Патриция Мэтьюз - Мстительное сердце

– Что вы здесь делаете? Разве я не сказала вам, чтобы вы никогда не… – И Ханна хотела было захлопнуть дверь.

Квинт шагнул вперед, плечом толкнул дверь так, что Ханна не сумела удержать ее – дверь распахнулась и ударилась о стену.

– Я хочу поговорить с вами, ваше сиятельство.

– Если вы не уберетесь сию же минуту, я позову кого-нибудь…

Но Квинт уже не слушал ее. Он впился взглядом в ее округлившийся живот и громко фыркнул. Она ждет ребенка! И это будет ублюдок Майкла Вернера, чей же еще. Тут-то Квинт и понял, что Ханна полностью в сто власти – уже наверняка! И он прервал ее тираду:

– Перестань болтать вздор, девчонка, а лучше послушай, что я скажу. И ты будешь слушать, если хочешь узнать кое-что полезное для себя. Даю слово!

Что-то в его голосе заставило Ханну замолчать. К тому же в облике Сайласа Квинта появилось нечто надменное, чего она никогда не видела раньше и никогда не ожидала увидеть. Она вздрогнула от внезапно пронзившего ее страха и сказала, скрестив руки на груди:

– Тогда говорите, что вы хотите сказать, и покончим с этим!

– Здесь? Где нас услышат служанки, м'леди? – Квинт ухмыльнулся. – Мне-то все одно, но вы будете сожалеть об этом. То, что я имею сказать, это только для ваших ушей.

Ханна стояла в нерешительности, ей опять захотелось вышвырнуть Квинта из «Малверна»; однако этот новый Квинт встревожил ее, и его понимающая ухмылка свидетельствовала о том, что колебания ее затянулись.

Она вздернула подбородок.

– Ладно, Сайлас Квинт, я поговорю с вами. И лучше, чтобы разговор наш был о чем-то серьезном. Пойдемте.

Она направилась в холл, Квинт пошел следом. Наконец-то он дождался! Жадными глазами он оглядывал все, что было вокруг. Продать ту или эту безделушку – и хватит еды и выпивки на несколько недель! «Ох, Ханна, прекрасная моя леди, ты сейчас заплатишь за все резкие слова, которые наговорила своему бедному старому отчиму!»

– Квинт!

Он опомнился. Ханна стояла в дверях, ведущих из холла в какую-то комнату.

– Вы войдете или так и будете стоять и таращить глаза?

– Войду, миссис Вернер, войду!

Квинт поспешно вошел в комнату, Ханна тут же захлопнула дверь и повернулась к нему:

– Ну, перейдем к делу? Что вы хотите мне сообщить?

– Дело, моя дорогая падчерица, состоит в том, что ваш родитель…

Ханна насторожилась.

– Мой отец? Что вам известно о моем отце?

– Мне известно, что в его жилах текла черная кровь! А тебе известно, что это значит для тебя? – Он глумливо усмехнулся. – Это значит, что сама ты отчасти чернокожая!

Ханна ошеломленно отпрянула.

– Вы лжете, Сайлас Квинт! Лжете, как всегда! Вы за всю свою жизнь не сказали ни слова правды!

– Сейчас я говорю правду. У меня есть доказательства.

Она попыталась ответить ему с презрением:

– И какие же доказательства вы можете предъявить?

– Здесь есть один человек, именно здесь, прямо на плантации, который знал твоего родителя, знал Роберта Маккембриджа.

– Кто этот человек?

– Ну нет, не получится, – уклончиво ответил Квинт, – ты меня не поймаешь, я не назову его имени. Но такой человек есть, даю слово!

Ханна молчала, тяжело задумавшись. Она хорошо знала Сайласа Квинта и была уверена, что на этот раз он говорит правду. Потом она гордо подняла голову.

– Какое это имеет значение, если даже вы говорите правду?

Квинт ухмыльнулся.

– У тебя славные соседи; черная кровь в твоих жилах – аппетитная косточка, уж они-то вгрызутся в нее, а?

– Мне безразлично, что думают обо мне соседи. Я и так для них словно и не существую. С какой стати мне тревожиться, если они узнают о моих предках?

Квинт был озадачен. Такой реакции он не ожидал. На мгновение его уверенность поколебалась. Потом он вспомнил.

– А этот пащенок, которого ты носишь. – Он указал на ее живот. – Ведь Майкл Вернер его не признает, а? Как ты думаешь, каково будет ему узнать, что его отпрыск немного негр?

Это Ханне в голову не пришло; она была потрясена до глубины души. Если Майкл вернется и узнает…

И она погрузилась в мысли о прошлом, пытаясь приподнять завесу памяти. Она смутно помнила, что отец, высокий, широкоплечий, с сильными руками, благородной внешности, был, однако, очень смугл. А если в нем текла негритянская кровь и он был беглым рабом, то, возможно, этим объясняется, почему мать всегда уклончиво и неопределенно отвечала на расспросы Ханны об отце.

Квинт, понимая, что стал хозяином положения, спросил злорадно:

– Ну что, ваше сиятельство?

– Что – ну что? – переспросила Ханна, все еще пытаясь оправиться от потрясения. – Я требую, чтобы мне дали увидеться с этим человеком, о котором вы рассказали. Если он говорит правду, если он сообщил об этом вам, значит, он может разболтать и другим?

