Билл заварил чай, дал ему настояться, наполнил чашки и поставил их на поднос, добавив картонный пакет молока и нерафинированный тростниковый сахар. Цзинь-Цзинь, затаив дыхание, глядела на молодую дикторшу, продолжавшую читать новости.

Заметив в чашках черный чай, Цзинь-Цзинь поморщилась.

— Ты будешь пить чай с молоком? — удивилась она.

— Да. Ты только попробуй, — улыбаясь, предложил Билл.

Он поставил поднос на столик. Цзинь-Цзинь вернулась к созерцанию дикторши. Билл был почти уверен, что сейчас она думает: «Я бы тоже так могла».

— Цзинь-Цзинь, я хочу тебя спросить.

— Да, Вильям.

Она почему-то никогда не называла его Биллом.

— Ты продолжаешь жить в этой квартире, — сказал он, не зная, как спросить о том, что не давало ему покоя. — В этой квартире… Ты по-прежнему здесь живешь.

— Да. И что? — Цзинь-Цзинь повернула к нему лицо, забыв про телевизор.

— Почему? — спросил Билл, садясь рядом. — Это ведь не твоя квартира. — Цзинь-Цзинь молча глядела на него, ожидая продолжения. — Квартира принадлежит ему. Тому человеку. Твоему прежнему бойфренду. — Билл не мог заставить себя сказать «мужу». Язык не поворачивался. — Я удивляюсь: почему он не выгнал тебя отсюда, когда ты порвала с ним?

Столь прямой вопрос ошеломил и даже испугал Цзинь-Цзинь.

— Он — не такой человек, — ответила она. — Наверное, он всегда знал, что я кого-то встречу. Что такой день наступит. — Она попробовала чай и поморщилась. — Я не могу остаться здесь насовсем. Я это знаю. Но он никогда… никогда не выгонит меня. — Последние слова Цзинь-Цзинь произнесла с трудом.

Билл поставил свою чашку на поднос.

— Тогда, должно быть, он тебя очень любит.

— Он заботится обо мне.

То, что у нее было с владельцем серебристого «порше», она не называла любовью. Никогда не называла.

— А как у тебя с деньгами? — спросил Билл.

— Пока хватает.

— Тебе нравится чай? — спросил он, чтобы уйти от неприятной темы.

— Чай с молоком? — надула губы Цзинь-Цзинь. — Это ужасно.

Билл засмеялся и взял сахарницу.

— Это легко исправить. Нужно лишь подсластить чай.

Он сам положил ей ложку тростникового сахарного песку и тщательно размешал.

Цзинь-Цзинь все так же настороженно попробовала непривычный напиток.

— А теперь?

— Лучше. Как ты сказал? Нужно лишь подсластить. Я запомню.


На коленях у Тигра лежал новенький ноутбук. Пальцы водителя бегали по клавишам. Обычно Тигр вылезал из кабины и распахивал дверцу, однако сейчас он даже не заметил подошедшего Билла. Утро было морозным. Холодный январский ветер продувал насквозь, забираясь внутрь его недавно купленного пальто от Армани.

Биллу пришлось постучать по лобовому стеклу. Лишь тогда Тигр встрепенулся, закрыл ноутбук и положил на заднее сиденье.

— Неужели тебе времени не хватает? — удивился Билл. — И чем ты так увлекся?

— Ничего особенного, босс.

Тигр не успел выключить компьютер. Билл, не спрашивая разрешения, откинул крышку. Честно говоря, он ожидал увидеть картинки с голыми девицами или новыми машинами. Вместо этого на дисплее красовалась цветная фотография странного сооружения — не то кресла, не то трона — величиной с телефонную будку. Сидящего на нем можно было увидеть лишь спереди; со спины и с боков этому мешали деревянные стенки, украшенные резьбой и рядами каллиграфически вырисованных иероглифов. Стенки и придавали этой старинной китайской мебели сходство с телефонной будкой. Вокруг нее толпились босоногие ребятишки. Пояснение к снимку было на английском языке, и Билл прочитал: «Гонконг, 1963 г. Юные родственники пытаются подглядывать за невестой, которую несут к месту брачной церемонии».

— Что это такое? — спросил Билл.

— Мой бизнес, босс, — смущенно улыбнулся Тигр. — Это мой личный сайт. Желаете посмотреть?

Билл ободряюще улыбнулся. Тигр осторожно взял ноутбук. Его пальцы опять забегали по клавишам. Вещи, появлявшиеся на экране компьютера, скорее напоминали произведения искусства, нежели предметы быта… Черные лакированные шкафчики, которые ставились возле кровати. Дорожные сундуки. Ширмы с ручной росписью. Кофейные столики. Специальные сундуки для хранения подушек. Кровати с деревянным балдахином. Красные фонари, которые Билл видел в исторических фильмах. Во всем этом была странная, аскетичная красота.

— Это мой способ разбогатеть, — застенчиво улыбаясь, сообщил Тигр. — У меня есть связи в Гонконге и на Тайване. И с фабриками на юге. Много фабрик, босс.

— И что, большой спрос на такие вещи? — осторожно спросил Билл.

— Огромный. И он все время растет, босс. В прошлом, когда были плохие времена, много китайской мебели уничтожили. Теперь в Китае много богатых людей. Они не хотят западную мебель. Она им надоела. Они хотят традиционную китайскую мебель.

