Анна Альварес - Мудрость любви

– Да нет, никого не было, – отвечал он. – Все свои. Вот сеньор Онофри вернулся недавно. Кто ещё?

Капиту поняла, что толку от него не добьёшься, и поспешила на улицу. Из автомата она позвонила Симони.

– У меня украли все доллары и драгоценности. Что мне делать? Помоги! – торопливо заговорила она.

Симони была потрясена.       

– Капиту! Теперь я всё поняла! У меня пропали твои ключи! Я уверена, что это Мауру. Он приходил ко мне сегодня утром, снова пытался меня шантажировать, в какую-то минуту я ненадолго вышла, а он, вероятно, порылся в сумочке и вытащил их. А я-то искала их! Думала, что выронила в кафе. Даже съездила туда, расспросила официанта...

– Он украл деньги у собственного сына, – мрачно подвела итог Капиту. – Всё, что я собирала, предназначалось моему Брунинью.

– Он же пугал нас, что будет хуже, а мы посмеялись над ним, но он нашёл способ и деньги раздобыть, и тебе насолить. На твоём месте я бы обратилась к Орланду.

– Мне очень этого не хочется, – призналась Капиту.

– Я к тебе сейчас подъеду, – пообещала Симони, – и мы решим, что делать дальше. Жди меня внизу.

Капиту вернулась домой, предупредила родителей, что должна встретиться с подругой и получить от неё крайне необходимый ей учебник, без которого завтра она не сдаст контрольную, после чего спустилась вниз и стала ждать на углу Симони.

Симони приехала не одна, она привезла с собой Орланду.

– Отныне всё, что касается тебя и твоей семьи, любимая, касается и меня, – заявил он.

Услышав, что Мауру украл сорок тысяч долларов, он покачал головой:

– Милая моя девочка! Тебе определённо нужен хозяин! Кто же хранит такие деньги дома? Скажи ещё, что ты хранила их под кроватью в коробке из-под ботинок!

Капиту потупилась, потому что именно так она и хранила свои сокровища и считала это вполне надёжным тайничком.

– Поймаю негодяя и убью, – пообещал Орланду. – Он зарвался и слишком много себе позволяет. Но ты не горюй, любимая, от меня ты получишь гораздо больше. Только не говори ничего родителям! Я сейчас же пошлю своих людей по следу Мауру.

– Надеюсь, что всё будет в рамках закона? – спросила Капиту.

– Не сомневайся, мое сокровище. И звони мне, что бы ни случилось. Завтра я заеду за тобой, и мы поедем смотреть нашу новую квартиру. Она, правда, ещё не закончена, но ты должна сказать, каким хочешь видеть свое гнёздышко. Я бы повёз тебя сегодня... Мы могли бы там заночевать...

– Нет, нет, я сказала родителям, что встречаюсь с подругой, чтобы взять у неё учебник. Если меня не будет дома ещё хотя бы четверть часа, они начнут волноваться.

– А по-моему, тебе пора сказать, что ты переезжаешь ко мне, – настаивал на своём Орланду.

– Я сказала. Но они должны привыкнуть к этой мысли, – не сдавалась Капиту.

– Ну хорошо, твои родители заслуживают уважения, поступай так, как считаешь нужным, – сдался Орланду.

От этих его слов на душе Капиту сделалось легко и радостно: кто знает, может, они с Орланду и в самом деле поладят? Он становится всё сговорчивее и сговорчивее. Может, любовь и в самом деле творит чудеса?

Дорогой Капиту купила на лотке какой–то учебник и вернулась домой совершенно успокоенная.

Мать с отцом невольно переглянулись.

– Ну и нервы у тебя, дочка! – вздохнул Паскоал. – Так переволноваться из-за какого-то учебника и контрольной! Глядя на тебя, можно было подумать, что ты потеряла не каких-то жалких, – он прикинул опытным взглядом, сколько может быть страниц в книге, которую прижимала к груди Капиту, – не каких-то двести страниц, а двести тысяч реалов. Иди поскорее спать, тебе нужно отдохнуть и выспаться, иначе никакой учебник не поможет.

Капиту от души расцеловала родителей.

– Я так без вас соскучилась! – призналась она.

– А мы без тебя, – ответил Паскоал.

Капиту чувствовала свою любовь к родителям особенно остро именно потому, что сейчас поняла: у неё и в самом деле начинается совершенно иная жизнь, очень скоро она уйдёт из этого, такого родного и милого ей, дома.

Когда на следующий день вечером она садилась в роскошную машину Орланду, многие жильцы её большого дома подумали про себя: а она неплохо устроилась, эта девочка!

Ей позавидовали бы ещё больше, если бы увидели квартиру, в которую она вскоре должна была переехать. Квартира не из самых роскошных, но очень добротная  – светлая и просторная, в удобном и красивом районе. Капиту осталась довольна, только попросила перекрасить стены в спальне  – больше всего на свете она любила жёлтый цвет.

– Ты здесь хозяйка, – ответил ей Орланду, – всё будет так, как ты захочешь.

И эти его слова были необыкновенно приятны Капиту. Она придирчиво осмотрела комнату Бруну и тоже высказала несколько замечаний. Орланду выслушал их и пообещал, что всё будет сделано, как того хочет Капиту.

