, пугая окружающих, то и никакой Аньки бы у него не случилось. Обе женщины тогда притихли и дальше страдали уже шепотом, дабы не привлекать внимания главы семьи.

Раз теперь Фингалова валяется на полу, а вокруг нее не топчется мамаша и не пытается пнуть папаша, то, следовательно, в квартире они одни.

– Они в гости ушли. Пятница же. У всех людей жизнь, а у меня – пропасть, обрыв, – пояснила Анька, прервав горестные причитания.

– Точно, пятница. Я тоже в гости ушла, – резюмировала Надя.

– А я?

– Включи мозг. Я к тебе в гости ушла. Хотя у меня Валера дома один. Так что давай, плачь по-быстрому, и я пойду, пока тоже без мужика не осталась. – Надюша выставила бутылку и начала развязывать торт. – Надо за час все выпить, съесть и прийти к консенсусу.

– Костя оказался подлецом, – вздохнула Фингалова и печально возвела глаза к потолку.

– Э, э, только не вздумай рифмовать свои страдания, мне сейчас некогда. Давай по существу. Ты мне факты – я тебе выводы. А мужики все подлецы, кто-то больше, кто-то меньше. У них природа такая – полигамная. И если эту «природу» ампутировать, то от мужика ничего и не останется, а таблетками наша проблема не лечится. Давай, ближе к телу.

– Он пригласил меня в Финляндию. Рыбу ловить. – Тут у Фингаловой губы снова поехали в разные стороны, а глаза наполнились слезами.

– Ну и что? Пока не вижу проблемы. Отбрось последнюю часть. Конечно, приглашать девушку на рыбалку, да еще такую, которая стихи на ходу пишет, – дурь несусветная. Ты сфокусируйся на том, что он тебя пригласил за границу. Значит, любит, ценит, денег на тебя не жалеет.

– Я понимаю. И на рыбалку я хотела. Просто он сказал, что оставит путевки и паспорта у меня, а то дома жена увидит. Понимаешь, он случайно проговорился, потом покраснел, а я заплакала, – Тут Фингалова то ли решила показать, как она тогда заплакала, то ли опять впала в истерику.

– Стоп. Завтра будешь выглядеть плохо, если сегодня вся на сопли изойдешь, – остановила ее Надежда.

– Мне не надо завтра! В этом завтра не будет Костика!

– Почему не будет? – пожала плечами Надя. – Он же не помер, и то хорошо. Пусть живет и мучается, что потерял тебя. А кроме твоего кобеля в мире есть еще мужчины. Давай выпьем за помин твоей очередной любви и за новые возможности! У свободной женщины вся жизнь впереди. Может, ты еще найдешь арабского шейха или подцепишь английского лорда, или просто Иван-царевич наедет на тебя лошадью. В жизни чего только не бывает. Я тебя еще с кем-нибудь из Валериных друзей познакомлю.

Последний довод привел Фингалову в себя, и она одним махом выпила свой бокал:

– Когда познакомишь?

– Как только, так сразу. Ань, можно я поеду? А то, сама подумай, недавно только жить вместе начали…

– Жить? В смысле…

– Да, да, именно. Во всех смыслах. Я живу у него дома. Только вещи еще не перевезла. Вообще не понимаю, как с мамой объясняться буду. Кстати, посочувствуй мне.

– Сочувствую. – Анька жадно блестела глазенками в ожидании продолжения.

– Так вот, сидит он сейчас один и злится. Пятница, вечер, меня нет. И кто меня знает, где я шляюсь. Так и поссориться недолго.

Заинтересованная в будущем знакомстве с Валериными друзьями, Фингалова с такой скоростью выпроводила Надежду домой, что той даже куртку пришлось застегивать на лестнице.


Вопреки опасениям афера с Милославской прошла на удивление удачно. Никто ей на работу не звонил, никто из девочек лишних вопросов не задавал, поэтому Надя воспряла духом и посчитала спокойный день добрым знаком перед встречей с мамой. Ей предстояло столько всего сказать Татьяне Павловне: про новую работу, про Валеру, про переезд. Про отца Надя решила не говорить. Никогда.

На звонок дверь со скрипом открылась, предъявив мамину спину, мелькнувшую в отдалении. Татьяна Павловна явно демонстрировала что-то из области оскорбленного достоинства.

– Нам не привыкать, – пробормотала Надя и пошла мыть руки.

– А ты руки зря намываешь, ужина никакого нет, – сквозь зубы процедила «добрая» мама.

– Это я из гигиенических соображений, – вывернулась Надя, пытаясь завязать разговор. Она надеялась, что мама спросит про новую прическу. Это было бы логично.

– Из гигиенических? – неожиданно зло хохотнула мама и понимающе кивнула. – Тогда тебе, доченька, надо в хлорке полежать, для полной дезинфекции.

