Тата Чепурнова - Моя крайность

Но для утра это уже слишком.

Успеваю перехватить кружку, решительно подношу её к лицу, чтобы втянуть ноздрями ненавистный тяжёлый букет Изабеллы и обличить порок мамы, её слабость и неверие, что жизнь и без алкоголя способна радовать.

— Детка, не надо…

С грохотом и попутными визгами отправляю посудину в раковину, открываю кран, чтобы смыть пурпурное пятно. Жаль также просто не смыть позора, тенью маячившего в нашей семье.

— Клянусь, я брошу.

Слушаю её вполуха, но не потому что давно уже утратила веру в многочисленные клятвы завязать, а потому что шум в ушах не позволяет различать фразы, которые звучат нелепо и коряво, не внушая никакого доверия.

— Сегодня совсем невмоготу, — стоит на своём, бьётся до конца, а мне мерзко от того, в кого она превращается, на какое дно опускает всех нас. — Ри-та-а, — наконец прикрикивает мать, отчаянно хватая меня за руку, пресекая розыскные мероприятия. Мешая из последних сил, но не сбавляя прыти, впрочем, как и я. Уж лучше бы она так боролась с собственной пагубной привычкой, чем с дочерью, чьи намерения отыскать припрятанную заначку, лишь с благой целью, а не в отместку за погром в личных вещах.

Тянусь по инерции к дверце последнего шкафчика, совершенно не ощущая давления пальцев, плотным кольцом сжатых на моём запястье. Такое рвение меня остановить, срабатывает как катализатор: раз не дают открыть шкаф, значит я на верном пути, точно так же как и мама — на пути к алкоголизму. Недаром ведь говорят: "первый признак — выпивка в одиночку."

Осознание полученной пощечины приходит гораздо раньше и самого звука резкого и, хлесткого, содрогнувшего мимолетную тишину. И самой боли, горящей теперь жгучим отпечатком ладони на моей щеке.

— Прости, — понуро опускает голову, пряча взгляд от стыда передо мной. Перед дочерью, которой припечатала всё своё негодование недюжинным ударом.

Марго

Пытаясь успокоиться, сжимаю губы, выравнивая дыхания и призывая все силы не расплакаться, не обнажить и без того страшный надлом.

— Остановись, мам. Ты же не видишь ничего, горе заливаешь, страх одиночества закрываешь чужим мужиком, — вдруг осмелев, выплевываю давно клокочущие во мне вопли, но даже не чувствуя облегчения от высказанной горькой истины. Жму ладонь к месту удара, будто намеренно скрывая красноватые следы незаслуженного наказания. — Холишь, лелеешь драму, которую давно отпустить пора. Прекрати себя убивать, мам, — еле шепчу, ощущая в горле тот самый неприятный осадок, словно мелкие песчинки, натирая царапают связки, покидая меня вместе с голосом. — И нас с Лёшкой прекрати убивать. Мы все устали… выдохлись.

— Так, а я вас никого не держу. Выход вон там. Идите… дышите полной грудью.

Резко вскидывает руку, указывая на дверь, больше не напяливая скорбно-виноватого выражения на вдруг просиявшее злостью лицо. Достаёт из шкафа спрятанную бутылку и уже без всякой шифровки наполняет бокал, жадно выпивает до дна, в довершении, слизнув последние капли с обветренных губ.

Мгновение спустя, когда оторопь отступает, внутри медленно, но верно начинает закипать гнев и если я останусь, то утилизацией вина наш скандал не закончится. Крупная дрожь бьёт каждый мускул, сокращая тело болезненной судорогой, из-за которой я не могу попасть босыми ногами в кеды и бросив провальную затею, ныряю в открытые сланцы. Закидываю рюкзачок за спину, а в том нехитрый набор, мизерные остатки личных вещей, кое-какое золото, паспорт и телефон. Всё то, что мне приходится постоянно с собой таскать.

Не задерживаясь ни секунды выбегаю из квартиры, конечно если наш проходной двор, с периодическими сборищами местных выпивох можно назвать этим тёплым и уютным словом — дом. Давно нельзя, а я всё чаще прихожу сюда лишь с целью переночевать, потому что не имею возможность снять собственное жильё, а теперь и вовсе остаюсь без денежных средств.

Но дело даже и не в деньгах, а в осознании того, что уйду я — пропадёт и она. Опустит руки окончательно, перестань цепляться за призрачную цель вернуться в нормальную жизнь.

Слёзы давно щиплют глаза и возможно я бы дала им волю, если бы мне не встретилась парочка курильщиков двумя этажа ниже. Сегодня явно не мой день. Кажется, даже уши закладывает от шума собственного пульса. Ну или же у знакомых нет слов при виде моего расстроенного выражения лица.

Мы молчим, глядя друг на друга. Тяжело объяснить необъяснимое, а видеть жалость в Леськиных глазах, и болезненную солидарность с моим незавидным положением в Пашкиных — ещё тяжелее. А думать, что я погрязла в семейной драме с дурным запашком, из которой выход чуть ли не в петлю — невыносимо.

Нервно дёргаю рюкзаком, крепче стискивая пальцами лямки, до их натужного скрипа.