Эма теперь не ворчала на Капиту, а только время от времени давала ей житейские советы, как держать мужчину в руках.

– Это они на вид такие важные, – повторяла она, – а внутри у них – труха, только тронь – рассыплются. Но нам, женщинам, хочется жить хорошо и подольше, вот и пускай они на нас работают, всё равно другого ничего не умеют.

Капиту и слушала и не слушала мать. В последнее время отношения их улучшились, и это тоже радовало Капиту, придавая ей уверенности в том, что всё идёт как надо.

Паскоал же чувствовал, что всё идёт не так, как ему хотелось бы, но именно поэтому не старался вникать и узнавать о дальнейших планах Капиту. Ему ничего не говорили, а он и не спрашивал. Хотя время от времени вздыхал:

– Я уверен, Эма, что Капиту не говорит нам всей правды. Как это больно!

– Она взрослая и имеет право на свою личную жизнь, – снисходительно отвечала Эма, твёрдо уверенная, что тепер-то она знает про личную жизнь Капиту всё до капельки.

В доме после приезда из Пакету воцарились мир и покой, и все от души ими наслаждались.

Эма пожелала посмотреть новую квартиру, и Орланду отвёз её вместе с Капиту. Обращался он с ней очень уважительно, квартиру показывал с удовольствием, потому что ему и самому чрезвычайно нравилось быть таким щедрым и великодушным. Эма осталась довольна всем  –  и квартирой, и будущим своей дочери.  

– Попомни мои слова, доченька, многие тебе ещё позавидуют! Ты нашла свою удачу и держись за неё! – таково было жизненное напутствие матери.

Ирис продолжала бороться за Педру на свой особый, свойственный ей лад. Теперь она всячески донимала Синтию, добиваясь того, чтобы жизнь для неё на конном заводе стала невыносимой и, она уволилась.

– Убрала же я с дороги жену Педру, – заявила Ирис Сокорру, – и эту уберу!

Она особенно злобствовала потому, что отношения Синтии и Педру обрели своеобразную стабильность. Педру по-прежнему стремился к Синтии, а она уже не убегала от него, не принимала глобальных решений, а поступала так, как ей в этот момент хотелось: иногда оставалась с ним, иногда нет. Она чувствовала себя свободной, потому что приняла своё влечение к Педру, человеку ей душевно не близкому, и не корила себя за это.

«Мне нужно прожить его до конца, – говорила сама себе Синтия. – Раз оно есть, оно для чего-то нужно. Для чего, я пойму потом».

Она старалась не замечать Ирис, которая постоянно возникала перед ней и осыпала её грубыми нелепыми оскорблениями.

Синтия только изумлялась, откуда в этой девочке столько злобы и грязи.

А Ирис неистовствовала – иначе, как «подстилка», она Синтию не называла и рассказывала о ней гадости всем подряд, неизменно удивляя окружающих, которые прекрасно относились к деловой, приятной и добросердечной Синтии.

Педру, видя Ирис, реагировал на неё болезненно и рычал что было мочи:

– В комнату! Отправляйся к себе в комнату!

На все её заигрывания и призывы он отвечал однозначно:

– Марш к себе, соплячка! Чтобы духу твоего здесь не было!

И потом вздыхал про себя: «Навязалась на мою голову, сиротка! Да она любого в гроб вгонит!»

Между тем Ирис не только допекала окружающих, она иногда думала и о своём будущем тоже, и, думая о нём, записалась на платные курсы, которые готовили абитуриентов к поступлению в специальные учебные заведения.

– Мало ли, какую я выберу себе профессию, – говорила она. – Может, буду ветеринаром, а может, строителем.

И как ни странно, учёба у неё шла успешно, она прекрасно справлялась с точными дисциплинами, что очень возвышало её в собственных глазах.

После очередной контрольной по математике, написанной на пятерку, она говорила Сокорру:

– Я талантлива и непременно добьюсь успеха. Педру ещё будет есть крошки с моей ладошки. Я нарожаю ему кучу детей, и он будет страшно доволен.

Но Педру пока и не помышлял о детях, его куда больше заботило то, что Синтия никогда не оставалась у него ночевать. Всякий раз, когда она опаздывала на работу, а опаздывала она довольно часто, он говорил ей ворчливым тоном:

– Этого могло бы не быть, если бы мы с тобой остались спать в постельке.

– Это могло бы быть, если бы ты жил один, – отвечала ему Синтия.

И на это Педру нечего было возразить: Ирис вопила бы у них под дверью целую ночь, это точно!

В последнее время, однако, Ирис и Синтия отступили на задний план, а беспокоился Педру прежде всего о состоянии здоровья Камилы. Ездить в больницу он не всегда мог, но каждый день туда звонил и узнавал новости. Если ему удавалось поговорить по телефону с самой Камилой, у него целый день было хорошее настроение, но чаще он перезванивался с Эленой, потому что Камила чувствовала себя неважно и находилась в полудрёме.

Сезар объяснил, что после химиотерапии наступает особая стадия, когда у больного резко ухудшается самочувствие и ослабляется его иммунитет. В этот период нужно особенно бережно обращаться с больным и ограждать его от всех контактов, потому что они могут оказаться для него смертельно опасными. Но через две недели иммунная система, как правило, восстанавливается, и пациент сразу же чувствует себя гораздо лучше.