– Ответила. Я очень высоко ценю оказанную мне честь, но у меня нет намерения выходить замуж.

Он нахмурился.

– Вы прекрасно знаете, что это чушь. Фактически мы обручены. Все относятся к нам именно так. Я не заводил об этом речь, потому что ваш отец сказал, что я должен дать вам время подумать.

Она резко повернулась, глядя на него во все глаза.

– Мой отец! – воскликнула она. – Вы говорили с отцом?

– Конечно. В день моего приезда. Он дал мне разрешение просить вашей руки. Нет, более того, он сказал, что мое сватовство ему весьма приятно.

– Я этому не верю! – Ее голос пылал гневом, и в нем звучал неожиданный испуг.

Сбитый с толку, он потянулся к ее руке. Она вырвала ее и, спотыкаясь, бросилась по тропинке к дому.

Аарон что-то писал в библиотеке, когда она ворвалась к нему. Голова его склонялась над столом. Она не стала ждать, пока он обернется, и, задыхаясь, выпалила:

– Это правда, что ты хочешь, чтобы я вышла за Джозефа Элстона, и что ты ему об этом сказал?

Он промокнул написанную фразу, закрыл портфель, подошел к ней и обхватил ее лицо обеими руками:

– Совершенно верно, – спокойно сказал он. – И, моя дорогая девочка, скажу, почему.

Он объяснил ей причину. Не всю правду, но близко к правде. Используя холодную логику, он одновременно и убеждал ее силой своего голоса, которому трудно было не повиноваться. Он говорил битых два часа, пока она не почувствовала, что потерпела поражение и не может устоять перед его лаской и безжалостной целеустремленностью.

– Но я не люблю его, – стонала она.

– Это ребячество, Тео. Любовь между мужем и женой рождается на почве взаимных интересов, товарищества и детей. Если ты имеешь в виду, что не питаешь страсти по отношению к нему, то я скажу тебе, что это очень хорошо. Страсть – преходящая вещь, фокус природы, и ничего больше.

– Но я не хочу покидать тебя. Я никогда не думала… что ты позволишь мне уйти.

Боль, прозвучавшая в ее голосе, задела его за живое, и все же он упорно продолжал:

– Я не собираюсь расставаться с тобой. Ты будешь приезжать сюда ко мне, а я буду навещать тебя. Ты ведь знаешь, не правда ли, что забота о тебе всегда была моим главным, моим самым важным делом.

Она попыталась улыбнуться:

– Да, я так и думала.

– Конечно, ты знаешь об этом. Ты помнишь о письме, которое я написал тебе прошлой зимой из Олбэни, я говорил, что в тебе все счастье моей жизни; ради чего же еще или ради кого еще я живу?

Она уткнулась лицом ему в плечо.

– И разве ты не убедилась в том, что мне виднее, что для тебя лучше?

Да. Она в этом никогда не сомневалась. И как это было всегда, она, успокоившись, подчинилась его воле.

– О, папа, я знаю, что ты самый лучший и самый мудрый из всех. Конечно, я сделаю так, как ты считаешь правильным, но…

Он улыбнулся ей:

– Никаких «но», мисс Присей. Лучше пойди и осчастливь своего серьезного ухажера. Я вижу, как он с горя прячется за орешником возле молочной фермы.

Теперь, после разговора с отцом, Теодосия обнаружила, что помолвка не такое уж неприятное дело. Дату свадьбы не назначили, так что все это отдалялось в туманное будущее. Ничего не изменилось, кроме того, что теперь она временами называла мистера Элстона «Джозеф» и вынуждена была соглашаться на уважительный поцелуй в щеку или руку.

Под руководством Аарона и по своему собственному разумению Джозеф сводил любовные дела к минимуму. Он чувствовал страсть и определенную привязанность к невесте. Но такая потеря самообладания, какая произошла с ним в день ее рождения, никогда не должна повториться. Конечно, после свадьбы ситуация автоматически изменится, и он с нетерпением ждал этого. Однако как раз теперь он страдал от небольшого приступа лихорадки, которой периодически подвергались все каролинцы, живущие в зоне приливов, и еще Аарон забирал большую часть его энергии.

Ежедневно до самого обеда Джозеф и Аарон закрывались в библиотеке. Аарон не жалел сил, чтобы подготовить своего будущего зятя к новой политической роли. Он посвящал его в сложности продвижения по службе, обучал его одному из своих личных шифров и ослеплял его сугубо драматичной ситуацией, сложившейся в стране. Он, кроме того, одалживал у него деньги, но с таким обаянием и лестью, что Джозеф воспринимал возможность одолжить ему деньги как привилегию. В каких-то делах Джозеф оказался даже более полезен, чем мог надеяться Аарон. Молодой человек проявил неожиданный талант к составлению писем. Его речь была столь же цветиста и пространна в письменном виде, сколь немногословна в разговоре.

Аарон, чей собственный стиль был всегда предельно лаконичным, тактично устранял в деловых бумагах пышность риторики, но давал Джозефу возможность писать письма на Юг. Письма влиятельным семьям, в которых расхваливались качества полковника Бэрра. На выборах это должно было принести свои плоды.

Во время их занятий в библиотеке Теодосия была предоставлена самой себе, если не считать обязанностей по хозяйству. Однако Аарон ежедневно ожидал от нее перевода на «изящный английский» строчек из Теренция и Корнеля.

