Юрка долго смотрит поверх очков, недоумевающими глазами, не особо понимая моей неуместной просьбы.

— Купи чего-нибудь сладенького. А в аптеке обезболивающие и прокладки, на две капельки думаю хватит. Надеюсь с Дашкой именно то, о чем я…

— Ты сдурела? — повышает тон Юра, перебивая, словно я сказала что-то мерзко обвинительное. — Ей всего двенадцать.

— Иди, Юр. Мальчика-колокольчика не включай, это физиология.

На самом деле, особо четкого плана я не имею, да и тема весьма щекотливая, о таком обычно мамы рассказывают, но я старательно держу марку, говоря вроде с сознанием дела. Натянув улыбку, как некую маску, я довольно-таки настойчиво стучу по плохо выкрашенному дверному наличнику.

— Даш, это Маргоша…соседка. Откроешь?

Раздаётся короткий щелчок и передо мной открывается дверь, не широко, а совсем немного, так чтобы в образовавшееся отверстие смогла протиснуться рука, и она мне кажется настолько бледной, что я уже сомневаюсь в предположительно поставленном диагнозе.

— Дверь закрой. Не хочу их видеть, ни-ко-го, — понуро опускает взгляд в пол, усаживаясь на край ванны.

Я присоединяюсь к ней, придвинувшись максимально близко, и не потому что стараюсь побыстрее наладить контакт, а потому что крошечная ванная комната не позволяет находиться в ней сразу нескольким людям.

— Тебя кто-то обидел?

В ответ она нервно трясёт головой, и густые волосы ниспадая волной, закрывают ей лицо, пряча от меня и заплаканные глаза, и раскрасневшийся от плача нос.

— У тебя кровь?

— Да-а, — вдруг оживившись, выкрикивает она. — И девчонки сказали, что я теперь умру.

— Глупости. Теперь они все умрут от зависти. Твоё тело изменится, вырастет грудь, — украдкой смотрю на свою и понимаю, что не сильно она выросла в пубертатный период. — Ты станешь другой — взрослой, — подбирать правильные слова оказывается слишком сложно. — Девушкой, а не девочкой. Месячные — это не болезнь и никакой угрозы не представляют.

Разговор выходит сумбурным, но и то всё лучше, чем полное неведение. Ведь Дашкина мама не удосужилась посвятить её в девичьи секреты, беспечно променяв эмоциональный баланс ребёнка на бутылку.

— Спасибо, — поблагодарив и поймав меня за руку на самом пороге квартиры, Юрка вручает конверт.

— Что это?

— Документы на мотоцикл, — помедлив, сухо продолжает он. — Байк правда разбит, не в хлам, но капиталочка ему светит. Макеев далеко не урод и уж тем более не опустится до попрошайничества. Думаю будет справедливо возместить хоть часть за ремонт. От меня он денег не возьмёт.

— Аналогично, он знать меня не хочет, — кажется, я на физическом уровне чувствую тяжесть, переданного мне свертка, хотя он практически ничего не весит. И я поспешно возвращаю его. — Слишком гордый.

— Возьми, — в очередной раз протягивает конверт с деньгами. — И даже не упрашивай взять его обратно, я же не откажусь.

— Счастливо, — крепче сжимаю пальцы, до конца не понимая, как отдать Максиму предложенную Котовым взятку.

Глава 33 "Любишь жёстко?!"

Максим

Вечер, впрочем, как и сама игра безвозвратно испорчены ее приходом. Зачем только притащилась сюда? Как блоха доставучая, что грызет пса бездомного, а он все что может сделать, так только кусать собственную шкуру, в надежде извести паразита.

Ведь объяснил все по-человечески еще в пятницу, когда вопреки дикому желанию прижать к себе посильнее, нарочно отталкивал, осознавая что так будет лучше для нас обоих.

Но судя потому что она здесь, ее не проняли ни слова оскорбительные, ни грубые просьбы оставить меня в покое, а именно этого хочет мой разум, каждый раз проигрывая телу, что тянется к Марго в изголодавшемся порыве. Лучше не заигрываться и не доводить до едкого разочарования, которое как горький осадок будет отдавать терпкостью при любой нашей встрече. Обостренного чувства собственного ничтожества я не переживу, если испорчу Крайнову, но и видеть, как она постоянно не дружит с головой — выше моих сил.

Но если каждый раз впрягаться, думать за неё и отваживать потенциальных претендентов на всю Марго сразу — это будет выглядеть, как ревность. К чертям видимость, ведь изнутри я давно изъеден неистовым ревностным зверем.

Снова злюсь, заводясь с пол оборота при виде хрупкой фигурки, сидящей на самой ближней к площадке скамейке. Немаленькая трибуна для обычной дворовой спортивной площадки абсолютно пуста, но Маргарите, видимо, нужно привлечь максимум внимания к своей персоне. Набить мне очередную болезненную оскомину своим близким присутствием.

Сама невинность: голые ножки, одетые лишь в крошечные, почти кукольные шортики, сведены вместе; вплотную прижатые острые, слегка худощавые коленки друг к другу. На плечи небрежно накинута джинсовая рубашка, а под ней довольно-таки откровенная майка с глубоким вырезом.

Странно, но даже на таком приличном расстоянии я подмечаю все детали. И готов поклясться, Маргарита так вырядилась неслучайно.

