Хью чувствовал себя немногим лучше. Сильнее всего угнетало то, что он сам был во всем виноват: он оставил жену одну в тот вечер и не пошел к ней в спальню, сказал, что не поедет с ней в загородный дом. Все он понимал, но исправить ничего не мог. Невероятно трудно переступить через собственную гордость. Но даже если он пересилит себя, то один Бог знает, захочет ли она помириться. Даже малейших намеков на это он не видел. В ту ночь, когда, поддавшись гневу и раздражению, впервые после свадьбы ворочался один в своей постели, Хью решил, что следующим же вечером просто войдет к ней в спальню н займет свое законное место рядом с женой. Но сделать это, хотя очень хотел, он так и не смог. Слишком много недосказанного осталось между ними. Но в чем он должен оправдываться? В том, что решил остаться в городе? Он не гулять здесь собирается, а заниматься делом. Микаэла обязана понимать это! Хью с раздражением Повторял про себя, что его решение подсказано элементарной логикой. Это немного успокаивало и вселяло надежду на то, что он сможет все объяснить жене и она поймет его. Но как только он наталкивался на ее безразличный взгляд, приготовленные заранее слова застревали в горле. Он обзывал себя слабовольным дураком. Но никакие хлесткие ругательства не помогали. Вернуть те счастливые отношения, которые были у них в первые недели после свадьбы, с каждым днем становилось все труднее и труднее.

Дел, как бы там ни было, у обоих было много, и время летело быстро. Хью, раздраженный нарастающим отчуждением, искал успокоение в работе. Он целыми днями пропадал в конторе, возвращаясь домой только поздно вечером. Микаэла занималась приобретением и упаковкой мебели и разных мелочей для нового дома. Она научилась мастерски скрывать свое настроение, и даже помогавшая ей в сборах Лизетт, казалось, ничего не замечала. Много дел было и в городском доме. Хью, не догадываясь, насколько болезненно воспринимает каждое его слово и без того доведенная до отчаяния Микаэла, заявил, что большую часть своего времени собирается посвящать делам, а потому нуждается всего в нескольких комнатах. Остальные помещения предполагалось на лето закрыть, и сейчас в них сворачивали ковры и покрывали чехлами мебель. До возвращения Микаэлы в доме должны были остаться лишь несколько слуг Хью, остальные отправлялись вместе с ней в имение.

Довольно скоро наступил день, когда все было отправлено и упаковано. Хью осталось лишь проводить жену и тещу до плантации. Только тут выяснилось, что кабриолет маловат для троих. Лизетт тут же предложила воспользоваться каретой Дюпре. Хью согласился. При этом он подумал, что следует купить экипаж, а заодно и удобную коляску для Микаэлы, и грустно улыбнулся. Покупки, похоже, остались единственным, что хоть как-то объединяло их с женой. Слава Богу, что хоть денег у него пока достаточно.

Наконец карета с тремя путешественниками тронулась. Лизетт о чем-то мило болтала, и обстановка благодаря этому казалась вполне нормальной. По крайней мере если Лизетт и заметила холодок в отношениях Хью и Микаэлы, она ничем это не проявила.

Мамочка едет с ней, и это, пожалуй, единственное, что радовало Микаэлу. Провести несколько часов наедине с Хью перед долгим расставанием было бы настоящей пыткой. Микаэле казалось, что, не будь рядом Лизетт, она не выдержала бы и бросилась в объятия мужа, умоляя не оставлять ее. Она даже вздрогнула, представив эту картину: хнычущая Микаэла Дюпре цепляется за фалды сюртука равнодушно взирающего на нее мужа. Нет! Она не должна, не имеет права быть такой слабой!

Одернув себя таким образом и твердо решив продолжать прежнюю линию поведения, она выпрямилась и приняла независимый вид.

— Я так рада, maman, что ты поживешь со мной, — сказала она, чтобы не молчать. — Мне очень понадобятся твои советы. Ведь в имении Жюстины предстоит еще так много сделать.

— Вы что, называете это место имением Жюстины? — удивилась Лизетт. — Насколько я помню, муж мадам Жюстины, завершив строительство нового дома, объявил, что отныне его имение носит название “Уголок любви”. По-моему, это очень романтично. Может, стоит сохранить это название, как вы думаете?

Хью поморщился. Уголок любви! Он чуть не рассмеялся вслух. Прямо насмешка какая-то! Уголок любви, обитатели которого, того и гляди, набросятся друг на друга с кулаками!

— В этом что-то есть, — произнес он вслух безразлично, посмотрев на Микаэлу. — Как ты считаешь, дорогая?

Какое-то мгновение Микаэла смотрела в серые глаза Хью, затем, не выдержав их холодного блеска, отвернулась.

— Да, звучит довольно мило, — пробормотала она. — Лучшего названия, пожалуй, и не придумаешь.

— Значит, решено, — произнес он с наигранной радостью. — Отныне это место называется “Уголок любви”.

Лошади бежали резво. Погода, несмотря на усиливающуюся жару и влажность, была прекрасной. А некоторая скованность в отношениях Хью и Микаэлы с избытком компенсировалась приподнятым настроением Лнзетт, которой не терпелось взглянуть на новый дом. Когда за поворотом показалось белое воздушное здание, она не сдержала восхищенного возгласа.

