Тони Парсонс - Моя любимая жена

Но это был не секс ради денег. Это был секс ради выживания. Такие, как Цзинь-Цзинь, шли на содержание, чтобы прокормить своих близких. Тессу Девлин бесила практичность китайских женщин. А они и не могли быть иными. Их детство и юность проходили в нищих деревнях или унылых городах вроде Чанчуня, где нечего ждать и не на что надеяться.

У входа в парк стоял киоск. Цзинь-Цзинь купила им по лакомству — нечто напоминающее глазированное яблоко на палочке.

Самым оживленным местом парка оказалось замерзшее озеро, где катались не на коньках, а на деревянных ящиках с приделанными к ним полозьями. Полозья тоже были деревянными, сделанными из укороченных лыж. Если скейтинг-ринг пришел в Китай с Запада, то ящики на полозьях, как объяснила Цзинь-Цзинь, — старинное китайское развлечение.

Она предложила покататься. Билл согласился. Они взяли напрокат пару ящиков и отправились покорять чанчуньский лед.

«Я люблю ее». Эта мысль пронзила Билла, едва он выкатился на исцарапанный полозьями лед. Он смотрел, как грациозно движется Цзинь-Цзинь, как удивительно красива она в своей желтой куртке на фоне окружающей белизны. Он смотрел на ее смеющееся лицо, сияющие карие глаза и понимал, что влюбился. Он не мог не влюбиться в нее. Билл не смотрел, как и куда он едет на своем ящике. Он смотрел только на Цзинь-Цзинь. «Я люблю ее».

— Вильям! Сворачивай в сторону! — крикнула она.

Он каким-то чудом сумел избежать лобового столкновения с двумя мальчишками-подростками, несшимися на приличной скорости. Но равновесие он все-таки потерял. Ящик опрокинулся, и Билл вылетел на заиндевелую траву. Сзади слышался веселый смех Цзинь-Цзинь. И вдруг смех захлебнулся.

Билл вскочил на ноги и сразу понял, что случилось. Цзинь-Цзинь не сумела затормозить. Ее ящик налетел на его опрокинувшийся ящик, она упала и поцарапала затылок об острый конец торчащей лыжи. Билл бросился к ней. Рана была неглубокой — капюшон куртки погасил силу удара.

Билл откинул капюшон и припал губами к пораненному месту, стараясь остановить кровь.

— В парке есть врач? — спросил он.

Цзинь-Цзинь снова засмеялась.

— Когда я прыгала со стены, врачей рядом не было.

Биллу вдруг захотелось на ней жениться. Как и тогда, в Гуйлине, ему захотелось растянуть эти минуты в морозном чанчуньском парке, превратив их в вечность. Он любил Цзинь-Цзинь.

Внешний мир напомнил о себе, когда Билл включил мобильник.

«У вас двенадцать пропущенных звонков», — бесстрастно уведомил механический голос.

Теоретически он знал: сердце отца Бекки может дать внезапный сбой, и тогда… «скорая», клиника, палата и обычные слова врачей: «Мы сделали все, что было в наших силах».

Но Билл ошибся. Плохо было не с отцом Бекки. При смерти находился Холден-старший.

Билл прослушал сообщения голосовой почты, затем прокрутил их еще раз и только тогда начал осознавать случившееся. Его старика подвели легкие. Похоже, они начали барахлить уже давно, а отец это скрывал.

Ему стало стыдно. Пока он праздновал китайский Новый год, пока гулял с Цзинь-Цзинь, пока ласкал ее в гостиничном номере, встревоженная Бекка раз за разом звонила ему, не понимая, почему его мобильник не отвечает. Билл не осмеливался включать телефон: любой звонок от Бекки вынудил бы его изворачиваться и лгать.

Билл собрал вещи и поехал в аэропорт. Цзинь-Цзинь он позвонил уже из такси, чтобы она не рванулась за ним в Шанхай. Он не хотел лишать ее праздника. Похоже, он и так умел лишь портить жизнь тем, кто рядом с ним.

В такси Билл снова прослушал все двенадцать сообщений. От голоса жены что-то внутри начинало трястись и рушиться. Бекка говорила спокойным, усталым голосом, стараясь сдерживать эмоции. Это был голос женщины, которая слишком хорошо знала своего мужа и любила его намного больше, чем он заслуживал.

Когда летишь из Азии в Европу, возвращается не только «украденное» у тебя время. Настоящее стирается, и к тебе возвращается прошлое. Оно стремительно надвигается на тебя, и эту лавину не остановить.

Всю ночь Билл провел в холодном чанчуньском аэропорту. Только под утро ему удалось достать билет на рейс компании «Дрэгон Эйр» и вылететь в Шанхай. Старый, тряский самолет был забит до отказа. В пудунском аэропорту Шанхая Билл просидел еще несколько часов, ожидая рейса на Лондон.

Есть не хотелось. Билл пошел в бар и заказал чашку чая, попросив сделать покрепче. Девушка-китаянка подала ему чашку. Билл сел за ближайший столик и стал медленными глотками пить обжигающую жидкость. Когда он делал последний глоток, спохватившаяся барменша с извинениями принесла ему блюдце. Впервые за все это время он улыбнулся.

