— Я тебя очень люблю, — не поднимая головы, сказал Билл. — Ты всегда была моим самым лучшим другом. И ты не заслужила… такого.

Слезы были совсем близко. Билл сжимал зубы, боясь, что его может прорвать.

— Я причинил тебе столько боли. Прости меня, Бекки. Знаю, тебя уже тошнит от этих слов, но я говорю правду.

Бекка села на кровать. Ее глаза совсем распухли. Она поставила босую ступню на край чемодана.

— Как я могу тебя простить, Билл?

— Не знаю. Даже не представляю как.

— По правде говоря, не могу.

Даже после этой ужасной ночи ее лицо оставалось прекрасным.

«А ведь многие ее добивались, — подумал Билл. — Почему же она все-таки выбрала меня?»

— Я не могу тебе доверять, Билл. Даже если мы… как мне теперь тебе верить? И если сохранять этот брак, то уже не ради нас с тобой. Согласен? Ради нашей дочери.

Взглянув на жену, Билл сообразил, к чему она ведет этот разговор и что предлагает. Бекка подняла руку, веля ему не перебивать.

— Ты разрушил наш брак, Билл. Разрушил навсегда.

Рот Бекки скривился, будто все, содеянное Биллом, причиняло ей невыносимую физическую боль.

— Ты все протрахал, — сказала она, вытирая глаза. — Я могу найти лучшего мужа, чем ты. — Она не сказала «возможно» или «вероятно». Она констатировала факт, давая понять, что это вообще не подлежит обсуждению. — Я могу найти лучшего мужчину, чем ты. Я знаю, что могу. Думаешь, ты — единственный? Нет, Билл. Таких, как ты, много. Но…

Бекка нервно засмеялась и вновь спрятала лицо в ладонях.

— Но я не знаю, сумею ли найти лучшего отца для Холли. Понимаешь? Я не уверена, что я найду лучшего отца для своей дочери. Того, кто любил бы ее так, как ты. И того, кого Холли будет любить так же, как тебя. Вот в этом… в этом я сомневаюсь. — Она встряхнула волосами. — Мне стыдно признаваться в этом, но это так.

— Ты имеешь полное право разлюбить меня, — сказал Билл. — Но я умоляю тебя: не делай этого. Умоляю, только не разлюби меня!

— А зачем тебе моя любовь? Если такое случилось, значит, ты пресытился нашими отношениями. Они тебе надоели. Захотелось разнообразия. Я никогда не чувствовала пресыщенности. Не считала, что мы можем друг другу наскучить. Я любила тебя, Билл. Хотела прожить с тобой всю жизнь. Сентиментально, правда? И глупо.

Билл покачал головой.

— В нашей жизни может все так круто поменяться, что у тебя появится новая жена, а у меня — новый муж. Я не говорю о твоей китайской шлюшке. Этот зуд между ног рано или поздно пройдет. Я говорю, что ты можешь жениться на другой женщине, а я — выйти замуж за другого мужчину. И мы будем неплохо жить с новыми супругами. Возможно, даже полюбим их. Но мы всегда будем чувствовать, что это другие супруги.

Билл взял ее за руку. Бекка сидела, словно в ступоре. Новая, незнакомая ему Бекка.

— Браки начинаются как союз двух любящих сердец, а превращаются… как бы это лучше сказать… в экономическое партнерство, — продолжала Бекка. — Райский шалаш становится местом, где растят детей. Влюбленность проходит, остается семья.

Она стремительно повернулась к нему, словно боясь, что он не уловит смысла ее слов.

— Это не значит, что я разлюбила тебя. Но нашу дочь я люблю по-иному. Намного сильнее. И только поэтому я позволяю тебе остаться. Я полюбила Холли с ее первого вздоха и буду любить до своего последнего вздоха. Только из-за нее я не выгоняю тебя. Возможно, во мне говорит рационализм. Возможно, я становлюсь зрелой женщиной. А может, просто не хочу, чтобы Холли росла без отца. Я была бы рада проучить тебя, Билл. Найти кого-то и заставить тебя испытать все, что испытала я… Скажи, почему ты меня разлюбил? — вдруг спросила она.

— У меня и в мыслях не было разлюбить тебя.

— Общая черта всех мужчин. Вам почему-то кажется, что право выбора есть только у вас.

О чем она говорит? О ком? Бекка не вдавалась в подробности, а Билл не спрашивал. Он откровенно боялся услышать в ответ чье-то имя. Бекка позволила ему остаться. Это уже много. Сейчас это главное.

Он опустил голову. Бекка обняла его, но некрепко. Она дрожала всем телом, хрупкая, словно бокал с иероглифом двойной удачи.

Они лежали и вместе плакали, прощаясь с прежней жизнью.

То, что случилось, — это не ссора и даже не размолвка. Те раны заживали бесследно. Шрам от нынешней ночи останется навсегда, как и память о ней. Смогут ли они жить с этим шрамом? Билл знал: вскоре появятся вопросы. Ужасающие, разрывающие душу вопросы, которые задаешь своему разбитому сердцу. А пока, собираясь будить заспавшуюся Холли, Бекка спросила его только об одном:

— Это кончилось?

