Все эти мысли мелькнули в голове растерявшегося Джона Ланкастера, стоящего у стеклянных дверей, через которые можно было проникнуть из галереи верхнего этажа в спальню Лизетт. Он лихорадочно обдумывал, как следует действовать теперь. Можно было, конечно, перенести разговор. Но это значило бы, что он струсил. Джон Ланкастер нахмурился, собирая волю в кулак, и, когда женщина поднялась из-за туалетного столика и направилась к платяному шкафу, решительно шагнул к ней.

Лизетт, увидев его, удивленно сверкнула глазами и тихо вскрикнула. Джон стремительно пересек комнату и зажал ладонью ее рот, одновременно обнимая и притягивая к себе другой рукой.

— Тс-с! — прошептал он. — Я не причиню вам никакого вреда. Мне просто необходимо поговорить с вами.

.Лизетт попыталась вырваться, но, убедившись, что Джон не шутит, прекратила сопротивление. Обращенные к нему черные глаза горели гневом. Джон еще раз подивился тому, как привлекательно она выглядит.

— Обещаете, что не станете кричать, если я освобожу вас? — мягко спросил он.

Лизетт коротко кивнула.

— Вы сошли с ума! — воскликнула она, лишь только получила возможность говорить. — Что вы собираетесь делать? Dieu! Вдруг вас здесь застанут! Что это за важный разговор, который вы не можете отложить до более подходящего момента? — Она принялась подталкивать его к двери. — Уходите немедленно! Вас здесь не должны увидеть.

Джон уперся, и, несмотря на все усилия, сдвинуть его с места Лизетт не смогла.

— Вы не слышите, что я говорю? — торопливо зашептала она. — Нельзя допустить, чтобы кто-то увидел вас здесь. Не дай Бог, придет кто-нибудь из детей. Это же будет настоящий скандал! А если Жан… Dieu! Даже страшно представить его реакцию! Вы немедленно должны уйти!

— О, я с готовностью уйду, — с улыбкой произнес Джон, любуясь раскрасневшимся от гнева лицом своей пленницы, — но только вместе с вами.

— Что? Вы сумасшедший! Бред какой-то! Я никуда не пойду с вами.

— Что ж, хорошо, — с готовностью ответил Джон, поудобнее устраиваясь на небольшом стуле возле стеклянных дверей и скрещивая руки на груди. — Раз вы не можете отправиться со мной немедленно, я готов ждать здесь до тех пор, когда вы будете готовы.

— Вы пьяны? — прошипела Лизетт. — Конечно, только пьяный или безумец может совершать такие поступки!

— Напротив, я совершенно трезв, и поступки мои вовсе не безумные, — твердо произнес Джон. — Другое дело, что это поступки человека, чье терпение иссякло. Я хочу говорить с вами, говорить откровенно и наедине. И я не уйду отсюда до тех пор, пока вы не дадите согласие на это.

Лизетт затравленно огляделась по сторонам. Если кто-нибудь, пусть даже слуга, войдет сюда!.. Взгляд упал на подол полупрозрачного пеньюара, и она только сейчас поняла, что практически не одета. О Боже! Надо как можно быстрее решаться на что-то. Она невольно посмотрела на незваного гостя. Надо признать, что, несмотря на столь ранний час, Джон, в отличие от нее, выглядит великолепно. Взгляд живых карих глаз был ясным и спокойным, подбородок и щеки гладко выбриты, волосы тщательно уложены, а серебристые виски придают лицу особое обаяние. Отлично скроенная замшевая куртка и узкие кожаные брюки подчеркивали ширину плеч и стройность фигуры. Да, для мужчины своего возраста он очень красив. Лизетт с горечью подумала, что любой, заставший такого мужчину в ее спальне, сделает вполне определенный вывод.

Лизетт тряхнула головой, стараясь вернуть мысли в нужное русло. Не думать о его красоте, а найти что-нибудь тяжелое и трахнуть по голове — вот что сейчас нужно. Она резко вскочила на ноги и заметалась по комнате. Наконец она остановилась, сделала глубокий вдох и спросила:

— А если я пойду с вами, вы дадите слово, что больше не станете преследовать меня?

— Если пойдете со мной и согласитесь поговорить о том, что случилось более двадцати лет назад, — да.

— О Боже! Что тогда случилось, вам и мне прекрасно известно — вы бросили меня!

— Да, я думаю примерно так же, с той только разницей, что в положении брошенного оказался я. Вы жестоко обманули меня!

Лнзетт удивленно посмотрела ему в лицо.

— Я никогда не обманывала вас, — произнесла она, чувствуя, как от обиды сжимается сердце. В этот момент из коридора послышалось позвякивание фаянсовой посуды, которую нес на железном подносе кто-то из слуг. — Здесь мы не можем продолжить разговор, — испуганно сказала она, понизив голос, — кто-нибудь обязательно помешает.

— В этом я с вами согласен. Поэтому предлагаю побыстрее переодеться в платье для верховой езды и отправиться со мной.

Лизетт обожгла его сердитым взглядом, но упрямо приподнятый подбородок Джона дал ей понять, что иного выхода нет. Сердито бормоча что-то, она подошла к шкафу, извлекла из него костюм для верховой езды, затем, обиженно поджав губы, прошла за ширму. Через несколько минут она появилась уже одетой.