– С чего это? – опешила Надя.

– Ничего мне рассказать не хочешь? – парировала Татьяна Павловна. – Я бы послушала, а то по телевизору давно клубничку не показывали, так хоть из первых уст что-нибудь интересное узнаю. Будет о чем с подружками поговорить. Какие нынче котировки на рынке по продаже дамских прелестей? Я, как антиквариат, в цене не поднялась?

Надя судорожно соображала: получалось, что мама узнала про работу в гостинице и считает теперь дочь неизвестно кем? Глупость какая. Ведь не настолько же мать дремучая!

– Мам, ты о чем?

– Ишь ты, Зоя Космодемьянская на допросе у фашистов! – взорвалась Татьяна Павловна. – О чем я? Да как мне теперь людям в глаза смотреть? В кой веки раз решила дочкой похвастаться! Ни кожи, ни рожи, ни работы приличной, ни мужика, так хоть языки знает! Похвасталась! Спасибо тебе, дочь родная, за позор мой на старости лет!

Тут Татьяна Павловна отвесила поясной поклон и распрямилась уже похожей на фурию. Всклокоченные волосы, красные пятна на лице и злобный блеск в глазах.

«Зря я пришла. Надо было по телефону. А вещи утром забрать, когда ее нет», – обреченно подумала Надюша.

– Инге дочка крем купила импортный, дорогущий. От морщин. Ей, конечно, уже ничего не поможет. Она хоть и моложе, а рожа все равно как у шарпея. Да не в этом суть. Мне такой не светит, у меня дочки нет, которая по десять тыщ за банку для матери родной заплатить может. Не вырастила я такую! Там вот инструкция на английском. Дай, думаю, прихвастну. Ну, хоть чем-то. У нее богатая, а у меня умная. Это я так думала! Дала ей твой рабочий телефон, сказала, что ты поможешь с переводом. Звонит мне Инга вечером и спрашивает, в курсе ли я, где ты работаешь? Я говорю, мол, в курсе: контора затрапезная, но перспективы есть, а эта старая кошелка ржет и рассказывает. Звонит она туда, девица снимает трубку и говорит: «Массажный салон «Цветник». Та ей «Позовите Надю». А секретарша, или кто она у вас там, отвечает: «Надя на выезде, могу предложить Виолетту». Я, конечно, хотела, чтобы ты зарабатывала, чтобы работу нашла нормальную. Но нормальную – значит приличную! А у тебя даже на это мозгов не хватило! Неужели ты не понимала, что рано или поздно вся эта гадость выяснится?! Ты что, совсем без мозгов? Да я теперь с тобой на одном горшке сидеть боюсь!

– На одном и не получится, – мрачно усмехнулась Надя.

– А ты повеселись, повеселись! – заорала мама. – Приехали! Мать нищая, дочь проститутка!

В голову медленным сверлом внедрялась боль. Надо было собрать вещи и просто уехать, но у Надюши не было сил. Хотелось есть и еще – спать. Но пока она все не объяснит матери, ни есть, ни спать не получится. Поэтому она перебила пространный монолог родительницы повествованием в телеграфном стиле: Клякман – банкрот, фирма продана, всех уволили, она теперь работает у Вики в пятизвездочном отеле администратором. А живет у жениха. Приехала за вещами.

Тишина была настолько неожиданной и гнетущей, что даже в ушах тонко запищало. Надя опасливо покосилась на маму.

– Рабочий телефон у тебя там есть? – отмерла наконец Татьяна Павловна, как всегда зрившая в корень.

– Есть, – с удовольствием сообщила Надя. – Все желающие могут сверить его с номером в телефонном справочнике, а также приехать в гостиницу и лицезреть меня лично.

Тут она осеклась, так как визит мамы в гостиницу мог закончиться неизвестно чем. К такому повороту событий Надежда готова не была.

– Все равно ты и там что-нибудь выкинешь и все испортишь, – резюмировала после паузы мама. Ее вера в Надины способности была непоколебима.

Быстро собравшись, без всякого ужина, который, кстати сказать, никто ей и не предложил, Надежда уехала на новое место жительства. Осадок был горьким, обида жгучей, а квартира пустой. Мама так ничего и не сказала про новую прическу, которая Наде очень шла. Она так и не поверила в ее силы. Конечно, внешне любая ситуация может выглядеть гладкой, как изъеденное червем яблоко может выглядеть снаружи целым, но мама ведь не знала всех тех моментов, которые и сподвигли Надюшу на решительные и кардинальные перемены. Неужели дочь так навсегда и останется в ее глазах неумехой? Почему-то ужасно хотелось доказать, что она сможет. Хотелось удивить, заставить гордиться собой… Только сначала надо было как-то извернуться и отдать невероятный долг, сбросить с себя это напоминание о чудовищной глупости, чтобы окончательно почувствовать себя человеком.