– Мы все себе такие сделали.

– Кто «мы»?

– Я и мои братья. Почти все. Только у Томми их нет.

– А сколько у тебя братьев?

– Четверо.

– Ого!

Тэйлор кивнул, мысленно засмотревшись на то, что всплывало у него перед глазами.

– Ты себе этого даже не представляешь.

– Где они сейчас, твои братья?

– Кто где.

Мне нравилась эта игра в вопросы без ответов, а Тэйлору было как будто все равно. Сквозь его тонкую слегка помятую майку просвечивала загорелая кожа подтянутого живота. Почему у всех засранцев такой красивый пресс? Эти кубики как диаграмма, по которой понятно, насколько парень говнистый.

– Ты старший?

– Да и нет.

– А сестры есть?

Тэйлор скорчил физиономию:

– Еще не хватало!

Он или ненавидел женщин, или просто не считал их за людей. В любом случае, чем дольше он находился в моей квартире, тем меньше меня беспокоило чувство вины.

– Телевизор включить? – спросила я.

– Не надо.

– Ну и хорошо. – Я откинулась в кресле. – Кабельного у меня все равно нет.

– А какие-нибудь фильмы есть?

– Там, в кладовке, у Федры лежит магнитофон с кассетами, но я его еще не подключила.

– Ты здесь недавно живешь?

– Давно.

Тэйлор со стоном поднялся с дивана и направился к кладовке. Рост позволял ему запросто видеть то, что лежало на верхней полке. Дернув за шнурок, чтобы включить свет, он достал кассетный магнитофон с клубком спутанных проводов, сдул пыль и, отслонившись, окинул этот раритет брезгливым взглядом.

– Выбирай фильм, а я приведу это в порядок.

– Наша светская беседа тебе надоела?

– До смерти, – сказал Тэйлор, нисколько не смутившись.

Как ни странно, он, казалось, совершенно не расстраивался из-за того, что наше общение протекает так вяло. Раздражения или обиды я, к своему облегчению, тоже не увидела: по крайней мере, он не ждал к себе особого внимания.

Я ткнула пальцем в кассету:

– «Чужие»[3].

Тэйлор взял коробку и поставил возле тумбочки, на которой стоял маленький телевизор. Водрузив магнитофон на одну из двух полок, принялся распутывать провода.

– Ага. Мне нравится этот фильм.

– Нравится? – Я наморщила нос. – Это же классика!

– Я видел там «Шестнадцать свечей»[4]. Думал, ты их выберешь, – сказал Тэйлор, подсоединяя кабель одним концом к магнитофону, другим – к телевизору.

– Не удивительно. Ты со мной почти не знаком.

– Не пойму: ты пытаешься сама меня возненавидеть или сделать так, чтобы я ненавидел тебя?

– Ни то ни другое.

Тэйлор состроил гримасу, но только потому, что с трудом дотягивался до места подсоединения очередного провода.

– Хорошо. Потому что я тебя не ненавижу.

– Какая досада! – язвительно произнесла я.

Покончив с необходимыми манипуляциями, Тэйлор сел прямо, вытянул ноги, а потом, скрестив их, прислонился к стене возле телевизора:

– По-моему, ты ненавидишь себя за нас двоих.

Мои щеки вспыхнули. Тэйлор даже не догадывался, насколько близко подобрался к истине.

– Что это? – Мое смущение он принял за обиду. – Ярость закипает?

Я подалась вперед, облокотившись о ручку кресла:

– Ты себе льстишь.

– Что ты имеешь в виду? – Он моргнул.

– Я сержусь только на тех, на кого мне не наплевать.

– Узнаю Лигу Плюща. Опять пошел анализ. Хотя, насколько я помню, ты говорила, что училась не на психологическом.

– Сейчас ты просто хамишь.

– Если бы я сказал, что ты высокомерная сука, которая пытается ставить мне диагнозы, а сама несет всякое дерьмо, это было бы хамством, но я не собирался заходить так далеко. В любом случае ты та, кто ты есть.

– Вот как? – произнесла я, постаравшись сохранить невозмутимый вид.

Тэйлор растерянно покачал головой:

– То ты взрываешься с пол-оборота, то от тебя не дождешься реакции. Ты постоянно противоречишь сама себе, и я никак в тебе не разберусь. Хотя и ходил на лекции по феминологии.

– Наверное, эти лекции помогают тебе уламывать женщин, а среди друзей ты большой авторитет. Только меня это не впечатляет.

Помолчав, Тэйлор спросил:

– Мне уйти?

– Не обязательно, но, если хочешь, я не держу.

– Не хочу. Мне самому это странно, но у меня сложилось мнение о тебе…

– Я заинтригована. Продолжай.

– Прежде всего, мне нравится, что ты такая дико неловкая. И разборчивая. Когда я рядом, девчонки обычно хихикают и каждые две секунды поправляют волосы. А ты меня разве только на фиг не посылала.

– Иди на фиг.

– Ну вот! Ты мне нравишься.

– А я не хочу нравиться тебе.

– Знаю. Но ты нравишься мне не в том смысле. Это самое удивительное.

Признание Тэйлора прозвучало неожиданно, но еще неожиданнее было то, что от его слов у меня кольнуло под ложечкой.

