— А вы не намерены последовать за супругом? — осведомилась Джемма.

— Разумеется, нет! — отрезала маркиза. — Только представьте: Анри может подумать, что в Англию меня привело исключительно беспокойство по поводу его недостойного поведения. — Мадам величественно проигнорировала тот очевидный факт, что причина ее появления на туманном Альбионе именно в этом и заключалась, и беззаботно повела плечами. — Мне абсолютно все равно, как он поступает, и ему это отлично известно. Я намерена оставаться здесь как можно дольше. Лондон — восхитительный город.

Джемма услышала в заявлении декларацию намерений: Луиза планировала пробыть в Англии ровно столько, сколько требовалось, чтобы убедиться, что супруг не смеет задавать ей лишних вопросов.

Настало лучшее время для оскорбления, причем беспощадного, способного вызвать мгновенную вспышку ярости. Джемма развернула веер и поднесла к лицу, оставив открытыми лишь глаза: верный признак того, что она находится в полной боевой готовности. Веера вообще служили светским дамам незаменимым оружием в борьбе с соперницами. Она доверительно заговорила:

— Дорогая маркиза, если нуждаетесь в мудром совете относительно супружеских отношений, то стоит лишь задать вопрос…

Луиза с подозрением прищурилась.

— Совет какого рода, дорогая герцогиня?

— О, всего лишь небольшое предложение, — Джемма слегка обмахнулась веером. — Не приходила ли вам в голову изменить свое… — Она описала в воздухе абстрактную фигуру, словно боялась даже подумать о продолжении.

— Мое что?

— Я могу говорить откровенно? — Джемма опустила веер к подбородку и ослепительно улыбнулась: — Мы ведь близкие подруги.

— Разумеется, какие сомнения! — воскликнула маркиза, не в силах скрыть ненависть к любым проявлениям искренности.

— Вы носите самые изощренные наряды из всех, какие только доводилось видеть блестящему Парижу. Лишь сама Мария Антуанетта способна с вами сравниться. Ваше лицо всегда безупречно, ваши…

— Несомненно, — ледяным тоном подтвердила Луиза.

— И всё же, — Джемма вздохнула, — невозможно не заметить, что выглядите вы… о, совсем чуть-чуть… как шахматная доска, дорогая маркиза. Какой мужчина захочет спать с шахматной доской? Вы стремитесь не соблазнить, а произвести впечатление. Оказаться на виду. — Она на миг умолкла, чтобы жертва успела проникнуться безысходностью, и снисходительно, милостиво добавила: — Хотя, конечно, вы очень красивы.

Луиза уже едва не скрипела зубами от злости.

— А вот мой супруг никогда не смотрит в сторону. — Джемма нанесла следующий удар и резко захлопнула веер. — Почему, маркиза? Как вам кажется?

— Одно несомненно: вовсе не потому, что вы непорочны, — беспомощно огрызнулась жертва.

— Увы, это правда, — вновь притворно вздохнула Джемма. — Признаюсь, я грешна. Но, тем не менее, мой дорогой Элайджа ни разу даже не взглянул на другую женщину — за все годы, которые я провела во Франции. Остается лишь пожелать вам такого же счастья. — Безмятежная улыбка, должно быть, уже довела соперницу до бешенства. — Близкие подруги обязаны помогать друг другу в трудную минуту.

— Итак, на ваш взгляд, Анри повез эту низменную особу в Линкольншир потому, что ему претит моя элегантность?

— Мой супруг, — Джемма пожала плечами, — никогда, ни при каких обстоятельствах не смотрит на других дам. Почему бы это, дорогая маркиза? Думаю, не только потому, что мои наряды чуть более грациозны, чем ваши неистребимые черно-белые покрывала. Дело в том, что я не ношу на рукаве собственное сердце.

На щеках Луизы появились небольшие, но отчетливо заметные белые пятна.

— О, эти ваши английские пословицы… не поняла, где мое сердце?

— У всех на виду, милочка. Вы никогда не флиртуете. Стоите возле стены и следите за каждым шагом Анри с таким неотступным вниманием, что сердце едва не выскакивает из глаз.

— Значит, мое сердце в глазах, а не на рукаве?

— Конечно, вам многие искренне сочувствуют, но находятся и такие, кто не прочь позлословить. Постарайтесь проявить немного безразличия, каплю легкомыслия, дорогая. Столь откровенная ревность способна вызвать лишь жалость.

— Жалость? — растерянно повторила маркиза.

— Элайджа никогда не обращает внимания на других дам, — снова подчеркнула герцогиня и спросила себя, не переигрывает ли.

Однако маркиза с такой силой сжала веер, что тонкая бумага не выдержала.

— О, придумала! — Джемма откинусь на спинку дивана, словно только что совершила гениальное открытие. — Почему бы вам, не попробовать устроить здесь, в Англии, небольшой скандал? Предпринять нечто пикантное, что вызвало бы пересуды, способные преодолеть Ла-Манш и долететь до Парижа? Тогда самоуверенный маркиз поймет, что не только он способен развлекаться на стороне.

Луиза зловеще усмехнулась:

— Уж не думаете ли вы, что будет трудно найти того, кто осмелится заглянуть за шахматную доску?

