И без того радостно-возбужденное лицо Микаэлы зарделось еще больше, когда она прочитала полученное послание. Глаза заблестели.

— Ну-ка, ну-ка, — игриво произнесла заметившая это Лизетт. — Что же это за бумагу такую привезли? Неужели это из-за нее ты так светишься? Похоже, что в ней идет речь о возвращении твоего красавца мужа, не так ли?

Микаэла подтвердила предположение кивком головы и смущенной улыбкой.

— Ну вот, а ты говорила, что надоела ему! Не стыдно, малышка? — продолжила в том же тоне Лизетт. — Да он же и нескольких дней без тебя не может прожить!

Микаэла закончила читать письмо и вдруг поняла, что касается оно не только ее. У нее были новости, которые для мамы не менее интересны, чем приезд Хью.

— Ты права, — произнесла она в тон матери. — Хью пишет, что приедет в “Уголок любви” завтра, и не один… Нашим гостем будет Джон Ланкастер.

Сообщение вызвало реакцию даже более бурную, чем та, на которую рассчитывала Микаэла. Прекрасные глаза Лизетт расширились, лицо побледнело.

— Джон? Здесь? Он едет сюда?

— Да, — как ни в чем не бывало ответила Микаэла, озорно сверкнув глазами. — Куда же еще везти мужу своего отчима?

Думаю, что мсье Джон Ланкастер пробудет с нами несколько недель.

— О! Merci! — воскликнула Лизетт, вскакивая на ноги. — Я не рассчитывала встретиться с ним так скоро! Естественно, я понимала, что он приедет, но я… И жить с ним в одном доме! Dieu! О, что он подумает, увидев меня здесь!

Микаэла по-доброму усмехнулась, наблюдая за лихорадочно заметавшейся Лизетт. Ее красивая мамочка совсем не была похожа сейчас на солидную женщину, успевшую вырастить сына и дочь. Она и выглядела немногим старше самой Микаэлы: ни единой морщинки на бархатистой белоснежной коже, ни сединки в густых черных волосах. Стройности и изяществу фигуры Лизетт могли бы позавидовать многие юные девушки. А глаза сияли молодо и ярко.

— Я не могу оставаться здесь! — произнесла она решительно, поворачиваясь к дочери.

— Почему? — спокойно поинтересовалась Микаэла, сразу почувствовав себя взрослой и мудрой. — Приезжает не кто иной, как мой свекор. Он же не съест тебя, мама. Какое имеет значение то, что было между вами давным-давно?

— Ты не можешь понять! Когда-то мы договаривались с ним бежать! — Голос Лизетт дрогнул. — Мы должны были встретиться в той беседке, что у реки. Я ждала его там и была уверена, что скоро мы начнем новую жизнь в Натчезе. Но вместо Джона появились мой отец и Рено. — Она тяжело вздохнула и отвернулась, не желая показывать выступившие на глазах слезы. Даже годы оказались не в силах притупить боль и унижение, которые она испытала, узнав, что предана любимым. — Они рассказали, что Джон во всем им признался и… Он сказал им, что я была для него лишь развлечением, а жениться он вовсе и не собирался. Он бросил меня! Разбил мое сердце, хотя прекрасно знал, что я…

— Это ужасно, мама! — Микаэла не смогла сдержать гнева и обиды за нанесенное матери оскорбление. Но вместе с тем она испытывала еще и чисто женское любопытство. — Как же ты могла с такой теплотой говорить о Джоне Ланкастере? — спросила она тихо. — У меня было такое впечатление, что ты до сих пор к нему неравнодушна.

— Так оно и есть, — печально улыбнулась Лизетт. — Я до сих пор люблю в нем человека, которого, наверное, сама же и придумала. Я всегда помнила о тех временах, когда он был рядом. Это были самые счастливые дни в моей жизни. Порою во мне закипает ненависть, но затем… Французы говорят, что разум сердца в том и заключается, что оно не признает доводов разума. Умом я понимаю, что он предал меня, бросил самым бесстыдным образом. Однако сердце знает только о нашей любви.

— Но если он так обошелся с тобой и ему нельзя верить, то почему же ты решила, что его приемный сын может стать для меня хорошим мужем? — резко спросила Микаэла. — Что позволяет тебе верить, что у меня будет все хорошо с Хью, если развязка твоих отношений с Джоном была столь ужасной? — спросила она уже мягче, заметив, как погрустнели глаза матери.

Лизетт молча смотрела в лицо дочери.

— Не знаю, — чуть слышно произнесла она наконец. — Не знаю, но почему-то верю.

Уверенность в будущем, выросшая в Микаэле за последние дни, начала стремительно увядать. Раз Джон Ланкастер так поступил с ее матерью, то что мешает Хью столь же несправедливо обойтись с ней? Как бы ни сопротивлялось сердце, а приходится признать, что так может случиться. Он не любит ее, и ей об этом прекрасно известно. Но.., неужели он только притворяется таким чутким? Он щедр, любезен и внимателен к ней. А потом…

Комок, подступивший к горлу, мешал дышать. Вспомнились их ночи после свадьбы. Он был так нежен с ней! Микаэла решительно тряхнула головой, беря себя в руки.

