Граф Уолгрейв Непогрешимый имел много недругов, и те ухватились за шанс свести с ним счеты. Син живо помнил одну из карикатур: граф, безобразный и обрюзгший, отшатывается от постели, где, развратно улыбаясь, его упитанная дочка лежит под истекающим слюной любовником. Подпись гласила: «Где уж нам уж выйти замуж!»

Глядя на скромницу на сиденье напротив, Син не мог не сопоставить ее чистые черты с обликом воплощенной блудницы с карикатуры. Скорее всего автор в глаза не знал объекта своих нападок, не думал, сколько в этой истории истины, и видел лишь предлог блеснуть едким юмором, мазнуть грязью имя высокопоставленного человека.

Как обычно в таких случаях, карикатур было множество, на все вкусы. Они красовались в витринах книжных лавок, на газетных стояках, доступные любому: один пенс — черно-белая, два пенса — цветная. Они переходили из рук в руки, вызывая злорадство, насмешки, презрение.

Видела ли их героиня скандала? Син очень надеялся, что нет.

Брайт расписал ему эту историю в красках. Выходило, что граф за какую-то провинность запретил дочери появляться на еженедельном семейном рауте. Добросердечная леди Трелин вступилась за нее, сумела смягчить отцовское сердце, и граф в сопровождении группы гостей лично отправился в комнаты дочери, чтобы отменить запрет. Именно тогда Честити и была поймана с поличным.

С таким количеством свидетелей не было никакой надежды замять скандал, хотя граф и сделал попытку устроить скоропалительный брак любовников. Все могло бы ограничиться злословием, но Честити Уэр сама вырыла могилу своему доброму имени, наотрез отказавшись венчаться. Выступить против светских условностей — грех более тяжкий, чем внебрачная связь. Хотя лорд и леди Трелин, известные своей безупречной репутацией, дольше других отрицали вину Честити, в конце концов им пришлось от нее отвернуться под страхом остракизма и даже принести свои извинения исстрадавшемуся отцу.

Син припомнил и то, что в постели леди Уэр был обнаружен брат мужа ее сестры, а значит, Генри Вернем. Неужто Честити рисковала репутацией ради подобного человека? Объяснить это можно только неуправляемой похотью, что порой овладевает кое-кем из женщин. Но где же она, эта похоть? Что-то не заметно, чтобы Честити ею маялась!

Незаметно изучая предмет своего интереса, Син еще раз убедился, что не видит никаких признаков распутства. Женщина неглупая, отчего она не сделала единственно разумный шаг и не обвенчалась с тем, с кем грешила? Испугалась тяжких уз? Но ведь не для всех брак — это узы, а распутница всегда найдет выход своим низменным инстинктам. Странно, думал Син, все это очень противоречиво и неубедительно.

Еще одна деталь из прошлого: Родгар не смеялся над карикатурой, и та как-то незаметно исчезла, скорее всего в пламени ближайшего камина. Быть может, встретив Честити Уэр еще до скандала, он знал, как мало имел пасквиль общего с действительностью. Или Родгар тоже побывал в ее постели и чувствовал, что скандал имеет косвенное отношение и к нему?

Так или иначе невозможно было отрицать очевидное: Честити Уэр влипла в неприятную историю, за что отец обрил ей голову, отослал в домик старой няньки и вынудил носить наряд кающейся грешницы.

Но как ловко эта женщина выкрутилась! Одежда брата и весь внешний облик юноши! Умно, ничего не скажешь. И смело, если не сказать — нагло. Так и тянет посочувствовать несчастному отцу. Впрочем, сначала нужно разобраться, как все было на самом деле.

* * *

Сип отбросил газету, и Честити чуть не разрыдалась от облегчения. Пока он читал, ею владело ужасное чувство, что над головой занесен топор. Как только статья будет прочитана и факты сопоставлены, на нее посыплются насмешки. В устах блестящего офицера Маллорена они прозвучат еще ужаснее, чем в устах поддельной миссис Инчклифф. Сознавая, что это нелепо, Честити надеялась, что «миссис Инчклифф» могла бы понять или хотя бы усомниться. От капитана Маллорена невозможно ожидать подобного снисхождения. Он высмеет ее, обольет презрением и разобьет ей сердце.

Внезапно, без малейшего предупреждения, Син опустил переднее окошко и обратился с чем-то к кучеру. Карета повернула к обочине и остановилась.

— Раз уж я теперь вновь мужчина, — сказал он сестрам, — проедусь-ка я на козлах, дам Хоскинзу передышку. Мой алый мундир будет виден издалека и запомнится каждому встречному.

В мгновение ока обувшись, Син был таков.

— Боже правый! — воскликнула Верити, когда сестры остались одни. — Что делает с человеком военная форма! С тех пор как лорд Син переоделся, его не узнать.

— Должно быть, мундир для него — это символ ответственности, — предположила Честити, которая тоже заметила перемену.

С уходом Сина в карете, казалось, возникла зияющая пустота. С этим нужно было свыкнуться, ведь скоро им предстояло расстаться навсегда.

— Надо спрятать это, пока не поздно! — сказала девушка, бросая газету сестре. — Верити, милая, я чуть не умерла!