– Лучше расстаться с головой, чем утратить привычку к учению, – говаривал он ей и находил время, чтобы самому контролировать ее работу.

После обеда обычно наступали часы досуга: совершались поездки к заливу Черепах на Ист-Ривер, где сочное зеленое черепашье мясо поджаривалось на костре из морских водорослей; длительные верховые поездки к «Таверне моряка» севернее Гарлема, красивому старому зданию, в котором бывал Вашингтон, теперь совсем заброшенному: его еще не купили и не обновили Стивен Джумел и его прелестная, но пользовавшаяся дурной славой жена Элиза. Они ходили в гости, посещали вечеринки, бывали на раутах и балах; кроме того, можно было ходить на театральные спектакли, исполнявшиеся до открытия театрального сезона вторым составом трупп.

В тот год после летнего перерыва на пятое сентября было намечено открытие нового «Парк-театра». Предполагалось, что это будет гала-представление, и вся та часть нью-йоркского общества, которая не считала игру в театре аморальным действом, собиралась быть там. Аарон заказал приличную театральную ложу за двенадцать шиллингов и пригласил графа де Жольет сопровождать Натали и замкнуть круг их небольшой компании, поскольку в одной ложе с комфортом могли разместиться только пять человек.

Был чудесный теплый вечер, но в воздухе уже чувствовалось приближение осени. Они пообедали пораньше, чтобы не торопиться перед поездкой в город. Начало спектакля намечалось на семь.

Теодосия надела желтое платье, подчеркивавшее золотисто-каштановый оттенок ее волос, над которыми возвышалась маленькая вечерняя шляпка из соломки и синевато-зеленого сатина. На ней был гарнитур культивированного жемчуга: кольцо, ожерелье, брошь и даже пряжки на новых зеленых лайковых туфельках – все они имели форму крошечных рогов изобилия. Эти драгоценности достались ей в наследство от матери, и их приглушенный блеск шел ей больше, чем Аарону его бриллианты, то и дело вспыхивавшие яркими искорками.

Натали в изящном парчовом платье модного цвета, коричневых орехов кэшью, следовала за Тео. В карете мужчины расположились напротив девушек.

На Аароне, который, как женщины, обожал тонкий материал, был его лучший костюм из серого шелка, сшитый в Лионе и оттенявшийся жилеткой с узорной вышивкой. Джозефа он отправил к лучшему портному Нью-Йорка, чтобы тот выглядел более ухоженным и менее неуклюжим, чем обычно. Аарон и Джозеф были одеты просто и без вычурности, как подобало республиканцам, если не считать гофрированных жабо под подбородками.

Кучер захлопнул крашеные дверцы кареты, и они отбыли ровно в шесть вечера. Тео ненавидела езду в экипаже и предпочла бы скакать верхом на Минерве. Зато когда они подъехали к Лиспинадским луговинам, где из болотистых водоемов поднялись тучи комаров, она была весьма рада тому, что оказалась под защитой кареты.

– Ох уж эти болота, – сказал Джозеф, вяло шлепая себя по ноге. – У нас дома та же проблема. Они создают болезненную атмосферу. Ведь у вас в прошлом году тоже была эпидемия лихорадки, верно?

Аарон кивнул:

– Была. Люди желтели, как платье Тео, и мерли косяками. Но в Ричмонд-Хилле мы в безопасности, там воздух чистый. Надеюсь, кстати, ты не оставишь Тео на плантации, в сезон лихорадки, пока она физически не адаптируется к климату вашего Юга?

Тео, до того слушавшая невнимательно, быстро подняла глаза, и у нее дрогнуло сердце. Возможно ли, что ей действительно придется поехать так далеко, в эту варварскую страну? Как отец может говорить об этом так безучастно?

– Конечно, нет, – нетерпеливо сказал Джозеф. – Мы никогда не остаемся на плантациях летом. Мы выезжаем в Дебордье, в Салливен, или иногда в Сенти.

– О-ля-ля! – воскликнула Натали со смехом. – Какие странные названия! Тео придется выучить новый язык.

Ее тон оскорбил Джозефа:

– Не вижу ничего смешного в этих названиях. Дебордье, между прочим, – с французского. «ДЕБОРДЬЕ», – мрачно произнес он по буквам.

– Слушайте, – сказал граф, смахнув комаров с манжет и позволив себе довольно улыбнуться Натали, – это определенно французское.

– Названия наших здешних мест тоже не менее странно звучат для непривычного уха, – быстро вставил Аарон, заметив, что Джозеф продолжает дуться.

Тео откинулась на бархатные подушки и размышляла: «Как это глупо! Какая разница, как называются те места за тысячи миль от Ричмонд-Хилла? Ах, отец, я не могу уехать. Ты же знаешь, что не могу». – Она чувствовала себя несчастной.

Аарон увидел ее лицо и мгновенно все понял. Он наклонился вперед и пробормотал так, чтобы другие ничего не слышали за грохотом колес:

– Летом тебя не будет там, ты будешь здесь со мной.

Она благодарно улыбнулась ему.

Экипаж въехал в пределы города, грохоча по булыжной мостовой, они пересекли Бродвей и подъехали к Корт-Хаус, уже именовавшемуся некоторыми амбициозными горожанами Сити Холлом.