Чего бы они ни ждала, на карте была всего лишь записана та самая песня.

— Что это ты такое мурлычешь? — спросил Марат, мягко целуя её в щёку.

Он встречал её у ресторана, стоя под большим чёрным зонтом. И сам, как швейцар открыл дверь машины, что её привезла. Сам и проводил к заказанному и уже накрытому на двоих столику.

— Да так, привязалась, — отмахнулась Ия, осматриваясь.

Даже не осматриваясь, а скорее выглядывая в окно. Мягкое креслице, обтянутое тёмно-вишнёвым, почти чёрным плюшем, в которое усадил её муж, стояло спиной к полупустому залу на шесть столиков. Единственное, что она видела со своего места — это пасмурный вечерний пейзаж за окном и соседний пустой столик, накрытый на четверых в углу. А если обернуться влево, отклонившись к спинке — ещё один пустой столик на двоих и в широком проёме выхода — сцена, на которой стоял настоящий огромный рояль, блестя полированным чёрным боком и белыми клавишами, что уже мелодично перебирал немолодой музыкант.

Тёмная вишня оформления окна. Подсвеченные снизу золотые панели с лепниной. Мрамор синими прожилками на стенах. Если Ие не изменяла память, именно из-за мрамора этот зал назывался Синий. Кроме него ещё пять залов, каждый в своём цвете, на шесть столиков расположились симметрично от сцены.

Её любимые маринованные оливки в стеклянной вазочке уже встречали их на столе — обтянутый кожей квадрат, упакованный как картина в рамку из того же оттенка мрамора.

Ия развернула на коленях салфетку. И, воровато оглянувшись, стащила оливку из вазочки пальцами.

Марат улыбнулся.

— Очень рад, что ты сегодня в хорошем настроении.

— Будет серьёзный разговор? — острая оливка обожгла горло, и теперь приятно грела в желудке, пока сомелье предлагал мужу вино на выбор.

Ей не нравилось, как Марат хмурил брови, но у Ии и правда было хорошее настроение. Да и с чего оно должно быть плохим? С того, что он вчера действительно задержался, а когда приехал, Ия уже спала и знать не хотела откуда и во сколько он вернулся? Или может потому, что он снова завтракал один, а Ия — часа на два позже с девочками?

Потом они смотрели кино, хрустя самодельным попкорном, какую-то слезливую девчачью мелодраму. А после обеда Ия часа три лежала в джакузи «у себя» на верхнем этаже. Смотрела как по мансардным окнам в потолке стекают капли дождя, наслаждаясь теплом воды, игрой свечей в свете пасмурного дня и запахами благовоний, что тлели в фарфоровых вазочках.

Такой чудесный дождливый день, который перешёл в волшебный дождливый вечер и ужин в дорогом ресторане с авторской подачей итальянских блюд.

Этот вечер не могли испортить ни брови мужа, как бы усердно он их не хмурил. Ни его обиженно поджатые губы, видимо, означающие: как она смеет быть такой равнодушной и холодной, когда он так старается ей угодить. Как и любые его слова, что бы он ни сказал.

Ия чувствовала себя свободной. Птичкой, что вот так раз и выпорхнула из силков птицелова.


Глава 46

— Ты вроде хотел отметить сделку? — вдохнула Ия букет вина, поднеся к лицу бокал на тонкой ножке. — Она ещё в силе?

— Да, — последовал её примеру муж и, подняв бокал, уверенно кивнул. — Да.

— Тогда за тебя! — протянулась она через стол. — Чтобы и дальше у тебя всё так же удачно сложилось с этим контрактом.

— Спасибо! — растянул он губы в улыбку.

Мелодично звякнувшее стекло словно скрепило сделку с дьяволом, что сегодня поселился в Ие. И этот дьявол в туфлях на шпильках и струящемся синем платье с открытой спиной, что скромно прикрывали распущенные тёмные волосы, словно давал Марату последний шанс — поступить так, чтобы Ие не захотелось срочно отозвать доверенность, как ей посоветовал адвокат. И вообще сделать много такого, что бы окончательно разрушило их брак.

За это Ия даже выпила до дна, а не просто пригубила.

— А что тендер? Разве он не на этой неделе? — отставила она пустой бокал.

— Должен был состояться на этой, но его неожиданно отложили.

Марат задумчиво посмотрел в свой бокал, невольно выпятив губы, словно позировал для селфи.

— Это плохо?

— Нет, нет, — покачал он головой и улыбнулся. — Просто неприятно. Я надеялся, что на этой неделе уже всё закончится и можно будет вздохнуть свободно, но, видимо, поездку придётся отложить.

— А потом девочки пойдут в школу. Ну что ж, — равнодушно пожала плечами Ия. — В следующий раз.

Официант принёс закуски: брезаола — сыровяленая говядина с пармезаном и листьями рукколы, формаджи — четыре сыра на квадратной стеклянной тарелке: пармезан, пекорино, таледжио и горгонзола. И ещё подлил Ие вина.

— Ты расстроилась? — спросил Марат, когда официант ушёл. — Из-за поездки?

— Нет. Совсем нет. Хотя мама уже позвонила своему другу Стипо и узнала, что домик, в котором они тогда жили с папой в Омише как раз свободен. Можем полететь в Хорватию.

