Анна Невская - Моя Ева

Ну раз такое дело…

Я свернулась клубочком под его боком и тоже попыталась заснуть, но сон, конечно же, по многим причинам не шёл. Во-первых, как заснуть, когда рядом разлегся абсолютно голый и до невозможности красивый мужчина; во-вторых, впоследствии нашего разговора у меня возникло так много вопросов.

– А ты когда-нибудь пытался узнать, как оказался в детдоме и кем были твои родители? – спрашиваю шепотом.

Не надеюсь на ответ со стороны Игоря и поэтому очень удивляюсь, когда слышу тихое:

– Конечно, Ева. Эти вопросы задают себе все дети и пытаются найти ответы. Некоторым доступна информация еще в детдоме, некоторые собственными силами и возможностями ищут ответы на эти вопросы, когда покидают интернат.

– И что же ты узнал? – спросила дрогнувшим голосом.

– Мои родители погибли, когда мне было восемь месяцев. Они вели довольно активный образ жизни, вернее сказать, экстремальный. И когда ты говорила, хоть и в переносном смысле, что у меня в крови жажда покорять вершины, то отчасти была права, потому что они погибли во время схода лавины при восхождении на Эверест. Тогда погибли все участники экспедиции, и их тела так и не были найдены. Я не был запланированным ребенком, и, пока родители в очередной раз покоряли горные вершины, меня растила бабушка со стороны отца.

– И когда они умерли, она отдала тебя в детдом?

– Нет. Туда я попал, когда её не стало спустя два месяца после гибели моих родителей.

– Мне очень жаль. Это очень грустная история. А родственники? Разве не было других родственников, которые бы могли о тебе позаботиться?

– Лишние сложности никому не нужны.

В его голосе не было ни капли осуждения, лишь констатация факта.

– Так они все же есть.

– Есть. Давай спать.

– И вы ни разу не виделись?

– Виделись, конечно. Буквально на днях. Спокойно ночи, Ева.

– Правда? Так это же замечательно! А по какому поводу?

– Моя тетка приходила просить денег на образование своего внука.

– Оу!

– Спокойной ночи.

– Я надеюсь, ты ей отказал?

– Ева, давай спать, уже, а?

– Отказал?

– Нет, не отказал.

– А зря. Они забыли о твоем существовании, пока ты был маленьким беспомощным ребенком, а теперь вспоминают о тебе лишь когда им нужна помощь?

– Парень смышлёный, далеко пойдет. Я бы денег на ветер не бросал, если не был уверен в нем.

– Это все оговорки, Игорь. Ты просто вольный делать добрые дела, поэтому и фамилия у тебя Добровольский.

Нежусь в лучах восходящего солнца. Яркий свет не раздражает, наоборот, дарит заряд энергии, заставляя тело впитать тепло и вибрации бодрящего утра. Настроение делает резкий скачок вверх – меня ожидает невероятный день, даже если, проснувшись, не застала Игоря рядом.

Быстро приняла душ, надела Машины джинсы и футболку, которые аккуратной стопкой лежали на кресле – наверняка Игорь позаботился – и спустилась вниз.

Маленькая стрелка часов приближалась к цифре восемь. Маша еще спит, а ее отец, уверена, давно уже с головой окунулся в работу. Обдумывает очередной план и стратегию покорения новых вершин.

Невидимая ниточка запаха ароматного кофе ведет на светлую кухню, залитую лучами утреннего солнца, что заглядывает сквозь витраж огромного французского окна.

– Доброе утро.

Ко мне поворачивается женщина лет пятидесяти в строгом темно-синем платье. Весь ее образ и выражение лица не выражают абсолютно никаких эмоций. Ледяная, безжизненная, сухая…

– Доброе.

– Вы, должно быть, Ева?

Кивнула.

– Меня зовут Клавдия Михайловна. Пожалуйста, присаживайтесь.

– Спасибо, – тихо пробормотала и заняла место за обеденным столом.

Чувствовала себя не в своей тарелке, будто забралась на чужую территорию, вход на которую разрешен только избранным.

– Что вы обычно предпочитаете на завтрак?

– Пожалуйста, не волнуйтесь. Чашки крепкого черного кофе без сахара будет достаточно.

– Игорь Андреевич настоятельно просил накрыть для вас плотный завтрак.

Моргнула.

– И Маше он тоже просил подать плотный завтрак, разумеется, – скороговоркой добавила женщина, – но она еще не проснулась.

– Спасибо огромное, но я правда по утрам не ем, поэтому, если можно, только кофе.

– Конечно. Настаивать не буду.

Клавдия Михайловна налила в две маленькие чашки густой черный напиток из турки и поставила их на поднос.

– Вы не могли бы отнести кофе Игорю Андреевичу в кабинет? Вторая дверь направо по коридору. Заодно составите друг другу компанию. Что скажете?

Снова моргнула. Такое ощущение, будто эта женщина-робот в курсе всего происходящего между мной и Добровольским.

– Хорошо.

