Дверь в зал отворилась, и девчонки повскидывали головы. «Прокурор… прокурор… прокурор…», — в едва различимом шепоте Тоня уловила одно слово. И, хмурясь, поглядела на сутулый силуэт в длинном плаще и широкополой шляпе. Рядом с ним сдержанно выступала мадам Сигрякова. Она широким жестом обвела всю залу, кивнула на выход — мол, не уйти ли нам? Прокурор мотнул головой и, небывало громоздко для этих мест выступая сапогами, вышел вперед.

— Ничего страшного, девочки, — объявила мадам Сигрякова.

— Тянемся, тянемся! — прикрикнула, хлопнув себя по коленке стеком, госпожа Румянова.

Закованные в пуанты стопы взлетали вверх. Перекатывались под нежной кожей стальной крепости мышцы. Госпожа Румянова мерно считала, командовала новые позы и упражнения, а прокурор шел вдоль все тех же изящных букетов: белые, синие, розовые платья, атласные ленточки, летящие вслед за разбитыми потрепанными пуантами.

Тоня старалась ни на кого не смотреть. Нынче наркотики пользовались все меньшей благосклонностью у медиков и жандармов, и она помнила, как одна женщина в «Сиреневом восходе» сказала ей, что «эти сволочи нашу сестру издалече видят: по глазам чуют, как гончие по кровавому следу». С тех пор у нее и появилась привычка прятать глаза от блюстителей закона. Точно они могли всю душу вытянуть через ее прозрачные глаза, всю подноготную выпытать и весь воздух выдышать. Тоня их не любила, хотя никаких проблем с законом иметь не могла. Явных проблем.

— А это наша гордость, — мягко вещала Сигрякова. — Антонина Люричева, очень многообещающая барышня…

— Имела она близкие отношения с покойной Солжениной?

— Нет, девочки почти не пересекались…

«Васька умерла», — вздрогнула Тоня. А потом сообразила, что вопрошающий голос принадлежит вовсе не мужчине. Приятное женское контральто, сильно сдерживаемое, так что Тоня еле различила вопрос. Она подняла побледневшее, мокрое от пота лицо и взглянула прямо в глаза следовательницы.

— Попросите тоже зайти ко мне после занятий, — сонный, обманчиво-ленивый взгляд скользнул по Тоне и перешел к следующей девушке.

«Это она, — Тоня продолжала тянуться, морщась от боли, кривясь, выкладывая всю себя, чтобы отвлечься от мыслей. — Это точно она. А Ваську убили… и зачем-то нужна я…»

В коридоре у кабинета, который заняла следовательница, жались на лавочках вызванные мадам Сигряковой девушки. По большей части они были выпускницами: либо из Васькиной группы, либо из смежной. Лица у них, хотя и юные, выглядели усталыми и осунувшимися, движения томными и излишне нервными. Тоня сразу поняла: кокаинетки. И тем обиднее стало, что и она среди них — хотя на год младше и, вроде бы, куда свежее.

Тоня стояла, подперев стенку лопатками, и тянула гудящие от боли ноги. Краем глаза она следила за тем, как в кабинет по очереди заходят и выходят: Анфиса Редина, Александра Кручева, Ангелина Зельц. Даже в скромных ученических платьях они двигались изящно и легко, точно бутоны на воде. Плыли, гордо неся осунувшиеся лица с замазанными под глазами синяками, в каждом плавном движении храня нервозность и желание затянуться. Готовые примы на сцену далекого Мариинского театра. Только вот лучше Васьки никому из них не стать…

Саша вышла заплаканной, подбитой. Ангелина, шедшая в очереди за ней, тоже сбледнула. Но выпустили ее, облегченную и еще более изящную, чем обычно, через пару минут. Сашу держали почти полчаса.

Тоня сглотнула и выпрямила спину. Откинув голову, полуприкрыв глаза, внушив каждому шагу пружинистость и легкость, она подошла к двери. Насквозь театрально повернула ручку. Зная, что двигается сейчас ничуть не хуже старших товарок, вдруг осознала, что выглядит после вчерашнего еще более потрепанно. «Потому и отметили, что выглядишь, как блядь испитая, только потому и позвали, дура чертова, тебя и не вспомнят больше, такую…»

Тоня зажмурилась и затворила за собой дверь, складывая руки на животе. Свет из окон во всю стену бил по глазам. Девушка ощутила себя маленькой и жалкой, прикрывая заслезившиеся глаза ладошкой и отступая к двери. Холодное дерево неприятно обожгло голые лопатки.

— Тошенька?.. — следовательница вышла из-за стола. — Здравствуй.

Тоня подобрала плечи и затравленно поглядела на высокую женщину в мужском костюме.

— Здравствуйте, — Тоня стало стыдно за голые плечи и видные до колен ноги. Ведь было же время переодеться… — Извините.

— За что? — женщина недоуменно вскинула брови. — Тоша, садись, хорошо? Я допрошу тебя чуть позже, сейчас… я хочу поговорить.

— Как скажете, — Тоня ощутила, как семенит маленькими шажочками, и заставила себя сделать шаг шире и тверже. Не вышло. — Вы по делу об?..

— По нему, по нему, — рассеяно заметила женщина, оставаясь за спиной Тони и укладывая руки на спинку кресла. — Как ты живешь, Тошенька?

— Нормально, — девушка закинула голову, глядя в чужое лицо. Оно стало острее и холоднее, и на подбородке появился расплывшийся, будто чернильное пятно, шрам. — Занимаюсь вот…

— Я рада, что ты не бросила балет. Героин?

