— Белла!

Поняв намек, оба чудовища разом шагнули от двери вперед.

— Нет, сэр, — закончила Изабелла, вздернув подбородок. — Вам лучше немедленно встать, одеться и приготовиться стать членом нашей семьи.

Лицо Дугласа превратилось в камень, темный и непроницаемый. Глаза стали ледяными от ярости.

Он понимал, что ему не выбраться из этого дурацкого положения. Но он уступил не сразу. Все еще лежа в постели, он смотрел на Изабеллу.

Та, в свою очередь, не мигая, смотрела на него.

Потом его голая нога скользнула с кровати и коснулась пола. Дуглас схватил одеяло за край, приготовившись его откинуть. Он долго вызывающе смотрел на Изабеллу, и она, не выдержав, в последнее мгновение отвернулась к окну. Храбрости, бывшей ей самой внове, недостало на такое.

Но Элизабет за спиной у горца ничуть не стыдилась и во всех подробностях рассмотрела его красивую голую спину, когда он встал и ловко обмотал килт вокруг своего торса. Она понимала, что ей следовало бы сгорать от смущения. Ведь она не отрываясь продолжала смотреть на него. Когда он встал, она спряталась в тени полога, чтобы скрыть свой интерес. Перед уходом Дуглас оглянулся на Элизабет, и его взгляд был холоднее самого ледяного ветра Нортумбрии.

— Мы увидимся внизу, мадам. Или мне следует называть вас «жена»?

— Прошу вас, выйдите, мистер Маккиннон, — сказала Изабелла, подталкивая его. — Вы же знаете, это не к добру, когда жених видит невесту перед свадьбой… пусть даже он и провел с ней ночь и увидел гораздо больше, чем ему полагается.

Маккиннон направился к двери. Судя по выражению его лица, он был готов кого-нибудь убить.

Но перед тем как выйти, он остановился и обернулся.

— Что еще, сэр? — нетерпеливо спросила Изабелла.

Но он ей не ответил. Устремив взгляд на Элизабет, он пересек комнату. Когда он протянул руку, девушка похолодела, но он только лишь откинул одеяло в сторону и посмотрел на белую простыню.

— Так я и думал, — проговорил он, а потом повернулся и вышел.

Когда он наконец ушел, сопровождаемый Манфредом и Тайтусом, — ясно было, что эти двое уж постараются, чтобы он не дал тягу, — Изабелла закрыла дверь. Она немного постояла спиной к комнате, наклонив голову вперед, словно собиралась с духом перед тем, что ей предстояло. Наконец она повернулась, подошла к кровати и потянула Элизабет за руку.

— Белла!

— Это выходит за пределы всего, что я могла бы вообразить, Элизабет, даже с? твоей стороны. — С этими словами Изабелла облекла стан сестры в корсет и продела тесемки в дырочки. — Если отец не заточит тебя в монастырь до конца дней твоих, считай, что тебе повезло.

Она с такой силой дергала за тесемки корсета, что Элизабет пошатнулась и с шумом выдохнула воздух.

— Изабелла, право же, все это совсем ни к чему: все твои огорчения, это поспешное венчание.

— Разумеется, это необходимо, Элизабет. Совершенно необходимо. — Изабелла завязала шнуровку и опустилась на кровать. Внезапно она перестала походить на разъяренную крикливую особу, раздающую приказания. Теперь вид у нее был бледный, испуганный и до крайности встревоженный. — Ах, Бесс, что же такое случилось здесь вчера вечером? Когда я ушла от тебя, ты крепко спала. Я не могла даже поднять тебя, чтобы раздеть. Не стоило мне уходить. Нужно было остаться с тобой. Тогда ничего не случилось бы.

Это были те же самые слова, которые, всхлипывая, произнесла четырехлетняя Изабелла, когда обнаружилось, что Элизабет просидела ночь в запертом сундуке.

— Белла, не плачь, прошу тебя!

— Он, конечно же, не взял тебя силой, Бесс. Я знаю, он шотландец и человек невежественный, но разве стал бы насильник останавливаться и помогать нам с каретой, как он сделал вчера? И я тебя знаю. Ты ни за что не позволила бы никому так с тобой обойтись и дожить до рассвета. Даже если бы ты и была пьяная в дым. И как же это произошло, Бесс?

Элизабет опустилась на кровать рядом с сестрой и взяла ее за руку.

— По правде говоря, Белла, я ничего не помню. Мы болтали, а что было потом — все как в тумане. — Она на мгновение задумалась, а потом сказала: — Я знаю, что у уисге-бита был отвратительный вкус. Такого вкуса вообще не может быть ни у какого напитка. Наверное, меня опоили. Ты так не думаешь, Белла? Белла!

Но Изабелла ее не слушала. Она уставилась на голый пол.

— Это моя вина. Отец поручил мне присматривать за тобой во время поездки, а я не сумела этого сделать. Мы даже до лорда Перфойла не доехали — просто выехали из Англии, а теперь я доставлю тебя обратно всего лишь через два дня после отъезда и сообщу отцу, что все кончилось тем, что ты провела ночь в постели с каким-то незнакомым шотландцем.

— Но мы даже не знаем, что случилось, — если что-то случилось вообще.