В конце концов идея неплохая, я бы сказала, замечательная. Но если Клавдия Михайловна действительно каким-то образом узнала про нас, а это скорее всего так и есть, то мне остается лишь принять данный факт и продолжить вести себя как ни в чем не бывало.

Кабинет нашла быстро, постучала и после короткого «войдите» нажала на дверную ручку.

Игорь сидел за огромным столом и разговаривал по телефону. Улыбнулся, когда увидел меня на пороге, и жестом поманил к себе. Я решила оставить поднос на краю стола и отойти в противоположный угол комнаты, чтобы позволить Добровольскому завершить диалог.

Эта комната разительно отличалась от остальных. Отсутствие светлых тонов и современного минимализма, которые преобладали по всему дому. Рабочий кабинет мужчины выглядел немного мрачновато из-за стен, облицованных красным деревом, и массивной мебели.

Мое внимание привлек ряд фотографий в бронзовых рамках на столике у стены. Почти на всех изображена Маша. На одной ей лет пять, она крепко прижимает белого пушистого котенка, и бездонное счастье светится в ее глазах, на другой задувает свечи на торте, а здесь совсем еще маленькая, сидит на руках у девушки приблизительно моего возраста. Они очень похожи друг на друга, только цвет Машиных глаз темно-зеленый, а у молодой женщины голубой, и в них светится такая безграничная материнская любовь, что у меня не возникает ни капли сомнения, что это мама Маши.

– I have an emergency, Mathew. I’ll call you back later. (Мне срочно необходимо прервать звонок, Мэтью. Перезвоню позже.)

Я не должна оборачиваться, чтобы понять – Игорь рядом. Ощущала его присутствие уже на каком-то клеточном уровне, кожа легко впитывала вибрации, исходящие от его тела, и это так естественно и в то же время сногсшибательно, что запросто можно потерять рассудок. Приложила титанические усилия, чтобы не развернуться и не уткнуться носом в его шею. Хотелось дышать им.

– Она была очень красивой, мама Маши, – нарушила давящую тишину.

– Да. Лена и ее мать Анна, бабка Маши, как я позже выяснил, были невероятно красивыми женщинами. Маше достались хорошие гены. – Почувствовала грустную иронию в его голосе. – Ее бабушка являлась актрисой Театра на Таганке и всю жизнь была любовницей состоятельного женатого мужчины, от которого родила Лену. Он купил ей квартиру в доме, на крыше которой мы, кстати, наблюдали за фейерверками. Но когда его настоящая семья узнала о наличии любовницы и ребенка, он отказался от них. Боялся потерять в своих кругах репутацию идеального семьянина. Вскоре Анна стала жертвой мошенников и перед тем, как ее отравили, переписала на них квартиру. Лене исполнилось три года, когда она попала в детдом. Отец так и не соизволил поинтересоваться судьбой дочери…

Я обняла себя руками и закусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться навзрыд. Мне стало жалко и себя, и Игоря, и Лену, и Машу, вернее, жалко нас – детей, которые так и не познали сполна материнской любви. И сколько таких детей по всему миру – не сосчитать, обделенных лаской, заботой, домашним уютом.

Игорь обнял меня сзади и притянул к себе. Его объятья согревали, успокаивали бушующую бурю из болезненных эмоций. И когда услышала тихий голос у своего уха, замерла, пытаясь осмыслить сказанное им.

– Не стоит грустить об отсутствии матери в своей жизни, Ева. Твоя бабушка окружила тебя самой неподдельной и искренней любовью.

– О чем ты?

Он не ответил.

Я развернулась в кольце его рук и подняла голову, вглядываясь в суровое и такое красивое лицо.

– Что ты имеешь в виду, Игорь?

– Твоя мать не достойна тебя.

Продолжила смотреть в его глаза. В горле вязкий ком из горечи и детской обиды на весь мир не позволял сделать вдох полной грудью. А мне был так необходим глоток свежего воздуха в тот момент.

– Что тебе известно о моей матери?

– Все.

– Ты…

Мне все-таки удалось перевести дыхание:

– Откуда?

– Я привык знать все о людях, окружающих меня.

– Ты собрал информацию об Инессе?

И снова молчание в ответ.

– Обо мне? Ты собирал на меня досье?

– Да.

– Я могу взглянуть?

– Ева…

– Я хочу посмотреть это досье. Я имею право?

Он нехотя разомкнул объятья, направился к столу, а я последовала за ним и присела в кресло напротив. Маленькие чашки с остывшим кофе так и стояли на подносе нетронутыми.

На мои колени легла кожаная бордовая папка, и, не глядя на Добровольского, открыла ее.

Что я могла сказать? Тот, кто проделал эту работу, несомненно заслуживает высший бал. В досье были указаны детали из моей жизни, о которых я и сама давно позабыла. Например, что в пять лет у меня выпал первый зуб, или количество пломб у меня во рту. Даже информация, когда начались первые месячные, имелась.

Как я чувствовала себя в этот момент? Голой. Да. Наверное, это самое верное определение.