— О нет, что вы! — горячо запротестовала Джемма. — Не стоит понимать мои слова слишком буквально! Когда вы говорите о шахматной доске, сразу кажется, что я имела в виду недостаточный объем корсажа. Право, ни за что в жизни не сказала бы ничего подобного! Не сомневаюсь, что многие джентльмены довольствуются, мягко говоря, и более скромным предложением. — Она демонстративно отвела взгляд от абсолютно нормальной груди маркизы, словно не хотела заострять внимание на серьезном недостатке, и продолжила атаку: — Да, порой женщины чрезвычайно жестоки друг к другу. Представляете, недавно одна моя знакомая — ужасная болтушка — отозвалась о вас самым пренебрежительным образом. Да, она отвратительно воспитана! Упомянула какую-то птицу. Кажется, ворону. — Герцогиня пожала плечами. — Как бы там ни было, я выступила в защиту. Возразила, заявив, что считаю вас единственной в своем роде, ведь умом и обаянием вы способны составить конкуренцию даже знаменитым куртизанкам.

Луиза не удержалась и резко вздохнула.

— Поверьте, это комплимент, — добавила Джемма. — Не сомневаюсь, перед вами не устоит ни один мужчина. Только надо подойти к делу с умом.

Она помолчала.

— Конечно, кроме моего дорогого Элайджи. Ах, до чего же он верен!

— Английские мужчины меня не интересуют, — заметила маркиза, возвращаясь к лимонному кексу. — Почти все они невероятно грубы, а галстуки у них завязаны неопрятно и бесформенно. — Она неопределенно взмахнула рукой. — Вашим соотечественникам не хватает той врожденной элегантности, которая свойственна французскому двору, не говоря уже об изяществе манер и галантности.

— Да, насчет элегантности вы, пожалуй, правы, — согласилась Джемма. — Но в то же время некоторые из англичан обладают мужественной красотой, которая лично мне немало импонирует. Вот, например, мой супруг, герцог Бомон, чрезвычайно напоминает Жерара де Ридфора, но, к счастью, начисто лишен жеманства. А ведь всем известно, что Мария Антуанетта назвала месье де Ридфора самым красивым мужчиной Парижа.

— Ваш супруг, — задумчиво повторила Луиза. — Помнится, ходили какие-то странные слухи. Впрочем, скорее всего пустые. — Она раскрыла веер и прикрыла лицо до самых глаз.

Джемма равнодушно пожала плечами:

— Любой скандал, в котором упоминается имя герцога, — чистой воды вымысел.

— О, еще бы! — воскликнула маркиза. — Именно поэтому вы и уехали во Францию много лет назад. Кажется, верный супруг заявил, что любит другую.

— Свою любовницу, — уточила Джемма нестерпимо равнодушным тоном.

— Но каким же замечательным оказалось решение покинуть страну! Помню ваш первый светский сезон в Париже: ни придворной тонкости, ни тени очарования, рожденного изощренным вкусом! Теперь совсем другое дело. — Луиза выразительно подняла брови. — Конечно, вы стали значительно старше, но до сих пор сохранили игривую, безыскусную манеру одеваться.

— Да, Версаль многому меня научил, — хладнокровно подтвердила Джемма. — Даже не представляете, насколько невинной я туда приехала. Искренне верила, что герцог любит свою содержанку. Сейчас даже трудно приставить, что можно до такой степени расстроиться из-за мелкой интрижки мужа: бросить все, сбежать в чужие края!

Маркиза воспользовалась передышкой, чтобы собраться с силами для нового выпада.

— Невероятно, столько суеты и переживаний из-за какой-то любовницы. — Она закатила глаза и энергично замахала порванным веером.

— Я была очень молодой.

— Как хорошо, что вам удалось сохранить память. Многие с трудом восстанавливают в уме события далекого прошлого.

— Видите ли, я очень жадная. — Джемма настойчиво продолжала гнуть свою линию. — Мое — это мое. Любую попытку завоевать моего мужа я воспринимаю как самое страшное из оскорблений. Хотя ему всего лишь казалось, что он неравнодушен к давней знакомой, гневу моему не было конца. Что и говорить, я вела себя совсем по-детски. Именно в Париже я поняла, что, чтобы завоевать сердце супруга, следует смотреть на его эскапады сквозь пальцы.

Маркиза принялась за третий кекс.

— Лично я рассматриваю любовниц как неотъемлемую часть мужского мира, своего рода необходимую и неизбежную составляющую. Они выставляют подруг напоказ с тем же рвением, с каким дамы демонстрируют украшения и веера. Должно быть, таким способом удовлетворяется — не знаю, как это сказать по-английски — атоиг ргорге?

— Тщеславие, — без труда перевела Джемма. — Да, полагаю, вы правы. Но я была юной, порывистой — и умчалась во Францию. К счастью, Элайджа вскоре осознал ошибку и больше не засматривался на других.

— Не понимаю, каким образом ваше легкомысленное поведение могло наставить герцога на путь целомудрия, — ядовито произнесла Луиза.

— Ну, хорошо, — начала объяснять Джемма. — Задумайтесь, маркиза. Вашему мужу никогда не приходилось беспокоиться о том, что симпатии жены окажутся на стороне другого — того, кто способен составить серьезную конкуренцию. Он волен гулять, влюбляться, волочиться — все, что угодно, — в полной уверенности, что супруга сидит дома и преданно ждет.