— Прости, Форт, — попросила она кротко. — Я вся на нервах из-за Верити. Поверь, я не звала Генри Вернема к себе в постель, клянусь Богом и всеми святыми, не звала! Он мне противен. Он пытался взять меня силой!

— Ты все время это твердишь, но как поверить, если никто не слышал криков о помощи?

— Я спала!

— Что? Спала? Спала, когда голый мужчина лез к тебе в постель? Когда он раздевал тебя? Может, он и взял тебя во сне, пока ты видела сладкие сны?

— Уж кто-кто, а ты бы мог мне поверить, Форт, — с горечью сказала Честити. — Ты знаешь, как крепко я сплю. Помнится, ты вынес меня, спящую, в коридор и положил под чучело волка, а сам притаился поблизости. Я проснулась, увидела над собой оскаленные зубы и закричала так, что перебудила весь дом.

— Да, но тогда тебе было десять лет, — возразил он с тенью улыбки.

— Я и теперь сплю как убитая.

— Откуда Генри Вернему было это знать? — резонно заметил Форт. — Он мог ожидать всего, чего угодно — криков, сопротивления. За такое могут и убить на месте, а Генри неглуп. Нет, он не пошел бы на это. Послушай, Честити, — обратился он к ней с искренним участием, — признай, что ты ошиблась и слишком далеко с ним зашла. Такое случается, тем более что Генри в своем роде довольно привлекателен. Но почему ты не захотела прикрыть грех? Это был единственный разумный выход.

— Даже если именно ради этого он потихоньку, подло залез ко мне в постель?

— Что за нелепость? Разве отец не поощрял его ухаживания?

— Еще как поощрял, — устало согласилась девушка.

— Ну? И в чем же была загвоздка? Ты предпочла Генри Вернема другим поклонникам только затем, чтобы потом его отвергнуть? Дорогая моя, в нашем кругу так не поступают!

— Кто сказал, что я предпочла его?

— Отец.

— Отец! Ну, так он… — Честити придержала слово «солгал», — ошибся. Форт, поверь, я не предпочла бы Генри Вернема! В моих глазах это гнусный, мерзкий урод! Участь его жены противна, как и любовницы!

— Вот как? — Судя по выражению лица, Форт наконец проникся ее доводами. — Значит, ты все еще девственница?

Наступило тягостное молчание. Даже если бы прошлой ночи не было, Честити все равно не могла бы ответить «да».

— Нет… — прошептала она.

— Значит, ты была не с Вернемом, а с кем-то другим? — Форт с болью покачал головой. — И ты полагаешь, что это меняет дело? Скажи, кто лишил тебя невинности? Кому принадлежит эта честь?

— Не могу!

— Имя! — крикнул Форт, встряхивая ее.

Честити молчала, стиснув зубы. Он еще раз встряхнул ее и отшвырнул так, что она упала.

— Один Бог знает, с кем ты валялась и где! Может быть, под первым попавшимся кустом! Не удивлюсь, если не хватит пальцев, чтобы перечесть твоих любовников. Ты мне противна, слышишь? Поверить не могу, что мы одной крови!

Он стоял, нависая над ней, багровый от гнева, стиснув руки в кулаки, способные сокрушить все кости. Честити зажмурилась от страха, но почти сразу услышала стук двери и звук повернувшегося в замке ключа. Не решаясь подняться, она спрятала лицо в ладони.

Ни Форт, ни кто другой не поверят ей, разве что отец однажды проговорится. Да и как винить брата — она сама не поверила бы в подобную историю.

К страху за свою дальнейшую судьбу примешивалась тревога о судьбе Сина. Если его роль в исчезновении Верити выйдет наружу, отец уничтожит его, а Форт охотно ему в этом поможет.

Нужно бежать любым способом. Кто знает, достанет ли у нее сил и на этот раз противостоять железной воле отца? К тому же нужно следить за каждым словом, чтобы имя Сина Маллорена ненароком не слетело с губ.

Девушка обследовала камин, только чтобы убедиться, что дымоход и впрямь чересчур узок. Протиснуться в него сумел бы лишь самый ловкий и худенький мальчишка. Честити проверила и дверь. В замочной скважине виднелся кончик ключа, но толку от этого было мало. К тому же стоило нажать на ручку, как из коридора послышались шаги.

— Что угодно, миледи? — спросил мужской голос громко, однако с должным почтением.

— Мне хочется пить, — сказала девушка, чтобы как-то объяснить свой поступок.

— Будет исполнено, — сказал караульный, но не отошел, а крикнул кому-то еще:

— Эй, Джеки! Леди Честити желает напиться.

Через несколько минут в ее распоряжении оказались резной деревянный кубок с холодной водой и несколько пече-ньиц. Все это передали прямо в руки. Ни тарелки, ни подноса — ничего, что можно как-то использовать для бегства.

Перекусывая, девушка с грустью вспоминала лакомства, которые делила с Сином. Печенье уже начало черстветь, и возникало впечатление, что ее посадили на хлеб и воду.

Однако мысли о Сине приободрили Честити. Много воды утекло с тех пор, как она впервые осмелилась противоречить отцу. Растерянная, пристыженная девчонка — вот кем она тогда была. Но если кому и стыдиться, то не ей. Она многому научилась: быть сильной, давать отпор, выживать. Но при этом Честити так и не избавилась от страха перед отцом. Его невозможно было не бояться. Не подчиняясь приказу обвенчаться с Генри Вернемом, она не знала, на что шла и какую жестокость обнаружит в отцовской душе. По сути, она уцелела только по прихоти судьбы. Сейчас, зная все и не имея иллюзий, она испытывала леденящий ужас перед встречей с отцом.

