– И долго мы будем сегодня молчать, гражданин старший следователь? – поинтересовался Миловидов, затушив окурок. – Скучно становится.

– Сколько надо, столько и будем.

– Это новый метод давления на подследственного? Боюсь, он не принесет вам нужного результата.

– А что принесет?

– А ничего.

– Напрасно вы так думаете. Пока вы отдыхали в камере, я не теряла напрасно времени. И, как у нас говорят, нарыла еще несколько любопытных фактов.

– Очень хотелось бы с ними ознакомиться.

– Так для того и нарыла. Ваша афера с акциями Газрома и Сбербанка. Я разговаривала с некоторыми знатоками этого вопроса. Они полагают, что это одно из лучших мошеннических операций, какие только можно провернуть. Может быть, вы сами поделитесь вашими ноу-хау?

Несколько секунд Миловидов о чем-то размышлял.

– Я предпочитаю услышать о них из ваших прелестных уст.

– Скоро услышите, – пообещала Анна. – Как только я окончательно в них разберусь. Имея дело с таким человеком, как вы, надо вступать в схватку во всеоружии. Но сейчас мне бы хотелось поговорить немного о другом.

– С удовольствием. И о чем же еще?

– О ваших так называемых четвергах в вашем загородном доме. Или, вернее, поместье.

– Насколько я знаю, оргии у нас не караются законом, – усмехнулся Миловидов.

– Под действие закона они действительно могут и не попасть. Хотя я постараюсь сделать и это. Все зависит от того, как повернуть дело. У меня есть информация, что там многие баловались наркотиками.

– Может быть, но я наркотиками никого не угощал. А если кто-то приносил их с собой, то это их личное дело.

– А мы проверим. Сделаем обыск. И если найдем даже следы наркотических веществ, то можно вам впаять дополнительную статью. А за наркотики у нас судят строго.

Миловидов сменил позу на стуле.

– Я все смотрю на вас и думаю, что вами движет? Такое чувство, что я не просто ваш подследственный, а ваш личный враг № 1.

Теперь и Анна откинулась в кресле.

– А вы попали в точку, Владимир Эдуардович. Вы мой личный враг. И я считаю своим долгом воздать вам по заслугам: хочу, чтобы вы ответили за все свои деяния. Строго по закону. Но при этом ничего не пропустить. Потому-то так скрупулезно собираю все касающиеся вас факты.

– Такое бывает лишь тогда, когда человеком движет черная зависть. Вы так сильно мне завидуете?

– Вы крайне опасный человек, даже в чем-то опасней убийцы. Вы разлагаете общество до самых его корней. Вы как жук короед, он маленький, но уничтожает огромное дерево. После вас все становится поражено ржавчиной и гниением.

– Ерунда. Я помогаю людям стряхнуть с себя оцепенение. Видели бы вы эти экземпляры: потухшие, абсолютно лишенные жизни. А я им вернул ее вкус.

– На ваших знаменитых четвергах?

– В том числе. Люди – поразительные создания, они созданы для жизни, а жить то ли не хотят, то ли не умеют, то ли боятся. Обложили себя, как защитными валами, какими-то правилами, установками, запретами – и бьются о них, как о стенку. А так легко эту стенку ликвидировать – достаточно ее просто не замечать. И она перестает существовать. И тогда все окрашивается совсем в другие тона. Вы никогда не пробовали убрать стенку?

«Никогда не пробовала, но хочу попробовать», – захотелось ответить ей.

– Есть люди, которые должны быть окружены со всех сторон стенами, из которых они не смогут вырваться. По крайней мере, в течение отведенного для срока их пребывания там, – проговорила она.

Миловидов усмехнулся.

– Вы все в своей жизни сводите к судебным решениям, к тюрьмам, к заключенным. – Он так внезапно и решительно придвинулся к ней, что Анна даже чуть-чуть перепугалась: что он замышляет? – А ведь это вы всю жизнь пребываете в тюрьме. Вы вообще даже не знаете, что такое свобода. Это вам только кажется, что вы находитесь на свободе. Но это ваша главная иллюзия. Вы в вечном заключении. И однажды это поймете – и вам станет жутко от всего, что вас окружает. Вы оглянитесь на прошедшие годы – и ничего, кроме унылой серой ленты там не увидите. И скажите себе: «И это вся моя жизнь? И ради этого я появилась на свет, столько работала, как каторжная, переживала. Да пропади оно пропадом, все, что было».

– Вы завершили свой исторический экскурс в мою жизнь? – спросила Анна.

Миловидов к ее облегчению немного отодвинулся.

– Да я, собственно, и не начинал, так, слегка набросал эскиз.

– Вам бы набросать эскиз своей будущей жизни. Боюсь, получится он в мрачных тонах. Я тут кое-какие еще факты раздобыла, – небрежно бросила Анна. И увидела, как он насторожился.

– Что же на этот раз? – внешне беззаботно поинтересовался Миловидов.

– У вас есть филиал банка «Южный». Я права?

– Это не есть великая тайна, она известна всем.