– Оставь это старине Квинту. И не беспокойся: тот человек не станет трепаться. А кто он, я тебе не скажу, так что хватит болтать!

– Но ведь вы явились сюда не только для того, чтобы сообщить мне об этом. Чего вы хотите?

– Мне нужны деньги на еду и выпивку. Я совсем обеднел. – В голосе Квинта прозвучало знакомое жалобное хныканье. – Я не прошу очень много за то, что сохраню все в тайне, – просто мне надо на что-то жить. Уж в этом, во всяком случае, ты должна помочь своему старенькому отчиму.

Ханна знала, что он жаден; будет требовать от нее все больше и больше. Однако ей нужно время, чтобы все обдумать. Наверное, ему вообще не следует давать деньги, но необходимо избавиться от него сейчас.

– У меня при себе мало денег. Я никогда не храню большие суммы здесь, в «Малверне» – боюсь воров. – Она лгала очень убедительно. – Я дам вам, что у меня есть, – двадцать фунтов.

Квинт довольно улыбнулся.

– Это меня устраивает… пока.

Ханна повернулась к письменному столу Малкольма, став так, чтобы немного загородить его от Квинта. Но все равно ей пришлось выдвинуть нижний ящик и отпереть железную шкатулку, поэтому Квинт наверняка увидел шкатулку, хоть и мельком. Вынув деньги, молодая женщина протянула их отчиму.

При виде банкнот маленькие глазки Квинта загорелись, и он даже облизнулся. Взяв деньги, он потер их пальцами, словно желая убедиться, что деньги настоящие. Потом положил их в карман и склонил голову.

– Спасибочки, миссис Вернер, – сказал он, ухмыляясь. – Сегодня вы добренькие к старому Квинту. А теперь я пойду. Но с нетерпением буду ждать нашей следующей встречи.

– В этом я не сомневаюсь, – уныло отозвалась Ханна.

Она смотрела, как он уходит, потом захлопнула за ним дверь. Опустившись в старое кресло мужа, молодая женщина попыталась сообразить, что означает для нее эта новость. Но вместо того чтобы думать о самой насущной проблеме – как быть с Сайласом Квинтом, – она все время мысленно возвращалась в хибарку, где они жили до того, как мать поспешно собрала вещи и они уехали. Ханна никак не могла вспомнить что-то очень важное, что-то ужасное; и она поняла, что в тот роковой день спрятала это воспоминание в самой глубине своего сознания.

Может быть, она вспомнит – если будет думать об этом долго и упорно.

Исайя, ныне известный под именем Леон, был очень обеспокоен и не раз пожалел о том, что наболтал Сайласу Квинту. Негр видел, как этот человек подъехал к господскому дому; спрятавшись, чтобы его никто не заметил, Исайя наблюдал за дверью, пока Квинт не уехал из «Малверна». Дурак он был, что выложил все этому белому. Но его потрясло открытие, что хозяйка «Малверна» оказалась дочкой Роберта Маккембриджа, которого он убил в тот давно прошедший день, и он все выболтал, не понимая, что сделал.

За последние три недели они встречались еще дважды, и Квинт обещал Исайе много денег. А Исайе страшно хотелось выйти из игры. У него в жизни не бывало больше нескольких монет в кармане, да и те, как правило, краденые. Исайя чувствовал, что этому человеку доверять нельзя. Он понял, кто такой Квинт. Это белый подонок и пьяница.

Завтра ближе к ночи они должны встретиться; предполагалось, что Квинт отдаст ему причитающуюся долю из тех денег, которые получит от Ханны, и они решат, что делать дальше.

Инстинкт самосохранения вопил, что нужно бежать немедленно. Якшаться с Сайласом Квинтом ему совсем не хотелось, теперь он это понял. Он подозревал, что этот человек воткнет нож ему в спину, как только вытянет из него, Исайи, все нужные сведения. Негр был уверен, что денег Сайлас Квинт выдаст ему очень мало. Может быть, только вначале – какие-то пустяки, чтобы поймать крупную рыбу на эту наживку.

Однако Исайя смертельно устал от побегов, а без денег далеко не уйдешь.

Когда он смотрел на господский дом оттуда, где прятался, ему в голову пришла дерзкая мысль. И не просто дерзкая, а еще и смелая до безрассудства. Но если получится, он станет свободным человеком. Все зависит от того, что сохранилось в памяти маленькой девочки. Терять ему, кроме собственной жизни, нечего, а жизнь, которой он жил, будучи с детства рабом, вряд ли можно назвать жизнью.

Удивляясь собственной смелости, Исайя глубоко втянул воздух и, выйдя из своего убежища, направился к хозяйскому дому. Он никогда не бывал внутри – работающим на плантации редко разрешалось входить в господский дом.

Он смело подошел к парадной двери и перешагнул порог. Однако, войдя, почти утратил смелость. Как он ее найдет? Он прекрасно понимал – если обратиться к какой-нибудь служанке, та не только откажется проводить его к хозяйке, а скорее всего тут же позовет надсмотрщика.

В доме было до странности тихо. Никого не видно и не слышно. Исайя, осмелев, пошел через холл. Ему говорили, что тут есть «контора», где миссис проводит много времени. Как все рабы, попадающие на новую плантацию, Исайя любопытствовал насчет устройства господского дома; если удавалось, заглядывал в окна, а однажды видел, как миссис Вернер вошла в маленькую комнатку прямо из холла.