– Вот уж, пожалуйста, не вмешивайся в это дело. Даже не касайся. Это моя боль, мой крест, моя надежда и, если ничего не получится, моя беда.

Он кивнул:

– Если вдруг понадобится моя помощь, ты знаешь, где меня найти. Прости, если услышишь что-то неприятное, но я буду откровенен. То, что случилось на похоронах, по моему мнению, не простая семейная ссора. Конфликт очень серьезен и… непредсказуем. Никто не может знать, куда может вывести вас кривая. Я просто хочу, чтобы ты помнила, что я всегда готов поспешить на помощь. Я хочу стать частью твоей жизни и хочу, чтобы ты знала об этом. Вот так, Габи…

Никто до сих пор не называл ее Габи, – это главное, что она уловила из сбивчивой речи Ника Тресса. Удивительное дело, если бы кто-нибудь предсказал ей, что, отправившись на похороны Пита Моллоя, она познакомится с человеком, в которого влюбится, и он будет звать ее Габи, она бы ни за что не поверила. Но об этом она никому не расскажет. Пусть даже она почувствовала к этому мужчине нечто большее, чем физическое влечение. И если он действительно попытается разделить ее проблемы, то она не будет его отталкивать, но и помогать не станет. Вдруг она вспомнила, что Кевин Догерти тоже называл ее Габи, – странное, надо заметить, совпадение. Неужели круг замкнулся? Первый ее мужчина назвал ее этим именем – теперь этот. Значит, последний? Хватит гадать и придумывать глупости. Сегодня же надо купить билет до Парижа.

Эта мысль принесла ей облегчение.

– Ты сам спроектировал этот дом? – поинтересовалась она.

– Все сам. Придумал, построил… Тебе нравится?

– Замечательно!

Дом был очень уютным. Габриэла обратила внимание на мебель в бежевых и коричневых тонах. Обстановка комнат дышала покоем и солидностью – обилие дерева и кожи, приглушенный свет, со вкусом подобранные растения.

– Вы жили здесь с Бони?

– Нет, я построил этот дом после ее смерти. – Ник на мгновение задумался, потом продолжил: – Сил не было оставаться там, где все напоминало о ней, да и хотелось заняться чем-нибудь. – Он поцеловал Габриэлу в кончик носа. – Ты так и не ответила на мой вопрос, почему ты согласилась на близость со мной.

– Хотела получить удовольствие сама и доставить его тебе. Это был приятный момент, но теперь он исчерпан. – Она отвернулась. – Мне еще надо съездить в дом Пита на побережье, я обещала Клер. – Подбородок у нее задрожал, она прерывисто вздохнула. – Отец думает, что я ночевала там этой ночью. Я ведь так и рассчитывала… пока ты не изменил мои планы.

– Хочешь я поеду с тобой?

– О нет, спасибо, – сразу отказалась Габриэла. – Там мне предстоит столько дел, боюсь, у меня это займет целый день. Кроме того, Ист-Хэмптон недалеко отсюда, так что я доберусь сама.

Она села в кровати и только теперь обратила внимание на то, что ее одежда в беспорядке разбросана по полу.

– Может, ты управишься за день, а вечером мы встретимся? – спросил Ник.

Габриэла заколебалась:

– Спасибо, нет.

– Давай я заеду вечером за тобой? – настаивал Ник, натягивая джинсы.

– Ну, пожалуйста, – взмолилась она. – Не надо… – Она хотела добавить, что, если он будет так настойчив, она, конечно, согласится, но лучше этого не делать. По крайней мере, сегодня.

– Я сейчас сварю кофе – Ник больше не стал повторять своего приглашения. – Ты примешь душ?

– Да, спасибо. Ты только не беспокойся. Я сама найду все, что нужно.

Она уже шагнула на нижнюю ступеньку широкой лестницы, когда Ник подошел сзади, повернул к себе, взял ее руки в свои:

– Теперь поздно, Габриэла Карлуччи.

– Что поздно? – не поняла она.

– Это уже не помогает, – пояснил он и мягко поцеловал ее в шею. – Защищаться тем, что подобное якобы случается с тобой каждый день.

Габриэла немного отстранилась:

– Я живу в Париже.

– Ты что, собираешься прожить там всю жизнь?

Она ответила очень серьезно:

– Французы не любят пускать к себе чужестранцев навсегда.

– Ну, конечно. – Ник вновь притянул ее к себе. – Я так и думал!

6

Противостояние

Однако в то утро Габриэла так и не добралась до Сэг-Харбора, где располагался на побережье дом Пита Моллоя. Возможно, потому, что она не очень-то стремилась туда, хотя предупредила отца, что может остаться ночевать в загородном доме. Выходит, она уже заранее, бессознательно, готовила себе алиби в ожидании обеда с Ником Тресса, даже еще не зная, чем закончится их первое свидание.

Возвращаясь во Фрипорт, в родительский дом, Габриэла думала о том, что унизила себя, отдавшись после нескольких дней знакомства понравившемуся мужчине. В парижской жизни это был бы маленький, приятный или смешной эпизод, но здесь, на родине, все обрастало какими-то сложностями, которые ей хотелось выбросить на ветер, и поэтому она гнала машину с максимальной скоростью. Габриэла была довольна тем, как провела эту ночь, гордилась своим телом и тем, что оно возбуждало желание в Нике Тресса. Он был одним человеком в темном костюме на похоронах Пита, другим – в заляпанной краской спецовке на кухне в доме родителей, третьим – в вечернем костюме в зале ресторана и, наконец, обнаженный, сильный, жаждущий ее и такой нежный в постели с нею.