В руках зажат картонный стакан из ближайшей кофейни и я начинаю ощущать нестерпимую жажду, вот только кофе тут явно мне не помощник. Стараюсь не смотреть в её сторону, но абсолютно уверен — выходит халтурно, надежда лишь на то, что Маргарита следит за игрой, а не моими реакциями.

Пофиг, доиграем безразличие до конца, с гордо поднятой головой.

— Макеев, тебе яйца что-ли мешают играть?

Захар кидает пас от груди, намеренно совершая передачу мяча сверху вниз, которую я не в силах принять руками как положено, ввиду назойливого присутствия девчонки. Ведь та теперь не только в моей голове, но и перед глазами маячит чаще, чем белые мушки у страдающих потерей сознания. Шум в ухе, в которое прилетает мяч, раздражает куда меньше, чем гогот пошляков, решивших осмеять мою растерянность.

Всегда собранного Макеева вдруг словно подменили и моим товарищам не понять столь разительной перемены.

— Ты либо с нами доигрывай по-человечески, а никак рукожоп. Либо иди играй в бильярд со своей красоткой.

— Заткнись, — лёгким, но не лишенным напряжения движением пасую мяч, всерьёз уже потеряв осмысление игровой ситуации. А лажать я не люблю, ни в чем…Иногда полезно отступить, чтобы не потерять контроль безвозвратно.

— Да, Макс. Луза уже здесь, пора закатить шары.

— О-о-у-у, — приложив кулак к губам, подвывает в него Славян, изображая высшую степень восторга от того, как Марго покачивая бёдрами идёт в нашу сторону. — Не тормози, братан, такую конфетку и не взять, надо быть полнейшим импотентом.

— Ладно, пойдём мы, — все трое отзеркалив глумливую ухмылку Захара, сворачивают игру, уходя по домам. — Развлекайся.

— Что ты здесь делаешь? — подстегнутый любопытством бросаюсь выяснять причины её прихода, сразу же как она появляется на площадке.

— Гуляю.

С вызовом отбивает мой холодный тон. Чувствую разговор будет тот ещё, она не захочет сдаться, я больше не дам слабину. Решение давно принято мной и я намерен следовать алгоритму отваживания от себя подруги, от которой хочется чего-то большего.

— В дохреналионе кварталах от дома?

— А что нищебродам путь заказан в элитный спальный район?

Не понимаю зачем она вновь заводит старую пластинку? В средневековье чумных шарахались меньше, чем меня Маргарита, вечно с брезгливостью упоминающая, что наши социальные ступени разнятся. Нервно выдергиваю из спортивной сумки полотенце, что лежит поверх вещей. И слава богу, а то судорожно рыться в содержимом сумки как-то проблематично.

— Крайнова, — вытираю пот со лба, спускаясь ниже, промакивая выступившие капли под носом и на шее. — Давай сразу к делу. Хватит этих любезных обнюхиваний под хвостом.

— А ты хочешь сразу к главному? Ок. Держи, — протягивает конверт и я по инерции выставив руку, хватаюсь за край плотной бумаги. — Там документы на мотоцикл и часть денег на ремонт. Извини, — шепчет с такой фальшью в голосе, что мне нестерпимо хочется пожелать ей прикусить язык и больше никогда не врать изворотливо. — Но Пашка с дружками его разбили.

— Как мило послать на разборки бабу, — отталкиваю ладонь с унижающим меня откупом, не веря своим глазам. После всех гнусных поступков, Маргарита смеет идти вместо Котова на переговоры. — Оказывается всё просто, ремешок на ручки накинуть и порезвится, и адвокат готов.

— Завидуй молча.

— А чему завидовать? Тому, что тебя особо и разводить не надо, ты сама с этим неплохо справляешься, предлагаешь себя на каждом шагу, — понимаю, что обижаю её этими словами, но заткнуться уже не могу. Горькая правда так и льётся из меня, всей обидой скапливаясь слезливой влагой в уголках глаз Марго. — Когда ты уже головой начнёшь пользоваться? Или ты в неё только ешь?

— Нет, порой ещё и сую в неё что-нибудь. Тебе не понять жажды экстрима. Ты же трусливая тряпочка, Макеев. Дорогая, дизайнерская тряпочка, к тому же и безвкусная.

Подогретый болью от её зло брошенных слов, я не в силах держать себя в руках. Хватаю за лямки простенькой хлопковой майки, стискивая их в пальцах до надрывного треска ниток, дёргаю вверх. С силой… с бешеной злостью, припечатывая Маргариту спиной к сетке. Небрежно, с наглым нажимом бедра толкаю ее, до тех пор пока тело не перестает сопротивляться, обмякает, уперевшись в железный поручень.

Я могу прямо сейчас перестать играть в благородного дружка, ждущего разрешения. Могу пересечь сплошную между нами, просто взять всё, что мне будет позволено. А что взять не позволят, со временем вырву упрямством и упертостью. И если Крайнова всё ещё делает крупные ставки на моё воспитание, я готов её разочаровать. Готов показать, как могут поступать трусливые тряпки.

Рваный выдох опаляет мне губы, ещё стремительней разгоняя по крови заложенный природой инстинкт размножения. Мне приятно чувствовать, как Марго слегка дрожит от волнения, как твёрдо хватается руками за поручень, чтобы не потерять равновесие. Хотя это и лишнее, я явно её не отпущу, ни сейчас, и ни преподав урок.