— Но ведь я не жена герцога, верно? — громко спросила она самое себя. — Я жена простого шотландца, а это совсем иное.

Элизабет заметила, что из носика чайника бьет пар, и сняла его с крючка железными щипцами. Что-что, а чай, подумала Элизабет, она может приготовить без труда. Она готовит, разливает и пьет чай с тех пор, как ей исполнилось пять лет.

Элизабет отыскала коробку с чаем и ложку для заварки. Она пошарила в буфете в поисках чего-либо съестного и нашла небольшой мешочек с мукой, но она не имела ни малейшего понятия, что с ней делать. Ей представилось, что муку нужно с чем-нибудь смешать — с молоком или водой, — но в эту минуту она вовсе не собиралась этим заниматься. Единственное, что она нашла, кроме муки, был кусочек сыра, завернутый в тряпицу.

Элизабет огляделась в поисках молока, с которым обычно пила чай, но потом вспомнила: Дуглас сказал, что молоко ей придется раздобыть самой. Где? Может быть, где-то снаружи стоит кувшин? Элизабет, накинув шерстяной плед на плечи, быстро вышла из дома.

Сырой воздух был пропитан испарениями земли и соленой морской воды. Откуда-то донеслось кукование кукушки, и знакомая песенка эхом отозвалась по всей тихой долине.

Как странно, подумала Элизабет, что за несколько сотен миль отсюда целая армия садовников работает денно и нощно, обрезая, подстригая и придавая форму растениям, чтобы получился сад, состоящий из прямых линий и углов. А здесь, на этом диком приволье, на обрывистом холме, где духи древних воинов и хищных зверей одинаково чувствуют себя как дома, разные цветы растут вперемешку друг с другом…

Связав узлом концы пледа, Элизабет принялась искать молоко, но не нашла ничего, даже отдаленно напоминающего кувшин. Она обогнула дом и увидела маленький загон, сложенный из камней, посреди загона стояла мохнатая рыжая корова.

Элизабет заморгала, глядя на корову.

Та в ответ тоже взглянула на девушку и испустила очень жалобное мычание.

Тут-то Элизабет и поняла, что имел в виду Дуглас, сказав, что ей самой придется добыть для себя молока.

Он полагал, что она подоит корову.

Элизабет вполне могла выпить чаю без молока. Поначалу она даже собралась уходить. Вряд ли молоко стоит таких усилий. Но когда она направилась назад к дому, у нее мелькнула мысль, уж не нарочно ли Дуглас предложил ей самой раздобыть молока? Не бросил ли он ей вызов, полагая, что вряд ли она способна справиться даже с таким простым делом, как дойка.

И она преисполнилась решимости подоить корову. Интересно, что скажет Дуглас, когда вернется и увидит ведра, полные молока?

Трудно ли это — подоить корову?

Когда Элизабет подошла к рыжухе, та бросила на нее любопытный взгляд, потом опустила голову и продолжила завтракать небольшой охапкой травы, лежащей у ее ног. Однако чем ближе подходила Элизабет к мохнатой животине, тем меньше уверенности она испытывала.

Что именно ей нужно делать? Она никогда в жизни не видела, как доят коров, правда, читала об этом в книгах по сельскому хозяйству. Нужно ли сначала познакомиться с коровой? Предложить ей что-нибудь поесть? Элизабет остановилась в нескольких шагах от животного и робко протянула руку в знак приветствия.

— Доброе утро, — сказала она, настороженно глядя на рыжуху. — Не обращай на меня внимания. Завтракай себе на здоровье, а я присяду вот здесь, рядом…

Элизабет поставила ведро на землю, прямо под распухшее коровье вымя. Она не была настолько несведуща, чтобы полагать, что этого достаточно. В конце концов, даже чтобы добыть воду из колодца, над опустить туда ведро. Поэтому она согнула стан и протянула руку, стараясь не упасть вперед, и…

Элизабет взвизгнула, потому что корова махнула своим гибким хвостом и ударила ее прямо по щеке.

Внезапно позади Элизабет послышалось сдавленное «ме-е». Девушка обернулась и увидела ту самую козу, что вчера жевала дерн на крыше. Теперь она стояла в нескольких ярдах от нее под навесом коровника. Коза была белая, один рог у нее был короче другого, с кудлатой бородой и обвислыми ушами. И хотя разум говорил Элизабет, что этого не бывает, но она могла поклясться, что проклятая тварь ухмыляется.

— Полагаю, ты могла бы этого не делать, — пробормотала Элизабет, собираясь снова повернуться к корове и сделать еще одну попытку, как вдруг заметила у стены низкую деревянную скамеечку. Это, конечно, несколько облегчит ее задачу, и Элизабет пошла за скамейкой, бросив на козу язвительный взгляд.

— Ты думаешь, я поверю, что ты хотела мне сказать, где стоит скамейка?

Коза согласно моргнула:

— Ме-е!

— Ах, да замолчи же!

Элизабет со скамейкой в руках пошла к корове, но оказалось, что та уже перешла на другое место, опрокинув при этом ведро.

Подхватив ведерко и сунув под мышку скамейку, Элизабет двинулась к корове, приподняв юбки и осторожно ступая по клочкастой траве. Подойдя к скотине, девушка опять поставила ведерко ей под брюхо, поместила рядом скамейку, потом попыталась опуститься на нее, что было нелегкой задачей из-за кринолина. Но она не собиралась сдаваться. О нет. Пока еще нет.