— Я готова, — сообщила она, не скрывая раздражения. — Мы можем идти?

Улыбающийся Джон поднялся со стула и галантно поклонился.

— Вы позволите, мадам? — произнес он, предлагая ей руку.

Больше всего Лизетт хотелось залепить ему пощечину, но она лишь сердито фыркнула и направилась к двери. Успокоило немного лишь то, что спальню они покинули. Молча она шла рядом с Джоном, совершенно не представляя, что ожидает ее впереди. Они спустились по широкой лестнице во двор, где стояли оседланные лошади. Он помог ей усесться на небольшую гнедую кобылку и ловко запрыгнул в седло более крупного коня.

Лошади сразу пошли быстрой рысью, дом и окружающий его сад вскоре остались позади. Джон облегченно вздохнул, поверив наконец, что план его начинает исполняться. Впрочем, судя по каменному лицу скакавшей рядом Лизетт, самое трудное было еще впереди.

Блики нежного утреннего солнца играли па дубах, акациях, диких магнолиях и шелковицах, мимо которых они ехали. Между деревьями то и дело вспыхивали коралловая жимолость, пурпурные и розовые азалии, бледно-синий виргинский горошек, землю покрывал пестрый ковер полевых цветов. Вскоре двигаться пришлось осторожнее, — они пересекли поросшее карликовыми пальмами болотце, на одном из грязных берегов которого дремал небольшой крокодил.

Как ни странно, по чем сильнее удалялись Лизетт и Джон от обжитых мест, тем менее напряженными становились они сами. Уже не чувствовалось враждебной отчужденности. Гнев и раздражение постепенно исчезали. Лизетт, к своему удивлению, даже поймала себя на мысли о том, что эта утренняя прогулка верхом доставляет ей удовольствие. Лошадь скакала легко и уверенно, свежий ветерок ласкал лицо и шею, ноздри щекотала волшебная смесь тысячи пряных лесных ароматов. Они любовались дикой природой: великолепные деревья, сказочной красоты цветы и забавные животные. Новых радостных впечатлений было слишком много, чтобы продолжать по-прежнему злиться.

Конечно, способ, который избрал Джон Ланкастер, чтобы поговорить с ней, не мог не вызывать возмущение. Но она думала уже не только об этом, но и о том, что пошел он на такой отчаянный шаг только для того, чтобы разобраться в причинах, расстроивших в далекой юности их планы. Неужели это так важно для него до сих пор? Чуть нахмурившийся лоб Лизетт выдавал напряженную работу мысли. Что он имел в виду, говоря о ее предательстве? Как можно обвинять в этом ее! Она любила его до самозабвения. Стать его женой было тогда единственной ее мечтой. Если бы отец не сказал тогда, что Джон… Лизетт вздрогнула от смутной догадки, непроизвольно сжав пальцы на уздечке. Если бы отец не пришел тогда к ней… Губы ее дрогнули.

Впервые с того ужасного дня, когда отец и Рено сумели доказать, что Джон отказывается от нее, Лизетт подумала о возможном обмане. А ведь почти сразу же после свадьбы она поняла, что Рено далеко не всегда говорит правду. Если точнее, он говорил ее только тогда, когда это было ему выгодно. За годы совместной жизни она десятки раз уличала мужа во лжи. А отец? Не стоит кривить душой перед собой, он был из тех людей, что и архангела Гавриила обманут, если смогут извлечь из этого хоть малейшую пользу. Джон сказал, что это она бросила его… Получается, что она действительно могла, сама того не зная, поступить именно так! Может быть, отец и Рено обманули их обоих? Не остались ли они в дураках, поверив им?

Лизетт посмотрела на широкую спину скачущего впереди Джона. О, как она любила когда-то этого человека! Страстно, самозабвенно… Он был для нее тем единственным мужчиной, за которым она готова была пойти на край света. А потом, все эти годы? Сколько раз снились ей его объятия, сколько раз во сне она протягивала к нему руки, умоляя вернуться, а потом, проснувшись, часами лежала, обливаясь слезами. Ее сердце не хотело верить, что он бросил ее, оставил опозоренную. Может, сердце было право? Не могли ли ему сказать, что она отказывается выйти за него? Если так, то понятно, почему он бежал из Нового Орлеана. Находиться рядом с той, которая предала любимого, невозможно.

Мысли эти приносили почти физическую боль, и Лизетт попыталась успокоиться. На самом деле смешно и глупо искать ему оправдания. Не так уже он и невинен. Мог бы попытаться встретиться и поговорить с пей пораньше. Но, насколько она знала, Джон до сих пор ни разу не приезжал в Новый Орлеан с тех пор. Почему? Ответ на этот вопрос показался вдруг очень важным. Стеснялся показаться ей на глаза, зная свою вину? Но ведь могли быть и другие причины. Он мог не приезжать в Новый Орлеан и потому, что был уверен в ее измене. Сердце Лизетт бешено забилось. Неужели все было совсем не так, как она представляла до сих пор? Боже! Она постаралась взять себя в руки. Скорее всего все это лишь сентиментальные домыслы стареющей женщины. Конечно же, дело вовсе не в том, что молодой красавец был в отчаянии из-за ее вероломства. А может быть, так все и было. Что, если она сама разрушила их любовь и нанесла ему рану, от которой он до сих пор не смог оправиться?