– Да, эта тайна, как вы говорите, известна всем. А вот другая тайна – совсем немногим. Но надеюсь, скоро я в нее проникну. Я тут смотрела кое-какие документы, изъятые в вашем банке. И у меня возникло одно подозрение. Может быть, вы мне его сейчас подтвердите, Владимир Эдуардович?

– В чем же вы подозреваете меня на этот раз?

– Я подозреваю, что через этот филиал обналичивались большие суммы. Речь может идти о сотнях миллионов рублей.

– У вас богатое воображение.

– Так оно меня не подвело?

– Вы же прекрасно знаете, я не подтверждаю ваши подозрения. И не опровергаю их. Вам платят за это деньги – вот вы и доказывайте.

– Да я-то докажу, уж не беспокойтесь. И с чистой совестью получу свою небольшую зарплату. Разумеется, с вашими доходами она ни в какие сравнения не идет. Зато мои деньги – честные. А ведь обналичивание – еще одно серьезное преступление. Я понимаю, что до кучи, вам даже все равно. Но лишний годок-другой на нарах – нужно ли оно вам? Предлагаю подумать. Я даю вам последний шанс. Либо вы все расскажите и тогда можете рассчитывать на какое-то снисхождение, сокращение срока, либо я все раскопаю сама. И тогда – пощады не ждите – вкачу вам по полной программе. Причин для снисходительности к вам у меня нет. И чем вы быстрее придете к решению, тем для вас лучше. То, что я сама выясню, я в счет признания не зачту. Вы меня поняли?

– Понял, гражданин старший следователь, – поднялся со стула Миловидов. – А вот вы себя – нет.

Глава 19

Чем глубже погружалась Анна в дела, а точнее, в аферы Миловидова, тем отчетливей проступали огромные масштабы его махинаций. Речь шла о десятках миллионов долларов, которые ему удалось присвоить. Но сейчас ее волновал даже не этот вопрос, а другой: а зачем ему такие деньги? Особым корыстолюбием или скопидомством он не обладал – это Анна знала точно – она все же немного его изучила. Скорее всего, это была странная любовь к искусству – искусству изобретать все новые и новые схемы по похищению чужих средств. Именно в этом он и видел смысл своего существования. Или один из своих смыслов. Для него это была некая непрерывная игра, в которой он искал и находил вдохновение. Все, с кем она разговаривала о нем, практически в один голос признавали, что он финансовый гений. И мог бы стать очень богатым человеком, используя честные методы. Значит, она права, что не в богатстве тут дело, не оно является стимулом его поведения. Для него важно лишь то, что щекочет нервы ему и другим, что возбуждает интерес и страсти, что разрывает паутины повседневности, наполняет каждодневную жизнь взрывом эмоций. По сути дела он лишен возможности жизнь нормальной жизнью, именно она становится для него наказанием. Обыденность он воспринимает в качестве постоянного тюремного заключения, из которого надо срочно убежать любым путем. И что делать такому человеку в этом мире, который совсем не предназначен для подобных личностей? Конечно, она может и непременно доведет расследование до конца, Миловидов отправится отбывать срок. Но будет ли это по-настоящему справедливо? Ответа на этот вопрос Анна не знала. Еще ни разу за всю ее карьеру в правоохранительной системе он не возникал в ее сознании, всегда ей помогала в работе убежденность в собственной правоте. И вот впервые она покинула ее. То, с чем она столкнулась на этот раз, выходило за привычные рамки, это было явление иного порядка. Но что с ним делать, как к нему относиться, какую выработать линию поведения – она не представляла. Ее житейский и профессиональный опыт не давал ответа на этот вопрос.

Анна знала и другое, она не справится с той тяжестью, что с некоторых пор поселилась в ней, если не примет неординарное решение. Сначала, когда она думала о нем, то от страха у нее даже начинали дрожать коленки, а на лбу выступала холодная испарина.

Этот день вообще оказался каким-то странным и липким. Именно такое определение давала она ему в своих воспоминаниях. Первую его половину она много и напряжено работала с документами, в результате чего в очередной раз разболелась голова. И уже по привычке, убеждая себя в том, что ей просто на короткое время нужно отвлечься, она включила компьютер и стала путешествовать по эротическим сайтам. А когда его завершила и посмотрела на часы, то обомлела: она провела за этим занятием более трех часов. Ей стало одновременно жутко, стыдно и противно. Но при этом ее тело необычайно вибрировало, мощная эротическая волна захлестывала ее, как разбушевавшееся море берег, и она не представляла, как с ней справиться, как в ней не утонуть.

Анна снова попыталась сосредоточиться на документах, но голова была под завязку забита совсем другим. Немного помучившись, она окончательно осознала, что ничего больше не сумеет понять, все без остатка ее мысли общей колонной двигались в одном направлении.

Анна закрыла глаза и попыталась хотя бы немного отвлечься, поразмышлять на другие темы. Например, о том, что у нее совсем мало летних нарядов и нужно перед отпуском чего-нибудь прикупить. Частично ей удалось некоторое время продержаться на этой волне, но она знала, что победа одержана пиррова, и в любой момент на нее все тот же поток нахлынет с той же силой. Она отложила бумаги и поспешно вышла из кабинета.