Ханна качнулась, и его руки обняли ее, прижимая все сильнее.

— Ханна. — Она ощущала кожей его дыхание, когда он целовал пульсирующую ложбинку у нее на шее.

Когда его рот нашел ее, она не могла остановиться и целовала его в ответ с дикой, отчаянной страстью, рот ее открылся, ее пальцы вцепились ему в плечи. Он первый перестал целовать ее, оторвав от себя и удерживая до тех пор, пока она не подняла на него глаза.

Он не улыбался с победным видом, как она боялась, а смотрел на нее с таким видом, который она не могла понять. Знал ли он, что он может прямо сейчас взять ее, если захочет, здесь, под небом, при ярком солнце, в воде, окружающей их словно прохладный шелк?

Прошло много времени, его руки опустились, и он отступил назад.

— Обед через час, — сказал он очень спокойно, как будто то, что случилось только что, было не более чем сном.

Ханна повернулась и нырнула в воду. Она вынырнула, когда достигла края бассейна, вылезла из него и, даже не оглянувшись, быстро прошла в свою комнату и заперла за собой дверь.

— О Боже, — прошептала она.

Нетвердыми шагами она направилась в ванную, сняла купальник и встала под душ. Повернув кран до конца, чтобы вода лилась во всю силу, она откинула голову и пустила холодную воду, подставив под струю лицо и тело.

Как сможет она выдержать четыре недели в такой обстановке? Грант был мастером игры, которая была новой для нее. Она подчинилась ему, и он знал это.

Она выключила воду и ступила на плитки пола. То, что она восприимчива, — это одно. То, что она была дурой, — это совсем другое. Как это говорится в старой пословице? Одурачишь меня раз — стыдно тебе. Одурачишь меня два — стыдно мне.

Третьего раза не будет.

Он ждал в салу, когда она вышла из комнаты. На ней было лимонно-желтое платье и гармонирующие с ним босоножки на высоких каблуках. На лице она изобразила холодную улыбку. Но улыбка ее погасла, когда она увидела его, высокого и стройного, в Сп.-иом пиджаке для обеда и рубашке с оборками. Но, с другой стороны, к чему делать вид, что он не великолепен.

Да, великолепен, i!] что что значш для нее? Стол был уставлен прекрасным фарфором. Кругом горели свечи. Из спрятанных динамиков лилась мягкая музыка,

Увертюра к попытке номер три начинается, подумала она и, перевел« дыхание, проворно подошла к нему.

— Ханна. — Он улыбнулся. — Ты неотразима. — Спасибо. — Она взяла стакан с вином, который он протянул ей, и двинулась мимо него к корзине алых с раструбами цветов.

— Они великолепны, — сказала она, как если бы разговор о цветах был как раз тем, что они делали, когда видели друг друга в последний раз. Грант не пропустил удар.

— Держу пари, колибри думают так же.

— Колибри? — Она повернулась в удивлении.

— Конечно. Эти цветы ярко-красные. Вероятно, есть полдюжины различных разновидностей в этой части Мексики. Несколько лет назад, когда я был в Аризоне…

Это было начало разговора на свободную тему, который сначала заставил ее насторожиться, затем смутил, но в конечном счете стал настолько увлекательным, что она забыла обо всем.

От колибри они перешли к фильмам, от фильмов к книгам. У Гранта было свое мнение обо всем, что не удивило ее. Что ее удивило, так это то, что он хотел услышать ее точку зрения, допускал возможность другого взгляда на те или иные вещи, Он был очарователен и внимателен, и когда в полночь он улыбнулся и сказал, что уже поздно, ей очень не хотелось соглашаться с этим.

— Я держал тебя очень долго. — Он примирительно улыбнулся и легонько обнял ее за плечи рукой. — Пойдем. Мы будем вспоминать эту ночь.

Она посмотрела на него и сразу вспомнила все, что забыла за последние несколько часов.

— Тебе не следует провожать меня.

— Не говори глупости, — улыбнулся он. Она позволила ему довести себя до двери. Она шла напряженно, держась так, чтобы их тела не соприкасались. Она была готова к тому, что, конечно, наступит вслед за этим, но не к тому, что в действительности случилось.

Грант положил руки ей на плечи и нежно поцеловал в лоб. Потом повернулся и ушел.

Ханна стояла в темноте и пыталась понять свое отношение к этому. В самом деле он собирался покончить с этим? Да, по-видимому, так: она слышала звук его удаляющихся шагов.

Ну и ну. Она отшвырнула босоножки, затем расстегнула молнию на платье. Это оказалось легче, чем она ожидала.

Через некоторое время она сняла грим с лица, надела тенниску и трусики вместо того, чтобы надеть ночную рубашку, на чем настаивала Салли и другие девушки, даря ее, забралась в постель и уснула крепким сном.


Она медленно просыпалась, дрожа от неожиданного холода, принесенного ночным бризом, который дул сквозь открытые окна. Она вздох-

нула, сбросила одеяло, подошла к окну, чтобы закрыть его, и замерла.

Какая-то фигура стояла в зале, освещаемая лампами из-под воды в бассейне. Он, все еще одетый так, как был одет несколько часов назад для обеда, стоял, глядя на меняющиеся картины в воде. Было что-то в линии его плеч, что заставило ее сердце дрогнуть.

