— Ну ладно, а теперь у нас с мамой для тебя есть подарок, — сказал он Джулиет, попавшей из рук матери в его объятия. Он улыбнулся и посадил девочку к себе на плечи. — Пошли поглядим, что ждет во дворе мою веселенькую ковбоечку.

И они все вместе двинулись к выходу — Росита, Дэнни, Ребекка и Брайони. Джим с девочкой на плече возглавлял процессию. Джулиет все время заливалась колокольчиком и восторженно цеплялась за его густые каштановые волосы. Когда он вошел в кораль и посадил ее на пони, все зааплодировали.

Брайони внимательно следила, как Джим придерживает дочурку, сидящую верхом на пони, и водит животное по коралю. Ее глаза сияли счастьем; она любовалась обоими: высоким, сильным мужем и маленькой хрупкой дочерью. Дороже их у нее не было ничего на свете.

В облике Джулиет бросались в глаза черные, как смоль, волосы, тонкие черты, унаследованные от матери, и живые голубые глаза и твердая решимость — от отца. Последняя была настолько очевидна, что Брайони не могла удержаться от смеха, когда ее собственная малютка иногда смотрела на нее таким же гневным взором, какой бывал у Джима, если он сердился. Естественно, Джулиет, помимо этого, отличали унаследованные от матери задор, упрямство и жизнестойкость. Она была веселой девчушкой, бесстрашной и лукавой. Глядя на маленькую наездницу и Джима, склонившегося к ней, Брайони ощутила, как влага на минуту затуманила ей глаза, и подумала о том, какое счастье, что они есть у нее. Теперь у нее было все, о чем она когда-либо мечтала. Все заботы, печали и тревоги, обуревавшие ее в жизни, стоили того, ибо теперь у нее были они — Джим и Джулиет — две любимые души.

Был чудесный солнечный день. Нельзя было не упиваться смехом-колокольчиком счастливого ребенка. Когда наступил вечер и на прерию спустилась тьма, Брайони уложила девочку в прохладную постельку. Наклонившись поцеловать дочку в щеку и пожелать ей спокойной ночи, она улыбнулась, увидев, что Джулиет крепко держит в своем кулачке маленькую лошадку, давным-давно вырезанную Джимом из дерева.

— Я люблю тебя, — шепнула Брайони, откидывая черную прядь волос со лба ребенка.

Джулиет улыбнулась во сне и счастливо вздохнула, как это делают спящие дети.

Брайони прошла через холл в хозяйскую спальню. Мягкий свет лампады освещал просторную комнату, отражаясь на большой медной кровати, атласном покрывале и серебристой рамке фотографии, стоявшей на туалетном столике у открытого окна. Все еще улыбаясь, она закрыла за собой дверь спальни, задаваясь вопросом, куда поде-вался Джим. Не успела она сделать и двух шагов по спальне, как оказалась в железных объятиях мужа. Джим прижал ее к своей обнаженной груди. На нем были лишь брюки; плечи и загорелый до бронзы торс в золотистом свете лампады отливали цветом потемневшей меди. Его голос вызвал у нее прилив необъяснимого волнения.

— Представляешь ли ты хоть чуть-чуть, как я люблю тебя? — спросил он, нежно целуя ее и тем самым не давая ей возможности что-нибудь ответить.

Брайони млела, а сердце ее чуть ли не выскакивало из груди, как это было всегда, когда он был рядом. Их губы встретились, и ее руки скользнули на его шею. Их поцелуй был долгим и страстным. Когда Джим поднял голову, на его лице сияла улыбка, и он смотрел на нее блестящими голубыми глазами. Губами он приласкал ее волосы.

— У меня есть кое-что для тебя, моя куколка. Это не такое объемистое, как пони, подаренный нашей дочке, но мне почему-то кажется, что подарок все равно тебе понравится.

И он положил ей на ладонь маленькую бархатную шкатулочку.

— О, Джим тебе не нужно было… — начала Брайо-ни, но пораженно замолкла, когда открыла ее и увидела содержимое.

На бархате мерцали алмазы и гагаты ожерелья удивительной красоты. Такого она еще не видела никогда в жизни. С восторженным восклицанием она вынула его из шкатулки, восхищаясь изумительной огранкой камней и филигранным дизайном. Затем она увидела серьги из того же гарнитура и замерла от восхищения.

— Это что-то необыкновенное, — выдохнула она, не в силах оторвать глаз от сокровищ.

— Как и ты сама, моя куколка, — тихо проговорил супруг, притягивая ее к себе. — Ты, querida, — сокровище моей жизни.

Она закинула голову и посмотрела на него своими изумрудными глазами. С минуту они любовались друг другом, затем она обняла его за шею. Перед ее мысленным взором промелькнуло все, что они пережили, и открылись картины будущего счастья; она еще крепче обняла его.

— Как нам повезло, Джим, ведь правда? — шепнула жена. — Очень, очень повезло.

— Думаю, да, — согласился супруг, прижимая ее к груди.

Его глаза потемнели до оттенка блестящего кобальта, когда он нес Брайони к ожидающей их медной кровати. Через открытое окно неожиданно донеслось воркование горлинки, возвращавшейся на свое гнездо. В прохладных, пропитанных ароматом трав сумерках едва можно было различить улыбку Брайони.

— Какая прелестная песенка, Джим, а? — пробормотала она и нежно пригладила шевелюру мужа. — Песенка для любящих сердец. Для нас с тобой, Джим…

— Согласен. — Он крепко обнял ее за талию. — Именно для нас.

До рассвета было еще далеко. Перед ними разворачивалось будущее, и они были готовы с радостью встретить его, ибо не сомневались, что оно сулит им счастье и любовь.