Сев в теплый, уютный самолет, взявший курс на Хитроу, Билл рассчитывал поспать. Но сон не шел. Тогда он стал представлять, как Бекка и Холли ждут его, стоя у дверей зала досмотра. На них обеих теплые спортивные куртки, такие же теплые брюки цвета хаки, а под куртками — одинаковые розовые футболки. Стоят, словно два солдата: большой и маленький. У него есть несколько часов, чтобы подготовиться к встрече… Чтобы придумать историю, которая будет тем лживее, чем убедительнее он станет ее рассказывать.

В голову Билла впервые пришла мысль о смерти. Лучше бы он умер тогда, когда в его сердце не было никого, кроме жены и дочери.

В его жизни все складывалось хорошо и просто. Он сам ее усложнил и испоганил. Чем меньше миль оставалось до Хитроу, тем пронзительнее Билл это сознавал. Ну почему только сейчас он начал понимать очевидные вещи? Почему только сейчас затосковал по «старым добрым временам», когда он мог не выключать телефон, когда мог любить без лжи и смотреть в глаза жене и дочери, не испытывая стыда?

…Они сидели в черном лондонском такси. Бекка держала его за руку, а Холли устроилась на отцовских коленях, искренне радуясь его внезапному возвращению в ее жизнь. Из аэропорта они поехали прямо в больницу к Холдену-старшему. Разумом Билл понимал, что не он является причиной болезни своего старика. Но в голову упрямо лезли мысли о начавшемся возмездии.

Он вошел в палату. Если не считать краткого визита к шанхайскому иглотерапевту, Билл никогда не видел отца на больничной койке. Постаравшись скрыть охвативший его ужас, он бросился к отцу и торопливо поцеловал в щеку.

«И это мой старик, — думал взрослый сын, стыдясь слез и не позволяя им вырваться наружу. — Что же стряслось с моим стариком?»

Впервые на больничной койке и впервые — неопрятный, прямо как старики из трущоб. Небритый. С непривычно длинными всклокоченными волосами. Глаза слезятся. Биллу показалось, что он прикоснулся губами не к отцовской щетине, а к наждачной бумаге. Но не это самое страшное. Страшнее было интуитивное ощущение, что его отец не выкарабкается.

За несколько месяцев болезнь буквально сожрала Уильяма Холдена-старшего, и от сильного, гордого человека осталась лишь оболочка. Перед Биллом на больничной постели лежал тщедушный старик, настолько немощный, что молоденькой филиппинской медсестре пришлось усаживать его и подкладывать под спину подушку. Рядом с койкой, словно часовой, застыл черный кислородный баллон. Отец Билла стал похож на больного ребенка: слабого, вялого, которому и пальцем не пошевелить без посторонней помощи.

Билл обнял отца. Их глаза встретились всего на мгновение, потому что потом к старику подошли Бекка и Холли. Но в это мгновение Холден-старший сумел сказать ему взглядом что-то невыразимое и непроизносимое. Потом все сменилось наигранной бодростью, как часто бывает в больничной палате.

— А что у нас здесь? — тоном Санта-Клауса спросил Билл, указывая на принесенные мешки.

— Подарки! — радостно выкрикнула Холли.

Билл выложил на тумбочку большую коробку шоколадных конфет, украшенную панорамой пудунских небоскребов. Из другого мешка он достал портативный DVD-плеер и несколько коробок с дисками. Все это он купил в беспошлинном магазине пудунского аэропорта.

— Все, что ты любишь, папа, — все тем же фальшиво-веселым голосом продолжал Билл. — Шоколадное ассорти с ликером и ковбойские фильмы. — Не зная, что говорить дальше, Билл принялся раскладывать диски. — Кажется, я ничего не забыл… «Дикая банда»… «Шейн»… «Человек, который застрелил Либерти Вэланса»… «Настоящее мужество»… «Ровно в полдень»…[69]

Старик взглянул на конфеты.

— Гэри Купер[70] и Берти Бассетт,[71] — хриплым, совершенно непривычным для Билла голосом произнес он. — Разве можно желать большего? — Да, прежний отцовский голос исчез навсегда. Холден-старший повернулся к медсестре. — Это мой сын. Юрист высокого ранга. Работает в солидной фирме.

Медсестра одарила Билла широкой белозубой улыбкой.

— Вашего отца постоянно навещают, — сказала филиппинка и добавила уже громче, словно оба Холдена плохо слышали: — Мистер Холден очень популярен.

В больничной палате эта фраза звучала нелепо. Вероятно, медсестра позаимствовала ее из какой-то телепередачи.

— Просто они меня плохо знают, — усмехнулся старик и подмигнул ей.

Было видно, что медсестра — добрая и заботливая девушка. Тем не менее ее тон чем-то задел Билла. К доброте примешивалась снисходительность. Ему стало противно: значит, стоит оказаться в этой палате, и тебя уже отделяют от всего остального мира.

Бекка и Холли присели на краешек кровати. Внучка тут же принялась рассказывать деду о своих занятиях танцами. Бекка и старик улыбались, слушая невинную детскую болтовню. Билл мучительно искал себе занятие. Увидев, что принесенные отцу цветы завяли, он осторожно вынул их из вазы и запихнул в опустевшие мешки. Он сказал, что вынесет мусор и попросит, чтобы отцу сделали чай.