Она не знала, почему она пошла к двери и открыла ее. Может быть, потому, что была ночь и все казалось иллюзорным в слабом мерцающем свете.

Она прошлепала босыми ногами по каменным плитам, остановилась на некотором расстоянии от него и тихо позвала по имени.

Он не повернулся и не казался удивленным ее присутствием. Его плечи поднялись, затем опали, и она услышала, как он вздохнул, перед тем как заговорить.

— Все в порядке, Ханна. Иди спать.

— Грант, что случилось?

— Ничего. Просто я не мог уснуть. Теперь она поняла, что увидела в нем, когда смотрела на него из окна. Была какая-то слабость в каждой линии его тела, и это отозвалось в ее сердце.

— Могу я сделать что-нибудь?

— Ты?.. — Он засмеялся, хотя это вовсе и не звучало как смех.

— Вернись в постель. Я не хотел будить тебя. Я… я больше не буду тебя тревожить,

Она подошла к нему и протянула руку, но затем отдернула ее, не дотронувшись до него.

— Если ты… если ты хочешь сесть и поговорить немного…

— Поговорить? — Он повернулся к ней, его галстук был развязан, и верхние пуговицы на рубашке расстегнуты. — Поговорить? Черт побери, Ханна, я достаточно поговорил.

Если бы только я могла видеть его лицо, подумала она, если бы только я могла видеть, что же в его глазах.

— Я только хочу помочь…

— Тогда иди спать!

— Это… Это потому, что ты расстроен относительно нас? — Он не ответил, и она подошла ближе. — Я хотела сказать не то, что сказала, — прошептала она, — о… о том, что я как проститутка. Я хочу сказать, мы не поняли друг друга, вот и все. Я знаю, ты не…

Она закричала, когда он схватил ее.

— Ты, дурочка, — забормотал он, — ты не поняла?

— Ну да. Это то, что я пытаюсь сказать тебе. Никто не должен знать, что плохого произошло между нами. Мы можем сказать, что мы…

— Я подумал, что я могу сделать это, — прошептал он. Его руки скользнули к ее шее, затем к лицу. — Я думал, я могу привезти тебя сюда, не прикасаться к тебе, черт, я думал ухаживать за тобой…

— Ухаживать за мной?

— Да, черт побери. Ухаживать за тобой, так, чтобы это не стало для тебя ударом, когда мы ляжем с тобой в постель. Я хотел дать нам время, дать тебе время… но я не могу!

Ханна задохнулась, как если бы у нее из легких выкачали воздух.

— Я знаю, ты хочешь меня так же, как и я тебя, — сказал он, — но…

— Ты не прав, — начала она, но он покачал головой.

— Ты не должна ничего говорить, Ханна. Я знаю теперь, что я никогда не смогу изменить направление твоих мыслей.

Он засунул руки в карманы брюк, затем повернулся спиной к ней.

— Я вел себя в этом деле, словно слон в посудной лавке, и я хочу, чтобы ты знала… я хочу, чтобы ты знала, я сожалею.

Он шагнул вперед. Действительно ли он извинялся?

— Ты свободна и можешь уехать, — сказал он. Он перевел дыхание. — Теперь все.

— Все? — прошептала она.

— Да. — Он кивнул. — Это… это была ошибка. — Его плечи выпрямились. — Завтра мы едем домой.

Слезы облегчения появились на глазах Ханны. Это было действительно все. Он освобождал ее от обязательств, аннулировал контракт.

— Только возвращайся в свою комнату, — сказал он.

— Грант…

— Черт побери, иди! — Он повернулся к ней, и их глаза встретились. — Я все еще хочу тебя, и если я начну… — он сглотнул, звук был громким в тишине, — я не остановлюсь.

Она могла уходить от него. Больше он не станет ее удерживать…

Головой она поняла это. Но сердце посылало ей другой знак. Иди к нему, говорило оно с каждым ударом. Теперь, когда он предоставил тебе выбор, ты можешь идти к нему с высоко поднятой головой. Иди к нему, Ханна. Это то, что ты хочешь, то, чего ты всегда хотела…

— Тогда не останавливайся, — сказала она и оказалась в его руках с открывшимся и жаждущим ртом, давая теперь то, что она вольна была дать, беря то, чего она так давно хотела.

— Ханна? — прошептал он, целуя ее.

Она услышала в его голосе вопрос и дала единственный ответ, который могла дать, целуя его со страстью, которой она не могла теперь управлять. Грант шептал ее имя и сжимал ее в своих объятиях.

Лунный свет образовывал дорожку цвета слоновой кости на каменных плитах, ведущих в ее комнату. Он отнес ее в постель и положил на нее, а она смотрела, как он стягивает с себя одежду.

Ее руки потянулись к нему, изучая его кожу, его жесткие волосы, его твердые мускулы. Она подняла свои руки, он снял с нее тенниску и трусики и лег рядом с ней, целуя ее грудь и живот. Она чувствовала, как он дрожит.

— Ханна, — прошептал он.

— Да, — вздохнула она, — о, пожалуйста, да.

Она выгнулась к нему, когда он вошел в нее, встречая каждый глубокий толчок с неизъяснимым блаженством, отдаваясь так, как она никогда не думала, что это возможно, так, что прежде, чем он назвал ее по имени и взорвался в ней, она уже воспарила высоко-высоко, вдребезги разбиваясь на тысячи маленьких кусочков в темноте мексиканской ночи.