— О! Великолепно! Даже не знаю, можно ли представить что-то лучшее для тебя! — защебетала она на ухо дочери. — Говорите, что здесь даже озеро имеется? Вне всяких сомнений, лето мы проведем отлично, правда, малышка!

— О, oui! — ответила Микаэла, сумев придать своему голосу почти столь же радостное выражение. — Нам здесь будет чем заняться и на что посмотреть, мама.

Хью грустно улыбнулся, ощутив, вдруг нечто похожее на зависть. Наслаждаться с молодой женой красотами этого очаровательного уголка должен был бы в первую очередь не кто иной, как он. Однако, судя по всему, ей его компания вряд ли могла доставить удовольствие. Это неприятное ощущение не оставляло его все то время, которое они провели в доме. Наблюдать за тем, как мило Микаэла болтает с Лизетт, совершенно не замечая его, было невыносимо. Хью позавтракал с женщинами на просторной террасе. Но как только был выпит кофе, он поднялся из-за стола и пристально посмотрел на жену.

— Пожалуй, я поеду обратно, — заявил он. — Нет никакого смысла оставаться здесь далее.

Лицо Микаэлы дрогнуло, но тут же приняло отстранение невозмутимый вид. Чего ей это стоило, знала лишь она сама. Каждое слово мужа отзывалось в сердце мучительной болью, — Да, конечно. У тебя же дела в городе, — ответила она с какой-то странной улыбкой. — Как мы можем тебя задерживать?

— Ты проводишь меня до кареты? — спросил Хью, чувствуя, что ему вдруг стало трудно говорить. — Вы не возражаете, если я на несколько минут отвлеку внимание вашей дочери, мадам? — уже спокойнее обратился он к Лизетт, удивленно наблюдавшей за ними.

— Было бы странно, если бы я не позволила супругам пошептаться наедине перед расставанием, — улыбнулась она. — Идите, конечно.

Микаэла сумела заставить себя сохранить милую, вежливую улыбку. Внешне она казалась спокойной и даже равнодушной. Но это только внешне… Внутри все в ней протестовало. Поддайся она хоть на мгновение зову сердца, она схватила бы руку Хью и не выпускала ее так долго, насколько хватило сил, умоляя его не уезжать. Неужели он не понимает, как нужно сейчас ему остаться? Ведь им так важно сделать хоть что-то, чтобы сломать эту дурацкую ужасную стену, вдруг возникшую между ними!

Однако ни он, ни она не проронили ни слова, пока шли по тропинке. Лишь когда подошли к лошадям, возле которых хлопотал кучер, Хью остановился и посмотрел ей в глаза. Но и тогда по лицу его было совершенно непонятно, что творилось у него в душе.

— Если тебе что-нибудь надо… — произнес он тихо.

— Если мне что-нибудь понадобится, — прервала Микаэла, боясь, что потеряет сознание от пронзительной боли в сердце, — я дам тебе знать об этом письмом.

Воцарилось напряженное молчание. Кончики пальцев горели от желания хоть на прощание прикоснуться к нему, стоявший в горле комок мешал говорить. Боже, дай силы перенести это и не умереть прямо сейчас!

— Когда нам ожидать твоего следующего приезда? — неожиданно для себя спросила она вдруг.

— Это имеет какое-то значение? — холодно бросил Хью. Безразличное спокойствие жены ранило его в самое сердце.

Им же предстоит разлука на несколько недель. Могла бы хоть притвориться, что огорчена и будет скучать!

— Думаю, что вам с мамой будет здесь неплохо и вдвоем, — добавил он после небольшой паузы. — А у меня в городе полно дел.

— Да, конечно. Не сомневаюсь, — резко ответила Микаэла, скрестив на груди руки, чтобы они помимо ее воли сами не обняли его.

— Значит, мы обсудили все, что нужно, не так ли?

— Да!

Губы Хью скривились в подобии улыбки. Он сделал шаг по направлению к карете, но вдруг остановился и резко обернулся к Микаэле.

— Черт бы все это побрал! — пробормотал он, обнимая ее. Поцелуй его был жадным и в то же время удивительно нежным. Губы Микаэлы дрогнули и ответили, руки сами обвили его шею. Она вся подалась вперед, прижимаясь к груди мужа. Слившись в этом поцелуе, они на несколько долгих мгновений забыли обо всем. Прекратил его Хью, который, что-то бормоча, отстранил ее от себя.

— Пусть хоть это останется тебе от меня на память! — произнес он вслух, глядя на нее пылающим взором.

Это были последние слова мужа, которые услышала в этот день Микаэла. Он быстро повернулся, сел в карету и дал кучеру знак трогать.

Молодая женщина стояла неподвижно, глядя вслед удаляющемуся экипажу. Губы еще ощущали вкус его поцелуя, но видеть мешала выступившая на глаза предательская влага. Целиком занятая своими переживаниями, она даже не услышала, как ее окликнула Лизетт. Микаэла очнулась, когда мать осторожно тронула ее за плечо.

— О! Мамочка! — всхлипнула она. — Мне хочется умереть! Все так ужасно, и нельзя ничего исправить.

— Тс-с, малышка. Уверена, что все не так плохо, как тебе сейчас кажется. Со временем все удастся уладить. А если нет, то привыкнешь, и жизнь будет казаться не такой уж несносной. Поверь мне. Давай-ка лучше пройдем в дом, и ты обо всем расскажешь своей мамочке.