Тигр глядел на него, словно мальчишка, которому требовалось одобрение взрослых.

— Скажете, плохая идея, босс?

Билл был потрясен и немного огорчен. Очень скоро они могут лишиться опытного водителя. Но таков уж Шанхай, где каждому непременно хочется разбогатеть.

— Что ты, Тигр! Это прекрасная идея. Потрясающая идея. Я от всего сердца желаю тебе успеха. А скажи: мебель, которую ты показывал, — она подлинная или сделана под настоящую?

— Всякая, — обрадованно закивал Тигр. — Есть старинная, есть и современная. Вы не поверите, уцелела мебель времен династий Мин и Цин.[67] Я знаю хороших реставраторов. А южные фабрики делают точные копии старинной мебели.

Тигр выключил ноутбук и завел мотор. Билл мысленно усмехнулся: как всегда, граница между подлинниками и копиями была весьма размытой. В основном, это зависело от того, во что ты предпочитаешь верить и сколько готов заплатить. Если денег очень много — тебе достанут подлинные вещи в приличном состоянии. Если денег поменьше — найдут подлинные, но требующие реставрации. В остальных случаях тебе предложат копии. Впрочем, даже для того, чтобы сделать копии со старинной мебели черного и красного дерева, нужен изрядный талант. А бывают поистине гениальные мастера, чьи копии вообще не отличишь от подлинника.

Глава 20

В аэропорту было не протолкнуться. Казалось, весь Китай собрался куда-то лететь. Ежегодно страну охватывала лихорадка предпраздничных перемещений. Вот и сейчас китайские пассажиры в теплой одежде (температура до сих пор держалась ниже нуля) волокли через металлодетекторы свои неподъемные чемоданы. Все здание аэровокзала было увешано красными фонариками. Китай готовился встречать Новый год по лунному календарю.

Снег на обочинах чанчуньских дорог почернел от копоти и грязи. Сам город выглядел куда суровее и угрюмее самоуверенного Шанхая. У горожан тоже другие лица: замкнутые, настороженные. И одеваются здесь намного проще и беднее. Биллу вдруг показалось, что он переместился не только в пространстве, но и во времени, попав в старый Китай.

Он снял номер в одном из отелей центральной части города. Цзинь-Цзинь сказала, что только взглянет, как он устроился, и поедет к своим. Она собиралась все это время жить в квартирке на окраине Чанчуня, где сейчас проживали мать и сестра и где прошло ее детство. Цзинь-Цзинь добавила, что, если бы она осталась с Биллом в номере, это не понравилось бы ее матери. Как ни странно, Билл даже обрадовался. Пусть побудет у своих, пусть окунется в атмосферу родного дома.

Однако праздновать китайский Новый год им предстояло в жилище Цзинь-Цзинь. Спустя несколько часов она заехала за Биллом. На ней был ярко-красный свитер. Щеки Цзинь-Цзинь тоже раскраснелись от мороза. На время торжеств унылый серый Чанчунь расцвечивался красным.

В вестибюле отеля царила предпраздничная суета. Очередь на такси намного превышала привычные размеры. Казалось, Рождество, календарный Новый год и начало летних каникул слились воедино.

Из центра города такси повезло их по уныло одинаковым улицам, застроенным уныло одинаковыми серыми домами. Это был коммунистический город в китайском воплощении. Километры улиц и ряды домов, полностью исключающих даже намек на индивидуальность. Но и здесь, в окнах этих омерзительно одинаковых квартир, светились красные фонарики.

Билл держал Цзинь-Цзинь за руку и думал о мире, в котором она выросла. Была ли она похожа на нынешних чанчуньских ребятишек, радостно спешащих с родителями домой? Вряд ли. Эти дети принадлежали уже совсем к другому поколению. Детство Цзинь-Цзинь было намного тяжелее. Она не очень любила рассказывать о нем, но даже по ее коротким фразам Билл догадывался, как сильно бедствовала их семья. Цзинь-Цзинь могла утаивать воспоминания. Но мизинцы на ее ногах… достаточно взглянуть на эти пальчики, чтобы о многом догадаться.

Ее мизинцы на ногах были совсем детскими, сморщенными, несоразмерными с остальными пальцами. Как ни странно, Цзинь-Цзинь даже гордилась этим и утверждала, что родилась с такими мизинчиками, унаследовав их от матери. Билл не спорил с ней. Но настоящая причина была совсем иная — бедность.

В какой-то момент у Цзинь-Цзинь, как и у любого подростка, начала расти нога. Девочке требовалась новая обувь по размеру, а денег в семье не хватало. И Цзинь-Цзинь приходилось ходить в старой, с трудом впихивая выросшие ступни в тесные туфли. Основной удар приняли на себя мизинцы — немые свидетели нищеты, в которой жила семья Цзинь-Цзинь. Наверное, крестьянским детям было легче хотя бы потому, что они ходили босиком. Но зимой, да еще по городским улицам, босиком не погуляешь.

Такси остановилось возле многоквартирного дома, в окнах которого, как и везде, горели красные фонарики. Железобетонный улей, разделенный на маленькие соты. Жилой барак, точнее стойло, построенное для бессловесного рабочего скота в те времена, когда северо-восток называли «индустриальным сердцем Китая» и когда чанчуньские заводы и фабрики работали в три смены.