— Это больше не имеет значения, — сказала со вздохом Изабелла. — Суть в том, что вчера вечером что-то вполне могло случиться. А когда возникает скандал, «могло случиться» — это все равно что «случилось». Хоть раз в жизни, Элизабет, подумай о ком-то, кроме себя самой. Подумай, каково будет отцу, матери. Подумай, какой выйдет скандал, если ты просто вернешься домой и постараешься все замять. Отец тебя никогда не простит. Он даже запретит тебе видеться с Кэро или с Матильдой и даже с Кэтрин, потому что испугается, как бы ты не возбудила в них дух самовольства.

Элизабет в бессилии прислонилась к спинке кровати. Головная боль притупилась и походила теперь на медленный барабанный бой, и девушке показалось, что ее ударили под дых. Своих младших сестер она обожала. Они были для нее всем, особенно Кэро, славная восьмилетняя Кэролайн, всегда видевшая в старшей сестре свою заступницу. Она никогда не сделает ничего такого, что могло бы повредить им. Никогда.

— Отец не поступит так со мной.

— Еще как поступит. Он уже говорил о чем-то таком, когда поручал мне отвезти тебя к лорду Перфойлу. Ах, Бесс, как же ты не понимаешь? После такого отцу только и останется, что выдать тебя за кого-нибудь. И кого же ты предпочтешь? Лорда Перфойла или мистера Маккиннона?

Элизабет подумала.

— Я скорее выйду замуж за козла, чем за лорда Перфойла.

— Ну, по крайней мере мистер Маккиннон на козла не похож. — Теперь голос Изабеллы звучал мягче. — Ты правильно поступаешь, Элизабет. Все уладится. Вот увидишь. Мы быстренько позавтракаем, обвенчаем тебя, а потом двинемся прямиком в Дрейтон-Холл. Если мы не будем мешкать, то приедем к ужину, а когда будем дома, отец решит, что делать дальше. Он может даже сделать тебя вдовой, — сухо добавила она.

Элизабет уставилась на свои ноги. Серьезность происшедшего постепенно доходила до нее. Изабелла права. Все неприятности она навлекла на себя сама чуть ли не с самого своего появления на свет. Всю жизнь Элизабет поступала опрометчиво, совершенно не думая о последствиях своих поступков, в основном потому, что от рождения пользовалась привилегиями и защитой, которые обеспечивало ей имя Дрейтонов. Она была дочерью герцога и за свои поступки расплачивалась просто-напросто тем, что выслушивала суровые попреки. Однако на сей раз плата оказалась значительно более высокой. Потому что на сей раз ее своеволие стоило ей свободы, единственного, что она поклялась никогда не терять.

Глава 5

В далеком 1727 году, когда Аларик Генри Синклер Фортунатус Дрейтон стал герцогом Сьюдли, он унаследовал семь домов, больше ста двадцати пяти тысяч акров земли и целую армию слуг, которые обслуживали его владения. В Лондоне на фешенебельной Сент-Джеймс-стрит у него имелся особняк, а также внушительных размеров поместье в Суррее на побережье и несколько других имений, разбросанных по сельской Англии. Однако мало кто не согласился бы с тем, что родовое поместье Сьюдли в тридцать пять тысяч акров было самым прекрасным из всех его владений.

То были обширные земли с дубовыми рощами и сосновыми лесами, с реками, струившимися меж ними и среди живописных холмов. Первым делом Аларик позаботился о приведении в порядок своего поместья после того, как оно на протяжении жизни нескольких предыдущих владельцев пребывало в полном небрежении. По совету своего друга и соседа графа Берлингтона Аларик нанял известного паркового архитектора и не поскупился на расходы, чтобы привести парк в надлежащий вид. Аллеи украсили итальянской скульптурой, гротами и «естественным» фонтаном. Венчала все это необыкновенная башня-каприз на живописном холме, склон которого спускался к тихому озеру с лебедями.

Именно на холме у подножия башни и стоял сейчас герцог, положив руку на рукоять шпаги, которой никогда не пользовался, а другую засунув в карман камзола. Герцогиня Маргарет сидела подле него, и ее юбки из бледного шелка изящно ниспадали на ножки стула в стиле королевы Анны. А три их младшие дочери, Кэролайн, Матильда и Кэтрин, расположились кружком у ног родителей. Сзади, в некотором отдалении, за лесом, некогда бывшим местом королевской охоты, поднимался дом из закоптелого красного кирпича.

Превосходный летний день подходил к концу. Среди деревьев щебетали птицы, лошади из герцогской конюшни лениво пощипывали травку на дальнем выгоне п;од лучами солнца, уже клонившегося к закату. Герцог с семейством были в своих лучших одеждах. Они позировали для парадного портрета семейства пятого герцога Сьюдли.

Для этой цели герцог пригласил известного портретиста Аллана Рамзи. Потребовались некоторое время и долгие уговоры, но Аларику удалось убедить художника найти время в своем плотном графике и пожить в Дрейтоне. К сожалению, художник приехал спустя несколько часов после отъезда двух старших дочерей. Вот почему герцогиня не переставая предавалась сетованиям, пока они позировали, расположившись на живописном холме.

— Аларик, я просто поверить не могу, что вы заказали столь важную для семейной истории картину, а наша семья будет изображена на ней не полностью.

Герцог выкатил глаза из-под своей надетой набок треуголки и пробормотал, стараясь не шевелить губами, чтобы не утратить, по возможности, величавого выражения лица: