Тата Чепурнова - Моя крайность

— Ну зачем всё усложнять? Я помогу. Говоришь "нас больше нет", окей.

Я пинаю сумку в коридор, из которой по пути всё время что-то вываливается и Марго едва поспевая следом, подбирает то выпавшее белье, то платья или очередную кофточку.

— Прекрати. Это ребячество, — остервенело цепляется за рубашку, выправляя ту из-под пояса брюк, усердно пытаясь меня остановить. — Нас и не было никогда. Ты хотел пробовать взрослую жизнь с чистой девочкой, а она просто тебя использовала.

Марго

Смотрю на него, застывшего на пороге, но сделать шаг назад, чтобы впустить, не получается и захлопнуть дверь — выше моих сил.

— Что ты здесь делаешь?

Мое истосковавшееся сердце готово напрочь забыть свои функции, замереть предательски и больше не биться, давая возможность вслушаться в сердцебиение позднего гостя, распробовать его тональность и понять, что же меня ждет от этой встречи. Ведь непроницаемое выражение лица не позволяет считать с себя ни мотивов, ни эмоций.

Мой тяжёлый выдох разрезает гнетущую тишину, не нашедшую ответа на поставленный простенький вопрос. Мандраж от ожидания неприятно вкручивается в виски первыми признаками начинающейся головной боли.

— Пришёл попрощаться, — проходится своим ледяным тоном по незримой ниточке, что по моему мнению несмотря на произошедшее, все еще связывает нас, удерживает рядом. — Я уезжаю.

Макс небрежно поправляет сползающую с плеча лямку спортивной сумки, двигаясь так непринужденно и уравновешено, что я начинаю ему завидовать. Никаких нервных движений, как на автомате, а я без скрипа даже незначительно шелохнуться не могу. Стискиваю пальцами дверную ручку до побелевших костяшек, до боли, словно сопротивляясь слабости, подкосившей мне ноги. Но такому потрясению противостоять непросто и я отчаянно удерживаю взгляд в одной точке — на привлекательной ямочке, что красуется на подбородке. Смотрю, не моргая, лишь бы не потерять ориентир, который утихомиривает лёгкое подташнивание от накатившегося волнения.

— Знаю, — голос взволнованно дрожит и мне приходится прикусить щёку изнутри, лишь бы не сорваться. Сейчас ни слёзы, ни искренность, ни признание вины, которая поедом ест меня уже неделю — не помогут. Да и реанимировать по большому счету увы нечего, я сама оттолкнула Максима, да так грубо, что его неожиданное появление на моем пороге, как гром среди ясного неба. А в холодных синих глазах так и полыхают вспышками молнии, которыми он явно пришёл меня карать.

— Конечно… знаешь. Это же из-за тебя я уезжаю, — язвительно произносит он, бесцеремонно толкая дверь и входя без приглашения, а вернее, грубо оттесняя меня к стене. — Ты одна?

Смелости хватает лишь на слабый кивок и мимолетный взгляд на вдруг заострившиеся скулы с поигрывающими на них желваками. Он явно напряжен, не иначе как взведенная пружина и я боюсь представить какая будет убийственная отдача.

Хлопок входной двери, глухой звук сброшенной на пол сумки и мерные шаги Макса, все это отзывается дрожью во мне, непреодолимой паникой, разогнавшей адреналин по крови.

Желание сбежать, подстегивается кусающим холодком, спустившимся по позвонкам от шеи вниз, спрятавшись под лёгкой трикотажной рубашкой. А жажда остаться и нетерпение насладиться уединением с Максимом, припечатывают ноги к полу, будто отливая их из свинца.

— Где все? — вкрадчиво интересуется он, подойдя вплотную, заставив меня упереться спиной в стену, ощутимо впечатавшись в неё острыми лопатками.

— Кто все? — отдышавшись, хрипло отвечаю вопросом на вопрос, ненавидя себя за многое, а Макеева за власть, которой он обладает надо мной. Над моим телом, что явственно чувствует дикую смесь возбуждения и враждебности, которые искрят между нами. — Лёшка в больнице, мама в ночную ушла.

— Значит я удачно зашёл.

Бесцветная улыбка касается его полноватых бледных губ. Чуть прищурившись, он скользит взглядом, будто медленно трогает, обводит контур лица, спускается по шее, задерживается на ключицах и ныряет в неглубокий вырез. А кожа горит, откликается россыпью мурашек, почти ощутимо на физическом уровне принимая ласку.

— Удачно? — нервным движением обхватывает ладонями мои впалые щеки и уткнувшись нос к носу, замирает на долю секунды. Втягивает знакомый аромат моих не до конца просохших волос и наполняя всё мизерное пространство пряным ароматом своего парфюма, будоражащим свежие воспоминания о нашем счастье. — Или нет?

Его отчего-то загнанный пульс сплетается с моим, неистово пляшущим в венке на шее, так ярко намекая, что Максим каждым касанием неминуемо подталкивает меня к бездне, в которой не будет ни контроля, ни понимания, ни стопов.

Марго

— Смотря для чего? — еле слышно шепчу, удивляясь своей флиртующей тональности.

Горячие подушечки пальцев стискивают мою не менее горячую мочку уха, достаточно простеньким прикосновением доводя до сумасшествия. Пока вторая рука зарывается в волосы.