Чтобы не мучиться ожиданием, девушка вторично обошла комнату в поисках лазейки или ключа к спасению. Все было тщетно. Впереди маячила неприятная перспектива переодевания в какие-нибудь жалкие приютские тряпки. Честити судорожно схватилась за карман, где лежало письмо Нериссы Трелин. Если оно попадет в руки Форта… нет, лучше сразу умереть!

Словно по заказу, в коридоре послышались шаги. Девушка заметалась, лихорадочно высматривая место, куда бы перепрятать письмо. Доски пола были подогнаны на совесть, ни книг, ни даже полок не было, подоконник не имел под собой щели. Оставалось разве что проглотить листок. К счастью, за каминной полкой обнаружилась трещина в стене, не заметная под обоями. Вне себя от облегчения, Честити запихнула туда письмо с мыслью: если повезет, оно вернется к ней, если нет — однажды повеселит новых хозяев этой комнаты. Теперь ее снедало еще и беспокойство о том, что Форт узнает Хлою из Руд-Хауса. Это был бы ее конец. Как объяснить свое присутствие на том, что, без сомнения, войдет в историю как самая разнузданная вакханалия века? Самым тщательным образом обшарив карманы, Честити убедилась, что там не завалялось ничего компрометирующего. Кто бы ни проходил по коридору, он миновал ее карцер. Напряжение схлынуло, навалилась слабость. Девушка уселась и прислонилась к стене, даже сквозь одежду ощущая царивший в комнате холод. Она жалела, что не имеет при себе теплой накидки. Кругом было тихо, но чуть погодя где-то в отдалении часы пробили два раза.

Где сейчас Син? Если все в порядке, они с Натаниелем уже в пути, но если оба задержаны, нужно тянуть время, сколько получится.

Два дня в седле и бессонная ночь наконец сделали свое дело — Честити задремала. Ей снились кораблекрушение и то, как волны бросают ее из стороны в сторону.

— Проклятие! Проснешься ты когда-нибудь или нет?

Оказывается, это Форт немилосердно тряс ее, чтобы разбудить. Честити открыла глаза и помигала. Брат тотчас выпустил ее плечи.

— А ты и в самом деле не изменилась, — произнес он задумчиво. — Спишь как бревно.

Похоже, он начинал ей верить, хотя бы отчасти. Однако теперь уже было не до этого. Все это означало, что отец вернулся. Честити поднялась.

* * *

Граф Уолгрейв вступил в брак довольно поздно, но хотя ему перевалило за шестьдесят, это был статный, широкоплечий мужчина с пронизывающим взглядом голубых глаз, благородной горбинкой на носу и тяжелым подбородком. Он был до того внушителен, что словно заполнял собой все помещение. Даже в темном дорожном костюме он выглядел так, словно собрался ко двору. Руки его, по обыкновению, были сложены на золотом набалдашнике бамбуковой трости. Честити живо помнила эту трость.

— Оставьте нас, — сказал граф лакеям.

Тон его не предвещал ничего доброго. Честити умоляюще взглянула на брата, но он о чем-то раздумывал и не заметил.

— Ты тоже можешь идти, Форт.

— Я бы предпочел остаться. Если ты прав и Честити известно, где сейчас сестра, я желаю слышать это одним из первых. В этом случае я немедленно отправлюсь за Верити. Один Бог знает, через что ей пришлось пройти!

— Не только Бог, мой мальчик, но и любой здравомыслящий человек, — возразил граф своим густым, низким голосом.

Он был заметно раздосадован поворотом событий. Честити поздравила себя с тем, что Форт решил остаться и присутствовать при разговоре. Что бы он ни думал о ней, кем бы ни считал, он один мог смягчить ярость графа.

В два широких шага отец оказался перед ней, упер трость в пол и вновь сложил на ней руки.

— Я сильно опечален, дочь моя. Более того, я в недоумении. Видеть тебя облаченной в мужское платье, знать, что ты бродишь по дорогам одна, без присмотра… Ты осмелилась покинуть стены, в которых я приказал тебе оставаться вплоть до дальнейших распоряжений. Твоя безнравственность, дочь, губит не только тебя, но и сестру. То, что ты явилась в Мейденхед искать ее, — ложь! Ты во всем помогала ей. Зачем? В пику родному отцу.

Честити была перепугана, но уже не парализована страхом, как прежде. Чувства были в смятении, но разум ясен. Если бы удалось заставить отца проговориться!

— В пику тебе? Что ты хочешь этим сказать, отец?

Судя по тому, как сузились глаза графа, он тоже заметил и оценил перемены в ней. Однако его скорбный, увещевательный тон не изменился.

— Когда дочь обращается за помощью к кому-то иному, это сокрушительный удар для любящего отца. Я готов поверить, что Генри Вернем совершил нечто такое, что вынудило Верити бежать из дому, но отчего она не постучалась в двери Уолгрейв-Тауэрс? Потому что ты, беспутное создание, подбила ее на опрометчивый поступок. Чего ты надеялась добиться, ума не приложу.