– Послушай, Лига Плюща, – продолжал он. – Я здесь до октября. Пашу как каторжный. Если повезет, выхожу на работу в первую смену и могу пообедать в кафе. Ты и твой ядовитый язык – это все, что мне светит в конце дня. Видимо, ты боишься, что я попытаюсь затащить тебя в постель. Потому и ведешь себя враждебно. Но заниматься укрощением строптивой я не собираюсь. Поэтому давай просто погромче врубим «Чужих», чтобы гудение твоей паршивой машины не мешало нам оттягиваться.

Я моргнула. Тэйлор пожал плечами:

– Мне все равно, из-за чего ты разругалась с родителями. Мне все равно, из-за чего ты взъелась на мужчин. К твоей пещерке я ближе чем на пять футов не подойду и прямо тебе об этом говорю. А если бы я собирался тебя трахнуть, я бы никаких слов на букву «П» не произносил. Девчонки этого не любят. Мне просто хочется общаться с кем-нибудь прикольным, у кого есть стиральная машина, сушилка и офигенная коллекция кассет – с девяностых годов такой не видел.

– Пять футов, говоришь?

Я слезла с кресла и поползла по жесткому ковру туда, где сидел Тэйлор. Он окаменел, когда я приблизилась к нему почти вплотную, остановившись в нескольких дюймах от его губ.

– Уверен? – прошептала я.

– Не лезь ко мне, – тихо сказал Тэйлор, сглотнув. – Ты же прекрасно знаешь: если я до тебя дотронусь, это будет для меня то же самое, что положить руку на заряженное ружье.

– А ты не нажимай на курок, – с вызовом сказала я, чуть-чуть не коснувшись губами его губ.

Тэйлор не подался вперед, но и не отстранился. Его тело расслабилось, как будто ему было хорошо рядом со мной.

– Не буду.

Я села на пятки и, положив руки на колени, задумалась над его словами.

– Для парня, который каждый день приходит, чтобы меня увидеть, ты ведешь себя слишком самоуверенно.

– Ты офигенно странная. Еще страннее, чем я думал. Я прошел тест?

– Да, – невозмутимо сказала я.

– Может, мне и нравится проводить с тобой время, но это, черт возьми, не значит, что я придурок. И тест твой дурацкий. Любой парень поведется, если девушка так к нему лезет.

– Нет, ты не прошел.

– Говорю же тебе: я не идиот и понимаю, что ты пытаешься сделать. Не понимаю только зачем.

Я сощурилась:

– Ты сказал, мы можем быть просто друзьями, но слова своего не держишь.

– Хорошо. Тогда я обещаю предпринимать непрерывные попытки тебя трахнуть. Так годится?

Склонив голову набок, я посмотрела на едва заметную улыбку Тэйлора, на ямочку на его щеке, на четкий подбородок под вечерней щетиной. То, что я хотела увидеть, заключалось не в словах и даже не во взгляде. Правда Тэйлора была запрятана – как и моя. И я знала, где ее искать. В душу другого человека можно заглянуть только собственной душой.

– Обещаешь?

– Клянусь.

– Ты меня боишься? – спросила я полушутя-полусерьезно.

– Нисколечко, – ответил Тэйлор без колебаний. – Я точно знаю, чего от тебя ждать.

– Это еще почему?

– Потому что я уверен: ты – то же самое, что я.

Я вздернула брови, не сумев скрыть того, как меня удивил этот вывод. Придя в себя, коротко кивнула:

– Давай смотреть «Чужих».

– И ты перестанешь надо мной издеваться? – Тэйлор скрестил руки.

Я снова села в кресло и закинула ноги на ручку:

– Даже если и нет, это будет моя врожденная стервозность, а не попытка от тебя избавиться.

Тэйлор уселся на колени перед телевизором, включил его и нажал третий канал:

– Ты забыла принести пленку.

Я сходила в кладовку, взяла кассету и бросила ему. Он вынул ее из коробки и поставил в магнитофон. Фильм начался: под мрачные звуки скрипок пошли титры. Несколько секунд картинка была размытой, но прояснилась, когда вдалеке показался космический корабль Рипли – белая точечка среди темноты.

Тэйлор подполз на коленях к дивану, сел на него и вытянулся. Я вернулась в свое кресло. Где-то в глубине души мне хотелось быть вежливой и объяснить парню, почему я с ним так резка, но я запрятала это желание поглубже – туда, где хранила свое старое «я». Для меня-новой объяснения и извинения были пустой тратой времени. Смотреть вперед и ни о чем не вспоминать – других стремлений у меня не осталось. И я изо всех сил старалась, чтобы во мне ни при каких обстоятельствах не возникали и не всплывали на поверхность чувства к кому бы то ни было.

Тэйлор поднял край футболки и поправил на себе шорты. Теперь темно-синяя ткань ему не давила. Я закатила глаза. Он не заметил. Подперев голову рукой, он не отрывал глаз от экрана.

Когда корабль спасателей потерпел крушение и Рипли стала извиняться перед Ньют, Тэйлор переложил наши джинсы в сушилку, а в стиральную машину загрузил новую порцию белья. Вернувшись на диван, он повторил реплику девочки, очень точно передав британское произношение. Я усмехнулась, но Тэйлор не обратил на это внимания и до конца фильма ничего больше не сказал.

Веки у меня потяжелели: долгий субботний день, проведенный на ногах, не прошел бесследно.

– Ты права, – произнес Тэйлор, вставая. – Это классика.

– Думаю, джинсы нескоро высохнут.