Тоня вздрогнула и испуганно прижала тонкие запястья к коленям.

— Н-нет… я не колюсь.

— Руку.

Тоня распрямила голые локти, прижмурилась. Там все было чисто, почему же тогда так страшно?..

— Кокаин? Опий? Эфир? Морфий?

— Я морфий не…

— А остальное всё да, выходит?

— Но ведь все да! — Тоня чуть не заплакала. — Почему ты так?.. Вы.

— Я просто спрашиваю, — голос снова стал тихим и медленным, спокойным. — Извини, Тошенька. Любовник?

— Н-нет, — девушка обняла себя за плечи и мотнула головой. — Совсем нет.

— Яков Михайлович Даров?

— Он просто дружок, — Тоня сморщила нос. — Я… нет, ну нет же.

— Алкоголь?

— Не-а, — Тоня почувствовала усталость. — Очень редко.

Ее расплывчатое и неполноценное «нет» выглядело еще ущербнее. И какой она предстает перед глазами бывшей подруги? Раздавленным жуком, агонически дрыгающим лапками в попытке доказать: «я же не плохая, посмотри! Я немного неправильная, но это исправимо, я же хорошая…» А переломанные ножки валяются вокруг и уже даже не дрыгаются.

Длинные пальцы следовательницы барабанили по спинке кресла. Тук-тук-тук. Это действовало на нервы. От ее рукавов пахло дорогим французским парфюмом: не то мужским, не то женским. Тоня расчихалась, а потом заплакала.

— Ну, ну… — следовательница пихнула в ее руки платок, и Тоня ойкнула. — Твой это, твой. До сих пор ношу.

— Л-лестно, — Тоня вытерла глаза и благодарно приняла из чужих рук стакан с водой. Выпила залпом. — Я… ты меня в убийстве подозреваешь?

— Я в тебе жертву подозреваю, — хмыкнула следовательница, усаживаясь бедром на стол и доставая набор для складывания самокруток.

Белые, ловкие пальцы. Мерные движения. Крышечка портсигара отливала глубокой мраморной чернотой, а золотая гравировка дразнила алыми всполохами и притягивала взгляд. Тоня чуть успокоилась.

— Почему я?..

— Ты сейчас не поймешь, — рассеянно откликнулась женщина. — Соседка по комнате есть? Чтобы не расставались. Вообще. И… никаких гулянок.

— Но я не гуляю!..

— Насколько я знаю, ты только вчера притащилась сюда в час ночи из кабаре «Сиреневый восход», — следовательница затянулась и блаженно прижмурилась.

— Среди недели я никуда не сбегаю, — насупилась девушка. — Меня же просто не выпустят за ворота.

— А лаз в конце сада? — следовательница приоткрыла один глаз.

— Какой лаз?..

— А тот самый! — женщина круто спрыгнула со стола и в два шага приблизилась к съежившейся Тоне. — Через который вы, дуры малахольные, лазаете в притонеры и накуриваетесь до одури, а ваши мадамы Сигряковы и Румяновы покрывают и даже не удосуживаются этот лаз заделать!..

— Я даже не знала ни про какой лаз! — взвизгнула Тоня, впиваясь в ручки кресла и шарахаясь от кричавшей на нее женщины. — Я клянусь тебе!

Следовательница выдохнула и отступила.

— Ты общалась с Василисой Солжениной? С Жанной Сморгуловой?

— Васю я часто вижу, но мы никогда не пересекались, — Тоня все не могла прийти в себя и нервно комкала в кулачке платок, который сама много лет назад вышивала алыми нитками. — Последнюю вообще не знаю.

— Она была подругой Солжениной и повесилась примерно в то же время, — следовательница задумчиво перекидывала самокрутку из одного уголка рта в другой. Оборвалась и перевела взгляд на Тоню: — Еще раз спрашиваю. Нет ли мужчины, который желал бы причинить тебе вред? Любовник, отвергнутый кавалер?

— Не-а, — Тоня снова промокнула глаза. — Ну пожалуйста. Не пугай меня.

— Я с тобой просто разговариваю, — огрызнулась женщина. — У тебя есть оружие?

— Н-нет, никакого. — Потом гордо вскинула голову: — Можете обыскать.

— Нет, я тебе верю… — следовательница подошла к ней и посмотрела прямо в глаза, так что Тоня опять съежилась. — Послушай меня внимательно. Сейчас чередой идут убийства… или самоубийства, но эту мою теорию никто пока не разделяет. Жертвы — артистичные молодые девушки, таланты, но разъеденные грехами, нередко больные сифилисом, терпящие разрыв с любовником, спад таланта, все — имеющие наркотическую зависимость. Как ты понимаешь, ты в зоне риска. Очень сильно в зоне риска. Поэтому ни на миг не оставайся одна. Ни в коем случае. Понимаешь?

— Но я же совсем не такая, — Тоня все-так подняла глаза. — Я не похожа на Ле Мортье, или Ваську. Я… я же другая.

Следовательница хмыкнула: она не верила. Вернувшись к столу и больше не глядя на девушку, принялась перебирать кипы бумаг.

— Ты можешь идти. Позови следующую.

— Алевтина? — Тоня подошла к столу и, расправляя складочки, уложила на него платок. — Прости, что не ответила на то письмо. Я скучала.

— Следующую, — равнодушно произнесла следовательница.