— Какой ужас! — прошептала та, пробежав глазами статью. — Теперь это стало достоянием целой Англии! Любой знакомый может на меня донести. И уж конечно, приплели твое имя. — Она погладила Честити по руке. — Я так надеялась, что скандал уляжется и забудется…

— Он не забудется. — Честити горько усмехнулась. — Теперь я знаю цену слухам и никогда уже безоговорочно не поверю им.

— Но, дорогая, — возразила Верити, держа спящего ребенка на руках, — ты должна признать, что в твоем случае это не просто слухи. Генри застали в твоей постели, и притом люди, слову которых можно доверять. Хуже всего, что при этом были Трелины. Когда и они отвернулись от тебя, это был конец.

— Но я не приглашала Генри к себе в постель! Я вообще ни при чем!

— Это лишь незначительная деталь.

— Ты хочешь сказать, что мне следовало выйти за Вернема?! — изумилась Честити.

— Ей-богу, не знаю. На твоем месте я бы вышла, но я всегда была слабовольной. Просто понимаю теперь, что дела плохи… — Верити покосилась на сестру, — особенно если учесть, что лорд Син…

— При чем здесь он? — вспыхнула Честити.

— Между вами что-то происходит, я это чувствую. Поскольку в глазах лорда Сина ты — юноша, он должен стыдиться своего интереса, но как только правда откроется, полагаю… полагаю, интерес этот расцветет пышным цветом. Жаль, что это ни к чему не приведет.

— Не знаю, что ты имеешь в виду под словом «это», но я не намерена до «этого» доводить! Лорд Син так и останется с уверенностью, что я мужского пола. А ты, моя милая, начинаешь нести чушь!

* * *

Было пять часов вечера и уже совсем темно, когда карета миновала северную заставу древнего города Винчестер. Дорога казалась пустынной (большинство проезжих уже остановились на ночлег), но пешеходов на улицах хватало, поэтому сестры старались держаться в глубине кареты.

— Хоскинз предлагает переночевать «У трех ядер», — сказал Син, вернувшись на свое место. — Этот постоялый двор слишком мелкий рангом, чтобы в нем останавливались сливки общества, и я не думаю, что граф или Генри Вернем могут там появиться. На всякий случай не теряйте бдительности, играйте свои роли как можно лучше. Давайте посмотрим, удастся ли пронести ребенка в саквояже.

Честити отомкнула замок и раздвинула половинки саквояжа, а Верити пристроила одеяльце на груде шерсти. Уложенный на все это, маленький Уильям сонно чмокнул и успокоился. Чтобы саквояж не захлопнулся, между краев вложили свернутый носовой платок.

Тем временем карета резко повернула, послышались приветственные оклики прислуги. Заглянув в щель между занавесками, Честити увидела освещенный фонарями двор и маленькое, уютное здание гостиницы, с низкой стрехой и резной отделкой лестниц. В своем роде очаровательное, это заведение никак не могло привлекать людей богатых и знатных.

Дверца кареты открылась, Син кивнул в знак того, что можно выходить. Честити пришло в голову, что нужно оставить в памяти прислуги какой-то заметный след, выделиться среди остальных проезжих. Должно быть, это пришло в голову и Сину, потому что он устроил целый спектакль, суетясь вокруг своей «супруги». Честити прикинула, не помочь ли с лошадьми, но испугалась, что не сумеет убедительно сыграть грума, и предпочла заняться багажом.

Толстушка хозяйка ушла готовить комнату, а Син разговорился с хозяином. Верити стояла рядом потупившись, как подлинное воплощение скромности. Обращаясь к ней с вопросами, Син не забывал добавлять «дорогая» и ласково поглаживать ей руку, а Честити уныло размышляла о том, что из этих двоих вышла бы чудесная пара.

Мужчина за столом в обеденном зале посмотрел на них, решил то же самое и вернулся к своей кружке. Неужели отец расставил своих людей повсюду? Если так, это переходит всякие границы. Вдруг ребенок проснется и заплачет?

Зашел конюх с известием, что лошадей распрягли. Син сунул ему монету и осведомился у хозяина, нельзя ли утром нанять верховую лошадь и проехаться по окрестностям: он намеревается оставить грума при вещах, жену — у подруги, а сам займется поисками дома. Хозяин был счастлив предложить свои услуги, и все прошло в лучшем виде.

Вскоре все трое шли по улице туда, где предстояло укрыть Верити. Син нес приоткрытый саквояж со спящим ребенком.

— Ну вот, еще немного терпения, и можно будет вздохнуть свободно. Мэри Гарнет — женщина отважная. Ни за что бы не покинула Канаду, если бы не второй ребенок. Роджер, ее муж, настоял на возвращении в Англию. Теперь она живет с отцом, это настоящий книжный червь. Он едва ли заметит появление гостей.

Вопреки этому пророчеству отец Мэри проявил достаточно гостеприимства, чтобы Верити почувствовала себя как дома. Дочь и вовсе была безмерно рада появлению женщины, почти ее ровесницы, с которой можно всласть поболтать. Это была крепкая молодая женщина, скорая на улыбку. Двое детей — пятилетняя девочка, очень похожая на мать, и малыш в коротких штанишках — поначалу дичились, но вскоре первую привлек спящий Уильям, а второго — позумент на мундире Сина.