Габриэла думала о том, какой праздник может подарить женщина мужчине, отдаваясь ему. Как должен быть доволен Ник Тресса. Она все сильнее нажимала на педаль газа, наслаждаясь скоростью и ветром, трепавшим ее волосы, гордилась собой как женщиной и на эти несколько счастливых мгновений забыла о том, сколько трудноразрешимых проблем окружает ее.

Но чем ближе она подъезжала к Фрипорту, тем сильнее реальность опускала ее с заоблачных высот на землю. Как же она могла так раскиснуть? Как могла поверить, что у нее в жизни возможно что-то иное, кроме возвращения в Париж, где, как заведенная, она вновь начнет отщелкивать километры пленки. Один раз она уже совершила подобную ошибку – тогда она тоже ради мужчины забыла обо всем. Ради Пита.

Признание

Габриэла выросла с верой, что замужество является кульминацией всех девичьих фантазий, в которых романтическая связь между двумя до той поры чужими людьми переходит в любовь, дружеские отношения – в состояние беспредельной близости. Брак – это такой союз с мужчиной, когда она может доверить ему свои самые заветные мысли, любой секрет.

Габриэла была переполнена подобными фантазиями и в ту ночь, которую провела с Питом Моллоем в гостинице «Эмили Шоуз Паунд Ридж», где она обнажила свою душу.

В течение обеда она то и дело поглядывала на свою руку, любуясь обручальным кольцом, которое Пит только что подарил ей.

– Мы пока будем держать это в секрете, – очень серьезно сказала она. – Пусть моя семья ничего не знает.

– Как хочешь, – ответил он. – Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, – шепнула Габриэла, ошеломленная его признанием и подарком. – Я хочу сказать тебе такое, что еще никто не знает, даже у меня дома.

Никто ее тогда не остановил, не пришли на память полезные советы, печатающиеся в женских журналах, которые предупреждали об опасности подобных признаний после интимной близости. Никакой откровенности, к которой тянет женщин после минут блаженства.

А ведь у Габриэлы было время подумать, она должна была почувствовать ответственность за свои слова, когда они отправились по лестнице в свой номер, где их опять ждала постель, а ее в этот момент переполняли воспоминания. Она считала, что должна быть предельно честной с будущим мужем и не иметь от него тайн. Поэтому решила рассказать Питу о своем первом любовном приключении.

Она тогда и не думала об осторожности, ее стремления были чисты. Какой другой ответ можно было ожидать на ее искреннее признание, как не возвышенные слова о том, что это все пустяки и такая история не омрачит их любовь. Будь она тогда поопытнее, она могла бы заранее предвидеть реакцию Пита на ее слова о том, что она потеряла девственность с Кевином Догерти, забеременела и ей пришлось, родив ребенка, отказаться от него.

– Ты любила его? – спросил Пит, задав неожиданный для нее вопрос, а не один из тех многочисленных, на которые у Габриэлы был готов ответ.

– Я была совсем молодой и, возможно, более любопытной, чем следовало.

– Тебе с ним было так же хорошо, как со мной? – ревниво спросил Пит.

– Лучше, чем у нас, быть не может, – произнесла она машинально, словно дежурную фразу.

Габриэла была обескуражена – она ожидала от него другой реакции на свою сокровенную тайну, но Пит перевел разговор на ту новую жизнь, которая раскрывалась перед ними, что случившееся в прошлом следует забыть. Чувство признательности к нему улетучилось, и в первые мгновения она никак не могла справиться с растерянностью. Потом он задавал достаточно бесцеремонные вопросы, вроде того, что знал ли Кевин о ребенке? Заметив ее смущение, он не настаивал на ответах. И уж, конечно, Пит не заговорил о самом главном. Не предложил ей поехать и взглянуть на девочку, а тем более удочерить ее.

Нет, он даже не упомянул о такой возможности.

Габриэла до сих пор не могла вспоминать о том вечере без содрогания. Какая же она была наивная дурочка! Разве можно было, даже в девятнадцать лет, вести себя так вызывающе глупо. Пит тогда ловко обвел ее вокруг пальца. Равнодушно выслушал признание в грехе, сделал вид, что его это не интересует, но спустя некоторое время он измучил ее вопросами. Все-то ему надо было знать. Она до сих пор слышит его вкрадчивый голос: «Послушай, Габриэла, причина, по которой я хочу быть посвященным во все подробности, проста. Нужно сейчас выяснить все до конца и больше никогда не вспоминать об этом. Иначе ты никогда не сможешь избавиться от этих воспоминаний, всегда будешь терзать себя».

Он тогда все выпытал у Габриэлы – дату, место рождения, имя, – одним словом, все-все!

– Ты должен поклясться, – взмолилась она, когда уже нечего было от него скрывать. Ее пальцы со сверкающим в кольце бриллиантом покоились в его руке. – Что наши дети никогда ничего не узнают об этом.