— Так, может, рванёте без меня? — неожиданно воодушевился Марат.

Ия сверлила его взглядом, придирчиво всматриваясь в каждую мимическую морщинку на лице.

— Четыре девочки в логове хорватских пиратов? А неплохая идея, — улыбнулась она. «А раньше ты бы меня не то что к горячим хорватским, черногорским или турецким парням, ведь и на северный полюс к медведям не отпустил бы одну».

— Я прилечу сразу, как только смогу. А девчонки могут и задержаться, ничего не случиться с этой школой, — явно понравилась ему эта идея.

— Настолько от нас устал?

— Нет, Ия, ну что ты выдумываешь? — откинулся он к спинке кресла. — Конечно, нет. Но вы из-за меня всё лето провели в городе. Я чувствую себя виноватым, — вздохнул он и так нежно, любя улыбнулся, что первый раз за этот вечер Ия дрогнула.

— Да не хочу я ни в какую Хорватию без тебя, — протянула она через стол руку.

И Марат накрыл её своей, погладил, сжал.

— Прости, я честно думал, что всё вот-вот закончится. Но эта неожиданная задержка совсем выбила меня из колеи. Я вчера из офиса уехал во втором часу ночи. Юристы нашли какие-то несостыковки в документах. Говорят, не хватает нужных подписей.

— Подписей? — удивилась Ия. — Но знаешь, раз уж ты всё равно заговорил о работе, я знаешь, что хотела тебе предложить? Может, мне пора уже выйти на работу?

— Что? — кровь отлила от его лица. Но испуганный ошеломлённый взгляд мужа застыл совсем не на Ие. С нескрываемым ужасом он смотрел куда-то поверх неё.

— Марат? — попыталась она привлечь его внимание, даже подёргала за руку. — Марат!

— Прости, — тряс он головой, приходя в себя. — Что? Что ты сказала?

Он схватил бокал и глотал дорогое вино, словно вечность не пил.

— Я сказала, что тебе изменила и подаю на развод, — холодно ответила Ия.


Глава 47

Марат едва успел прикрыть салфеткой лицо, чтобы её не обрызгать. Подавился, закашлялся. Долго и мучительно прочищал горло, всё пытаясь рассмеяться, но из-за душившего его кашля не мог.

— Очень, очень смешно, — прохрипел он и сам налил себе вина, не дожидаясь нерасторопного официанта. Постучал себя по груди. — Господи, у меня чуть сердце не остановилось.

— Нет, сердце у тебя чуть не остановилось, когда ты кого-то увидел, — бесцеремонно развернулась Ия всем корпусом, чтобы посмотреть назад.

Там, за свободным столиком, теперь сидел пожилой грузный джентльмен в строгом чёрном костюме, уткнувшись в меню. Чёрные как смоль волосы, слегка засеребрившиеся на висках, крупный восточный нос, набрякшие веки и аккуратно подстриженная арабская бородка солидного человека, крупного и с приличным брюшком.

В углу, за столиком рядом, сидела женщина в возрасте. Она одна была в зале, когда они с Маратом пришли. Теперь к ней присоединилась подруга. Судя по отпитому в бокале вину, пришла она не только что и, если Марата кто и поверг в ужас, то либо этот араб, либо кто-то в общем зале, где к тапёру за роялем только что присоединилась молоденькая певичка.

Ия скользнула взглядом по стройной вокалистке в обтягивающем платье, выдвигающей под свой рост стойку микрофона, потом опять повернулась к Марату и уставилась на него вопросительно.

— Мне показалось, что я увидел человека, которого больше никогда в жизни не хотел бы видеть, — ещё не вполне придя в себя, оправдывался Марат.

— Какого человека? — не унималась Ия.

— Не важно. Господи, Ия, — разозлился он. — Не важно.

— Хорошо, — подцепила она вилкой прозрачный ломтик вяленой говядины и принялась с аппетитом жевать. Промокнула губы, запила его вином и снова посмотрела на Марата. — Тогда вернёмся к нашим баранам?

— Только, пожалуйста, больше не шути так, — приложил руку к груди Марат и кивнул официанту, что принёс горячее.

Домашние равиоли с бураттой, камчатским крабом и соусом из цуккини поставили перед Маратом. Ие подали польпо — осьминога в семоле с зелёным горошком и красным луком.

(Примечание автора: буратта — итальянский свежий сыр из сливок и молока семейства моцареллы, семола — мука крупного помола).

— Я и не шучу, — хмыкнула Ия. Но совсем не хотела сейчас портить себе аппетит — она сто лет не ела вкусно приготовленного осьминога. Последний раз, кажется, года два назад на рынке в Барселоне. И была благодарна Марату, что он вспомнил об их недавнем разговоре об осьминоге, незадолго перед ссорой.

«Как же это было давно!» — запивала она вином жестковатое мясо и, глядя на всё ещё бледного Марата, думала: а стоит ли продолжать этот каминг-аут, да и возвращаться к разговору о работе? Или скрасить вечер приятными разговорами ни о чём? Разговорами, на которых в последнее время и построены их отношения — ни о чём.

Так молча они и доели. Благо, порции были крошечные. Но именно это Ие и нравилось в «Пэркорсо», что можно заказать два-три блюда и с трудом, но даже не переесть.