После нескольких весьма неуклюжих попыток, от которых у ее матушки начался бы нервический припадок, Элизабет наконец уселась на скамейку. Юбки ее сбились на одну сторону, раздувшись, как воздушное печенье. А когда она протянула руку к корове, та перенесла тяжесть тела на бок и сшибла при этом Элизабет со скамейки. Девушка шлепнулась на землю, а ее взбившиеся нижние юбки издали нечто вроде «пуфф».

Элизабет крепко стиснула челюсти, с трудом удерживаясь от проклятий. Лицо ее вспыхнуло. Она смотрела, как корова иноходью пошла прочь, оставив позади и ее, и совершенно пустое ведро.

— Ме-е!

Элизабет устремила на козу испепеляющий взгляд. Та подошла поближе, но все еще оставалась вне пределов досягаемости.

— Ступай на крышу и оставь меня в покое!

Прошло полчаса и еще три неудачные попытки. Потом Элизабет удалось отыскать веревку, накинуть мертвую петлю на шею корове и привязать ее к дереву. Юбки у нее перепачкались, волосы рассыпались по плечам, но никогда еще она не была преисполнена решимости во что бы то ни стало добиться своего.

На этот раз с легкостью опустившись на табурет, Элизабет обеими руками потянулась к вымени. Она крепко ухватила сосок, глубоко втянула воздух и с силой потянула его разок, потом другой…

И тут снова у нее за спиной раздалось знакомое блеяние.

Элизабет молча прислонилась головой к коровьему боку, отчаянно стараясь не разреветься. Господи, она же образованная женщина. Она разбирается в латинских текстах и великолепно считает в уме. Так почему же, почему ей не удается подоить какую-то противную корову?

— Попробуйте что-нибудь ей спеть, — раздался внезапно чей-то голос. — Это обычно всегда помогает, когда они заупрямятся и не хотят давать молоко.

«Господи, прошу тебя, скажи, что это не коза разговаривает со мной».

Элизабет медленно подняла голову. Из-под навеса коровника к ней приближалась какая-то фигура. То была не коза, слава всем святым, а женщина по виду среднего возраста, с мягкими каштановыми волосами и приветливыми карими глазами, которые улыбались на изможденном заботами лице. Ее волосы, скрученные и уложенные надо лбом, прикрывало сзади что-то вроде белого платка. В руках она держала корзину. На ней была поношенная юбка из шотландки, из-под которой виднелись босые ноги.

— Здрасьте, — сказала женщина с улыбкой, легко ступая по кочковатому выгону. — Я Эйтни Маккиннон.

Голос у нее звучал мягко и ласково, таким голосом хорошо поддержать в горе плачущего ребенка. Элизабет он, конечно же, тоже утешил.

— Вы, наверное, мать Родерика? — Элизабет поймала себя на том, что эта маленькая женщина с добрым лицом очень похожа на того молодого человека, которого они встретили в трактире.

— Она самая. И приемная мать Дугласа.

— Я Элизабет, жена Дугласа.

— Неужто? — Теперь женщина смотрела на нее с любопытством. — А я вот пришла поглядеть, как вы тут устроились. Принесла кое-что, может, понадобится. — Она посмотрела на дом. — А Дугласа нет?

— Он сказал, что ему нужно съездить на другой конец острова. Он не обещал вернуться сегодня.

Эйтни покачала головой и тихонько прищелкнула языком.

— Мякина у него в голове, вот что. Оставить вас одну! И поговорить-то не с кем, разве что с коровой.

Коза, жующая конец веревки, подняла голову и протестующе заблеяла.

— Truis! — крикнула Эйтни.

Это было то же самое слово, с которым уже обращался к козе Дуглас. Коза заблеяла еще громче, а потом потрусила к коровнику, помахивая коротким хвостиком.

Эйтни подошла к Элизабет, все еще сидевшей рядом с коровой.

— Прежде чем вам удастся подоить эту славную леди, мисс, нужно получше с ней познакомиться. — Эйтни помогла Элизабет встать и потянула ее руку к лохматой коровьей голове: — Зовут ее Жимолость. — Эйтни положила раскрытую ладонь Элизабет на лоб коровы, а потом почесала скотину за ушами, приговаривая: — Tairis, милочка Жимми. Это хорошая девушка.

Корова подняла морду и фыркнула. Не обнаружив ничего съедобного, она снова опустила голову к траве.

— Чтобы подоить ее, лучше сесть с левого бока, вот так. — Эйтни скрестила ноги и без всяких усилий уселась на скамью, а потом прижалась лицом к коровьему боку и сунула руки ей под брюхо. Она ухватила сосок обеими, руками и закрыла глаза, прижимаясь к теплому телу животного. Женщина тихонько напевала что-то о тучных зеленых лугах, где пасутся стада коров; о хрустально-чистых ручьях, из которых они пьют воду; о девушке, которая ждет свою любимицу у калитки.

Элизабет удивленно наблюдала, как молоко свободно струится по пальцам Эйтни, быстро падая на дно ведерка. Кончив петь, Эйтни повернулась к Элизабет:

— Теперь ваш черед попробовать.

Элизабет быстро отступила на шаг:

— О нет, я не знаю эту песню.

Эйтни засмеялась:

— Да ведь любая песенка подойдет, мисс. Просто звук вашего голоса убедит ее подоиться. Какую-нибудь песенку вы знаете? Ну, давайте, попытайтесь.