Глава 25

Вертолет начал стремительно подниматься, влившись в панораму Гонконга. Гигантским насекомым проплыл он мимо «Бэнк оф Чайна» — рукотворной скалы из стекла и стали. А впереди разворачивалась зубчатка других знаменитых гонконгских небоскребов. Некоторые из них по высоте достигали почти середины пика Виктория. Его зеленую вершину окаймляло ожерелье из жемчужного тумана. Выше тумана, в синеве небес, парили орлы.

В панораме Гонконга не было и примеси сентиментальной тоски по «старым добрым временам». Если величественные здания шанхайского Бунда смотрелись осколком несбывшейся колониальной мечты, в Гонконге всегда присутствовал трезвый практицизм. Город счастливо избежал власти какой-либо идеологии; из всех богов он поклонялся лишь богу денег. Даже сейчас, отойдя под власть континентального Китая, Гонконг все еще оставался для остальных китайских городов недосягаемой мечтой.

Они летели в Макао: Билл, Шейн, Митч, Нэнси, оба немца из «Дойче Монде» и председатель Сунь. Пилот-австралиец скороговоркой произнес по местному радио какое-то сообщение. Вертолет накренил нос, повернул на запад и полетел над акваторией порта. Многочисленные джонки выглядели серыми щепками. Поодаль двигался массивный круизный лайнер. Между Коулунем и Гонконгским островом сновали юркие бело-зеленые паромы.

Вскоре Гонконг остался позади. Внизу не было ничего, кроме простора Южно-Китайского моря и рыбачьих лодок. Такие же лодки плавали здесь и сто, и двести, и пятьсот лет назад. Правда, тогда их видели сверху только птицы. Суденышки то выныривали из тумана, словно корабли-призраки, то снова исчезали.

Желтые восковые затычки для ушей ненамного ослабляли гудение вертолетных моторов. Удивительно, но вскоре шум сделался привычным, и Билл перестал его замечать. Шум избавлял от разговоров, оставляя каждого наедине со своими мыслями.

В последние дни Билл жил одной мыслью. Она будила его среди ночи, и тогда он лежал с открытыми глазами, слушая дыхание спящей Бекки.

«Это кончилось?»

Такой вопрос задала ему Бекка в утро их «примирения». Да, у него с Цзинь-Цзинь все кончилось. Билл знал, что не сможет оставить жену и дочь, зато Бекка могла бросить его при малейшем подозрении.

«Это кончилось?» Внешне это кончилось. Но внутри это продолжало жить. Билл не мог вытравить из памяти красные фонарики в ночь празднования китайского Нового года, каток в парке, желтую куртку Цзинь-Цзинь и ее улыбающееся, счастливое лицо. Пока он жив, эти воспоминания останутся с ним.

«Это кончилось?» Он, возможно, никогда больше не увидит Цзинь-Цзинь, и все равно это не кончится. Она может выйти замуж, и у нее появится еще один ребенок, но и тогда это не кончится.

Это кончится только тогда, когда у него очерствеет сердце. Когда Цзинь-Цзинь перестанет любить его и видеть в нем «хорошего человека»; когда она окончательно разлюбит его и поймет, как ей хорошо без него. Только тогда это кончится.

Пару дней назад Билл вернулся домой за полночь. Бекка не спала. Она устроилась на диване с книгой. Лицо жены было бледным и напряженным. Когда Билл вошел в гостиную, ему показалось, что она даже вздрогнула. Одной рукой Бекка цеплялась за ворот халата, и этот жест почему-то сразу напомнил Биллу о болезни и больницах.

Ему захотелось обнять Бекку, но он знал, что не посмеет этого сделать.

— Напрасно ты отрываешь время от сна, дожидаясь меня, — сказал Билл, ненавидя официальный уровень общения, установившийся между ними.

— Нет, Билл, не напрасно, — засмеявшись, столь же официально ответила она. — Откуда же мне знать, где ты и с кем?

Она говорила спокойно, без упреков и обвинений, как говорят об известном факте. Однако за этим спокойствием ощущалась свежая, еще не начавшая покрываться коркой рана. Бекка дожидалась его возвращения, поскольку больше не доверяла ему. Возможно, прежнее доверие вообще не восстановится. Билл не представлял, как они будут жить в такой обстановке.

— Мы все сейчас вынуждены заниматься исключительно Яндуном, — объяснил Билл, используя правдоподобный и безотказный аргумент. — На носу открытие, а китайцы только сейчас объявили, что у нас еще не согласована куча документов. — Он посмотрел ей в глаза и беспомощно развел руками. — Я был в офисе, Бекки.

— Знаю. — Она продолжала улыбаться. — Только не верю.

Билл присел на диван. Бекка встала, держа в одной руке книгу, а второй по-прежнему теребя ворот халата.

— Мне очень жаль, что ты мне не веришь, — сказал Билл, готовый повторять эту фразу хоть миллион раз.

— Одних сожалений недостаточно.

Книгу Билл узнал по зеленой обложке. Он помнил эту книгу еще со школьных времен: «Листья травы» Уолта Уитмена. Он и не подозревал, что его жена любит поэзию.


Он приехал к Цзинь-Цзинь, рассказал все как было и произнес затертые до дыр слова о том, что им нужно расстаться. Они обнялись, по лицам обоих струились слезы.

— Ты сама подумай, — говорил Билл. — Так могло бы длиться еще пять лет. Еще десять лет. А что потом? Ты хочешь состариться в ожидании несбыточного? Неужели тебе нужна такая жизнь?