– Ты же видел мои последние материалы, — тихо, все еще пытаясь побороть заливающий глаза гнев, начал Дмитрий Владимирович.

– А что материалы… — картинно расхохотался Никита. — Ну снял, да… Поигрался в свободу… Ты же все равно все вырежешь, как только ОНИ прикажут! Для тебя ведь никого дороже нету, чем начальственная задница. Вчера, когда у матери приступ был, ты даже с места не сдвинулся. Разумеется, сверху же пришли, нужно прогнуться как следует, а то за очередной эпос премии не дадут!

Уже не в силах сдерживаться, Дмитрий шагнул к сыну и наотмашь ударил его по щеке. Никита отлетел в сторону, впечатался спиной в буфет — и тяжелая хрустальная пепельница сорвалась и покатилась по полу.

Никита, с трясущимся лицом, закрыв рукой горящую щеку, продолжал выкрикивать, инстинктивно пятясь от наступавшего отца.

– Ты всю жизнь боялся… — Голос его срывался на всхлип. — Отберут! Снимать не дадут! А то еще посадят! Лишь бы успех, лишь бы премии государственные, полные залы… Чтобы студенткам интервью давать — божество в интерьере, ага? А мать — к черту, да? Лес рубят — щепки летят!

Редников, уже не соображая, что делает, сжимая кулаки, надвигался на сына.

– Герой, — свистящим яростным шепотом произнес он. — Всю жизнь все на блюдечке получал… Сам ничего еще не сделал, ничего не добился. Тебе просто не за что пока бояться, понимаешь? Да ты…

Он занес было руку, Никита в испуге дернулся, вжал голову в плечи, закрыл лицо локтем, и Дмитрий Владимирович, словно очнувшись, в бессилии опустил кулак, произнес глухо:

– Пошел вон отсюда! Засранец!

И тут же в комнату ворвалась Тоня, заслонила собой сына, замахала руками, запричитала:

– Не пущу, не дам! Оставь мальчика в покое!

Никита пытался что-то еще выкрикнуть из-за плеча матери, но Дмитрий не стал слушать.

Скрипнула дверь, и в комнату робко заглянула Аля.

– Там машина пришла, — осторожно сообщила она.

Тоня вскинулась, недобро посмотрела на девушку, затем на Дмитрия.

– Поезжай, поезжай, Дмитрий Владимирович! Вот и девушка тебя ждет, нехорошо.

«Теперь и этим еще себя накрутит, — вздохнул Редников. — Сочинит какой-то немыслимый роман со студенткой. И снова все эти рыдания, заламывания рук… „Я тебе всю жизнь, а ты…“ Что за черт!»

Он кивнул Тоне и, не глядя на Никиту, вышел вслед за Алей на веранду.

Мосфильмовская машина стояла за воротами. Редников и Аля спустились с крыльца и пошли по вымощенной плитками дорожке. Дмитрий несколько раз глубоко вдохнул, успокаиваясь.

Солнце поднялось уже высоко, и в нагретом воздухе разливался запах цветущих деревьев: сладкий, медовый — липовый и горьковатый, терпкий — рябиновый.

Митя взглянул на молча шагавшую рядом Алю.

«Хоть одно человеческое лицо», — хмуро подумал он, но вдруг невольно улыбнулся и взял девушку под руку. Та чуть вздрогнула, обожгла быстрым взглядом, но руки не отняла. Дмитрий чувствовал, как бьется под пальцами тонкая жилка на ее запястье.

«А красивый получился бы эпизод. — Как всегда, в голове стали прокручиваться будущие кадры. — Пара идет по дорожке, над головами смыкаются рябиновые ветки, а впереди, за резным забором, черная машина. Да, машина непременно. Чтобы добавить щемящей нотки, чувства тревоги…»

– А Антонине Петровне сегодня лучше? — нарушила молчание Аля.

Дмитрий очнулся от своих мыслей и рассеянно кивнул — лучше, да. Аля взглянула на него, как будто не решаясь задать какой-то вопрос, и Дмитрий, опережая ее, сказал:

– Тоня очень хороший человек. У нее дар редкий, сочувствовать умеет, сопереживать. Как никто. Я сразу это понял, при первом знакомстве. Знаете, как это произошло?

Редников начал рассказывать, и Аля, слушая его, словно видела перед собой продолжение вчерашнего фильма, «повести о моем детстве».

По улицам послевоенной Москвы спешат счастливые, радостные люди. Страшное осталось позади, наступил мир, вернулись с фронта отцы, братья, мужья. Да и день на удивление солнечный и теплый. Прыгают по лужам смешные взъерошенные воробьи, заливаются радостным звоном трамваи, школьники играют в футбол на асфальте.

Дима, молодой парень, выпускник ВГИКа, спешит по улице. Он необычайно весел, широко улыбается, поддает ногой мяч футболистов, на ходу помогает пожилой женщине взобраться на подножку трамвая, вбегает во двор своего дома и встречает приятеля.

— Большие новости, — на бегу сообщает он другу. — Госкино деньги выделило на съемки. На Урал уезжаю снимать.

— Ну давай, Эйзенштейн! — несется ему вслед.

А Дима уже взлетает вверх по лестнице и открывает ключом дверь коммунальной квартиры.