— Для того чтобы проститься…навсегда, — собрав волосы в кулак, безжалостно дергает их, побуждая меня вновь уткнуться, но уже носом в его напряженные губы, но в то же время изогнутые в кривой усмешке. — Правда я не умею прощаться, когда так сильно болит, — зло рычит сквозь зубы, или просто с усердием глотает болезненную эмоцию? — Научишь?! Отсекать…не задумываясь о последствиях.

Я нервно закусываю губы, чтобы сдержаться и не зареветь, ни от обиды за грубость Макса, а от того, что сама так и не отсекла. Не научилась ни жить без Макеева, не преуспела в собирательстве кусков своего же разбитого сердца. С меня паршивый учитель, раз я до сих пор истекаю едкой тоской, разъедающей зияющую дыру в груди.

Слезы, обжигающими дорожками стекают по щекам, но я не стремлюсь их стереть с лица. Мне не стыдно оказаться слабой, лишь предположение, что Макс может отнести мои слезы к показательному выступлению, останавливает клокочущую истерику.

— Малая, ну не реви. Я живучий, не сдохну без тебя, — его слова пропитанным горьким сарказмом путаются в волосах, в которые он лениво зарывается носом. — А вот без прощального секса… точно помру.

Хрипло шепчет, вклинивается коленом между моих ног, а пальцами торопливо расстегивает пуговки на рубашке. Мелкие бусины не поддаются неуклюжим движениям мужских рук. Путаются в крошечных петлях, заставляя Макса недовольно рычать в перерывах между влажными поцелуями, которые хаотично появляются то на моей шее, то на пульсирующей от укусов мочке уха.

— Как же я скучал! — возможно, у меня просто слуховые галлюцинации, ведь не может с такой согревающей теплотой в голосе говорить человек, которого растоптали предательством. Ясно одно, мы оба фатально несчастны, больше не имея ни возможности, ни желания изображать из себя гордое величие, рвемся навстречу друг другу. — Расслабься, — снова терзает губы, то нежно целуя, то прикусывая яростно, побуждая сдаться под его напором. — Маргош, расслабься, хорошо же будет.

Окончательно сжигая мосты, я послушно срываю с себя рубашку, которая так и не поддалась Максу и оставшись лишь в коротеньких шортах, отрезаю путь к отступлению. До дрожи в каждой клеточке тела, вожделея быть как можно ближе, теснее жаться, но вместо обжигающей близости кожа к коже, покрываюсь мурашками от касаний к прохладной “косухе”.

— Пожалуйста, разденься, — умоляюще выдыхаю в застывший полуоткрытый рот.

— Нет… сама, — глумливо посмеиваясь, Максим разводит руки в стороны, ожидая моих решительных действий. — Вылечи меня и отпусти туда, где мне место.

Облизнув вмиг пересохшие губы, тянусь к молнии, дергая вниз непослушными пальцами бегунок, стаскиваю с плеч мешающую куртку. А следом и свитер летит на пол в кучу снятых вещей, где давно затерялась и моя совесть. Меньше всего меня сейчас волнует, как я выгляжу. Нелепо, распутно, развязно, плевать, я просто хочу впитать всю страсть до последней капли, запечатать ее в себе и вспоминать, как только Макеев уйдет навсегда.

Прижимаюсь озябшим телом к его горячему торсу, дурея от жара и сумасшедшего, ненормального желания, которое ноет внизу живота, требуя большего.

Нежные, едва ощутимые поглаживания, нетребовательных ладоней, стирают тонкую грань, делая нас одним целым. И когда Максим, словно подразнивая, пытается убрать руки, я как кошка тянусь за ними, впитывая ласку.

Из-за не прошедшей до конца скованности после операции, Максим безуспешно старается подхватить меня на руки, но спустя несколько неуклюжих попыток, обходит сбоку, становясь за спиной.

Я кожей чувствую колебания воздуха, который вибрирует в сокращающемся между нами расстоянии, а как только широкая грудь, вплотную прижимается к моей уже влажной спине, я отрывисто выдохнув, откидываюсь затылком на подставленное плечо.

Голова нещадно кружится, всё словно окутано плотным туманом и чтобы не растерять жизненные силы, невольно зажмуриваюсь. Понимая теперь лишь по количеству неспешных шагов и пары поворотов, куда меня приводит Максим. Быстрый разворот, толчок и я падаю поперёк кровати, тут же ощутив тяжесть, с которой Макс наваливается сверху, хотя одной рукой, согнутой в локте он опирается на матрас.

Срывая последние оплоты здравомыслия, я прогибаясь в спине, приподнимаюсь, то и дело подставляя налитую грудь под жадные губы.

Влажный поцелуй, а следом приходится порывисто вскрикнуть, чтобы Максим разжав зубы, выпустил затвердевший сосок.

— Остановиться? — замирает, но выхватив в полумраке спальни мой слабый отрицательный кивок, ведёт ладонью по подрагивающему животу вниз к кромке белья, заскакивая мизинцем под резинку. — И не говори потом, что у тебя не было выбора.

Лязгом ремня отсекает последнюю возможность остановиться, впрочем, внутренний огонь желания может сжечь меня до тла раньше, чем кто-то из нас передумает.