— Падай везунчик, — спрыгнув на ноги, Паша предлагает занять его место, ловко помогая мне снять рюкзак, чтобы тот не мешал сидеть на узеньком подоконнике.

Леська, как обычно курит, аккуратно стряхивая пепел в банку, тогда как Котов обильно посыпает им лестничную площадку. Я пристраиваюсь поодаль от подруги, привалившись спиной к откосу, ощущая даже через ткань топа облупившуюся краску на стене. Дистанция, конечно, меня мало спасёт от сигаретного дыма, так же как и от расспросов, которые уже вертятся на их языках.

— Смотрю набитый четырёхлистник не особо тебе помогает, — еле заметно кивает в сторону моей щиколотки, где красуется трехнедельной давности татуировка, к счастью уже полностью зажившая и не доставляющая дискомфорта, как это делают разговоры с явной подковыркой.

— Гош, тебе съехать с этого дурдома надо, — Леся приободряюще хлопает меня по колену, принимаясь выводить на нём острым ноготком причудливые узоры.

— Точно, переезжай ко мне, — активизируется Паша, сально улыбаясь. — Да и с переездом никаких проблем, хорошо всё-таки быть соседями.

— Котов, ты-то тут причём? — прыскает от смеха Леська, вместе с едким смешком выпуская клуб дыма мимо форточки. — Ты гол, как сокол. Тебя самого нафталиновые бабушки содержат. А нам нужен состоятельный папик.

Изогнув бровь: идеально выщипанную и подкрашенную, она немного манерным жестом поправляет волосы, придавая своему каре небрежно собранному в хвост ещё больший творческий беспорядок.

— В содержанки я не согласна, — словно обжигаюсь этой фразой, но сильней страдая от предложения податься в приживалки.

— С такими жизненными принципами и идеалами тебя туда и, не особо возьмут.

— Ну и замечательно, тебе больше папиков достанется. Будет на ком оттачивать своё мастерство, — обиженно парирую. Если она язвит, то и я в праве ответить в том же ключе.

– Через несколько лет твою целку даже на аукционе никто не захочет покупать, — она отвечает спокойно и холодно, что я прихожу к выводу — Лесю ничем не пронять, а вот нарваться на язвительный укол так это без проблем.

— А я всё ждала, когда ты вспомнишь об этом, да ещё и при нём, — смотрю на Пашу, присвистнувшего от услышанной сенсации.

Начиная физически ощущать его похабный взгляд, скользящий по моим голым ногам до отворотов коротеньких джинсовых шорт, а затем вверх до груди, чуть выступающей в вырезе со шнуровкой.

— Девственность — это женский недостаток, который легко устраняется мужским достоинством…

— Забудь, понял? — вырываю рюкзак из Пашкиных рук, срываясь бегом вниз по лестнице.

Максим

Телефон на прикроватной тумбочке громко вибрирует, а этот безжалостный звук, заставляет резонировать каждую клеточку моего воспаленного похмельем мозга. Недовольно морщась, выползаю из-под одеяла, тут же пожалев об этом. Солнце явно давно успело перевалить за полдень, проникнув сквозь узкую полоску, оставленную между неплотно задернутых штор. Выхватив глазами чёртов солнечный луч, снова падаю головой в подушки, прикрывая ладонями лицо.

"Здравствуй новый день" — вою разочарованно в руки сложенные лодочкой, страшась встретиться с реальностью.

Зачем только вчера пил без меры? Ах, да, в попытке вытравить из головы кое-кого до зубного скрежета, настырного.

Поздравляю, дружище, экзекуция спиртным нанесла существенный урон, жаль не в том направлении.

Во рту до боли пересыхает от обезвоживания, муторное состояние с пробуждением лишь усиливается, наказывая за опрометчивость. Но окончательное самобичевание доползает до самого пика, когда я замечаю голые бёдра неприкрытые ничем, ни одеялом, ни бельём.

Красивый такой изгиб, соблазнительный, плавно переходящий в длиннющие, почти бесконечные ноги.

Тут же вспоминается активно проведённый вечер с весьма ненасытной девушкой, знающей толк в любовных играх. Жаль, конечно, будет её расстраивать, но ничего долгосрочного строить я не намерен, да и повторять секс марафон не горю желанием. Удовлетворились и разбежались.

Телефон настырно отзывается очередным жужжанием, возвращая к более важным делам, которые нет больше сил игнорировать. Разблокировка рассыпается на экране уведомлениями о непринятых звонках, сообщениях во "вконтакте", "ватсап" и даже напоминалкой "МарГОШка работа".

А вот и весточки от той, которую мне нужно было забрать, чего я так и не сделал, предпочтя покатать верхом сексуальную блондиночку. А наездница из неё — выше всяких похвал, может быть я и передумаю, приглашу её ещё на пару палок чая.

"Макеев, где тебя носит?"

Прямо вижу, с каким выражением лица писалось первое сообщение. Кнопки, вероятнее всего горели под пальцами Марго, жаждущей справедливости и пунктуальности от похотливого меня.

"Ты настоящий СВИН"

Написано с интервалом в пять минут, какая нетерпячка и настырность, вот что значит уметь правильно заинтересовывать людей. Этого таланта у меня точно не отнять.