Он вбегает в комнату и тут же останавливается, увидев лежащего на полу Тима, горбится, точно на плечи вдруг упал большой груз. Пес очень стар, морда его наполовину седая. Он хочет вскочить навстречу Диме, но это не удается ему, он лишь с трудом приподнимает голову.

Дима садится на корточки рядом с ним, проводит ладонью по спине. Собака смотрит на хозяина больными преданными глазами.

— Что ж ты, Тим Димыч, — потухшим голосом произносит Дима. — И не ел ничего опять. Что ж ты меня подводишь? Нам ведь на Урал с тобой ехать…

Тим опускает голову на лапы и тихонько вздыхает.

И вот уже Дима в режиссерском кресле. Лицо у него мрачное, усталое, между бровями залегла глубокая вертикальная складка.

— Всем спасибо, снято, — объявляет он в мегафон. — Там обед привезли, идите.

Группа разбредается по широкой, простирающейся до горизонта степи. На ветру колышется бесчисленное множество разноцветных тюльпанов, весело подмигивает солнце, но Дима, словно не замечая ничего вокруг, устало подходит к передвижному вагончику, в котором размещается его временный рабочий кабинет.

Он поднимается в вагончик, садится на раскладной стул, закуривает. Через секунду к нему заглядывает молодая улыбчивая буфетчица — это Тоня.

— Дмитрий Владимирович, а вы что же обедать не идете? — заботливо спрашивает она и, не дожидаясь ответа, быстро говорит: — Давайте-ка я вам сюда принесу!

Тоня хлопочет вокруг Димы, расставляя на раскладном столике тарелки с супом и картофельным пюре с котлетой. Изредка она поглядывает на молодого режиссера как-то ласково-встревоженно, почти по-матерински.

— Вот… И картошечка ваша любимая, и чаек… Все, как вы любите… Да что же вы, Дмитрий Владимирович, лица на вас прямо нет. Может, случилось у вас чего, беда какая?

Ее простоватое доброе лицо выражает неподдельное участие, и Дима неожиданно для самого себя отвечает:

— Тим умер. Мой пес…

— Ой боже мой, несчастье какое! — всплеснув руками, восклицает Тоня. — Вы любили его, наверное, очень? Да вы уж не убивайтесь так. Собачий век, известно, короток. Что уж тут попишешь. А вы-то молодой какой, вам жить надо, работать.

В этот момент интонации ее голоса удивительно похожи на речь Зины, старой няни. Дима поднимает голову, вымученно улыбается. Тоня делает к нему несколько шагов и несмело, зажмурившись, проводит пухлой ладонью по его волосам, испуганно отдергивает руку, но, видя, что он не возражает, склоняется и обнимает его. Дима прижимает Тоню к себе, она подается к нему, широкой ладонью гладит его, и под ее пальцами уходит тонкая морщина между его бровями, лицо принимает спокойное, умиротворенное выражение. Дима целует Тоню, и она расцветает, глаза ее светятся неподдельным, из глубины души идущим счастьем.

Редников перестал говорить, кивнул шоферу, приоткрыл перед Алей заднюю дверь машины. Аля вскинула голову и резко спросила:

– Вы очень ее любите, Антонину Петровну, да?

– Аля, сколько вам лет? Двадцать? Вы думаете, человеческие отношения определяются только любовью?

– А чем же еще?

– Есть такие понятия, как семья, долг, ответственность…

Мите неожиданно показалось, что он произносит слова какой-то заученной роли. И делает это фальшиво, неискренне. И сам это знает. И девушка, стоящая напротив, тоже чувствует это. Как будто бы он ее предостерегает: «Имейте в виду, я вас предупредил. И за ваши отчаянные взгляды больше ответственности не несу».

– Да сами поймете потом, — Дмитрий досадливо махнул рукой.

– Никогда я этого не пойму! — с вызовом ответила Аля и забралась в машину.

– Как говорится, жизнь все расставит по своим местам, — пожал плечами Редников.

Он захлопнул Алину дверь с чувством, что легко отделался от опасного разговора, обошел машину и сел на переднее сиденье.

5

День, проведенный на съемочной площадке, показался Але бесконечным. Сначала долго ехали по разбитым деревенским дорогам, машину трясло и подкидывало на каждой колдобине, и один раз Аля больно стукнулась локтем. Митя обернулся к ней:

– Ударились? Давайте посмотрю.

Широкая теплая ладонь легла на ее руку, сильные пальцы ощупали сустав, и от их прикосновения по телу побежали электрические разряды.

– Все в порядке, — улыбнулся Дмитрий. — До свадьбы заживет.

Он отвернулся и заговорил о чем-то с шофером.

Машина остановилась на опушке леса. Здесь уже стояло несколько фургончиков, грузовиков и легковых автомобилей. В глубине среди деревьев расставлены были осветительные приборы. Повсюду суетились люди — устанавливали какую-то аппаратуру, протягивали провода. В стороне, у одного из фургонов, маленькая немолодая женщина, зажав в зубах шпильки, укладывала волосы одной из актрис в пышную, давно вышедшую из моды прическу.

Навстречу Дмитрию Владимировичу бросились сразу несколько членов съемочной группы.