— А не преувеличиваешь ли ты опасность встречи с отчимом Хью, мама? — спросила она почти таким же, как прежде, веселым тоном. — За эти годы он скорее всего превратился в лысого жирного старика. Пьянство и беспутная жизнь не делают мужчин красивее. Не задумывалась ты над тем, что время могло так изменить его, что он покажется тебе отвратительным, и ты сможешь забыть наконец о своей несчастной любви?

— Возможно, ты права. Но все равно, видеть его вновь и знать, что это он меня бросил, а не я его, будет не слишком приятно.

— Бросил? Ба! Да раз он так поступил с тобой, он просто дурак!

В устремленных на дочь глазах Лизетт мелькнуло что-то странное и непонятное, но тут же исчезло.

— Есть многое, чего ты не знаешь, малышка, — сказала она. — Но может быть, ты и права. Он был глупцом!

— Ну и Бог с ним! По-моему, мы можем перейти к обсуждению более приятных тем, — сказала Микаэла уже совсем весело. —*— Не подумать ли нам, например, о том, в чем мы встретим мужчин? Уверена, что при незначительном усилии ты сможешь предстать перед старым мсье Ланкастером столь прекрасной, что у него глаза полезут на лоб.

— Ты все-таки несносный ребенок! — засмеялась Лизетт. — Похоже, что я плохо воспитала тебя.

Напряжение рассеялось. Они улыбнулись друг другу, и разговор как-то сам собой перешел на разные пустяки.

В четверг женщины проснулись рано и почти все утро провели на кухне, обсуждая с поваром, какими блюдами стоит угостить мужчин. Затем обе ушли в свои комнаты и занялись внимательным изучением гардероба. Надо было подобрать наряд, который не оставил бы равнодушным ни одного представителя сильного пола. И, надо сказать, им это вполне удалось. Лизетт появилась в великолепном темно-фиолетовом муслиновом платье с умопомрачительным пучком на голове. Микаэла выбрала легкое светло-желтое платье из батиста, уложив свои черные волосы в виде короны с ниспадающими на виски локонами.

Времени до прибытия мужчин было еще более чем достаточно, и они расположились в тени деревьев возле дома. Здесь их и нашел слуга, доставивший новое письмо Хью. По мере того как Микаэла читала его, лицо ее становилось все мрачнее и мрачнее.

— Сегодня они не приедут, — сказала она, не сумев скрыть огорчения. — Мой муж пишет, что он задерживается и не знает точно на сколько. Скорее всего до понедельника.

Лизетт слегка побледнела.

— О, понимаю, — прошептала она. — Он пишет, почему задерживается?

— Нет, — покачала головой Микаэла. — Вот письмо, почитай сама.

Лизетт взяла протянутую бумагу, пробежала по ней глазами и, вновь улыбнувшись, поднялась со стула.

— Что ж, первое, что нам в таком случае стоит сделать, это сообщить повару, что гостей у нас сегодня не будет, — решительно сказала она. — Ну а затем мы переоденемся и завершим составление списка необходимых для дома покупок.

Так они и сделали. И неудачно начавшийся день прошел в приятных хлопотах. Список заказов оказался весьма длинным. Отдав его слуге, который завтра утром должен был отправиться в Новый Орлеан, они еще долго сидели, мечтая о том, как будет выглядеть внутреннее убранство дома с новой мебелью. Зато ночью Микаэла, как никогда, почувствовала себя одинокой. Ворочаясь в широкой постели, она особенно ясно ощутила, как ей была нужна сегодняшняя встреча с Хью. Немного успокоиться удалось, лишь дав себе слово никогда более не обманываться надеждами в отношении мужа. Она уже забыла о своей холодности во время его последнего появления в “Уголке любви”, не думала и о том, что Хью может просто не придавать значения небольшой задержке. Нет! Микаэла решила, что он устроил все это специально. Решил показать, как мало она значит для него! Жестокий способ, достойный муженька, ничего не скажешь! Что ж, он получит то, что хочет. Она ни за что не покажет, что была так сильно огорчена. Когда Хью появится наконец, она встретит его вежливой безразличной улыбкой. О том, что творилось с ней этой ночью, он не узнает никогда!

К понедельнику Микаэла и Лизетт окончательно успокоились, целиком посвятив себя домашним делам. Когда Хью и Джон наконец добрались до “Уголка любви”, на торжественную встречу не было и намека. Навстречу им вышли две простушки в старых запыленных платьях, всецело поглощенные наблюдением за наведением порядка на огромной мансарде. Обе вежливо улыбнулись, смахивая паутину, поблескивающую на покрывавших их головы выцветших косынках.

— О! Вы уже здесь, — с притворным удивлением произнесла Микаэла, входя в не до конца еще обставленную прихожую. — Как вы добрались?

На мужа она взглянула лишь мельком, но на стоящем рядом с ним высоком мужчине глаза невольно задержались. Он был, бесспорно, хорош собой, этот Джон Ланкастер, покоривший сердце ее матери, а затем жестоко бросивший ее. Такого при всем желании не назовешь толстым лысым старикашкой! Еще более удивили неподдельно дружелюбный взгляд его темных глаз и широкая приветливая улыбка, сиявшая на симпатичном худощавом лице. В облике Джона чувствовались характер и благородство. Он совсем не был похож на человека, способного обмануть женщину, которой поклялся в любви. Микаэла невольно засомневалась, что Лизетт сказала ей всю правду о тех давних событиях. Ее ответная улыбка Джону Ланкастеру была куда более искренней, чем та, которой она встретила мужа.