Лучше бы он с размаху всадил мне нож в сердце. Я схватилась ладонями за его руку в попытке сбросить с себя, а когда не получилось, замолотила кулаками в его грудь, стараясь оттолкнуть.

   Джаральд перестал зажимать мой рот и немного отстранился, я тотчас воспользовалась этим, чтобы взглянуть на Алекса.

   — Ты убил его?

   — Оглушил.

   Он говорил спокойно, хладнокровно, но с таким выражением в глазах, которое напомнило мне мясника, невозмутимо разделывающего только что освежёванную тушу. На лицо было страшно смотреть, оно напоминало восковую маску, слишком неживое для обычного человека.

   — И как дорого стоит услуга по твоему спасению? Один раз довольно или расщедришься на всю ночь?

   Я нервно дёрнулась, вжимаясь спиной в колючее сено. Вспомнила вдруг, как граф пришёл тогда в мою комнату после навета Катрин, как зол он был, а сейчас... сейчас удивительно спокоен. И мне было страшнее и больнее, потому что тогда я видела и понимала его эмоции, а теперь не знала, что он задумал.

   — Разве не ты научил меня платить? — резко бросила ему в лицо, пытаясь разглядеть хотя бы отголоски эмоций, — и с тобой я расплатилась сполна!

   Видела, как сузились его глаза, как он потянулся вдруг к поясу, отцепил и бросил на пол ножны. С тревогой проследила, как он положил у своих ног револьвер.

   — Знаешь, как трахают шлюх?

   — Что?

   — Ты ведь не понимаешь разницы, хотя... — он медленно обвёл пальцем самый большой синяк, отчего я снова дёрнулась, — кажется, баронет успел кое-что показать.

   — Отпусти! — я отдёрнула руку, отползая повыше, а Джаральд поймал за запястья и резко стянул меня вниз.

   — На мой взгляд, так было бы слишком просто.

   Не успела понять, что он хотел этим сказать, как граф вдруг накинул мне на голову капюшон моего же плаща, закрывая глаза, и стянул завязки, чтобы не смогла его сбросить. Я вмиг ослепла, дыхание перехватило, руки беспорядочно заметались в воздухе в поисках опоры.

   Он толкнул меня на сено и сжал ладонью запястья. Я ощутила, первое лёгкое прикосновение губ к болезненному местечку на ключице, где, очевидно, тоже остался синяк. Он обвёл его языком по кругу, а я ахнула, не ожидая, что ощущения окажутся настолько сильными. Думала, граф сейчас набросится на меня, чтобы болью отомстить за все, а он был нежен. Я не видела ничего, могла только чувствовать, чувствовать острее, чем обычно, и даже вырываться перестала, ошарашенная его неожиданными действиями. И снова вместо крови яд побежал по жилам, медленно-медленно проникая в сознание.

   Я читала однажды книгу о курильщиках опиума, о том, как люди успевают за короткое время пристраститься к наркотику, слышала рассказы об опиумной норе в Ист-Энде, но никогда не понимала, как можно одурманивать свой мозг до состояния полной невменяемости. Тогда не понимала, а теперь ощутила себя настоящей морфинисткой, получившей дозу желанной отравы.

   — Ааах! — выгнулась под его умелыми губами, под пьянящей горячностью рта, темнота вокруг вдруг перестала казаться страшной, но мягкой, затягивающей во влекущую глубину. И рука его присоединилась к ласкающим губам, так неназойливо, почти незаметно стягивая вниз тёплые чулки, панталоны, задирая выше юбку.

   Его ладонь прижалась между моих бёдер, накрывая и ласково массируя самую чувствительную точку, нежно, даже бережно. Я снова ахнула и резко сжала ноги, когда вдруг ощутила, как граф осторожно и мягко ввёл внутрь указательный палец. Такое прикосновение оказалось полной неожиданностью, я даже не поняла сперва, зачем он это сделал, пока Джаральд не стал совершать странные движения — немного надавливал на внутреннюю стенку, а его палец словно легонько вибрировал во мне.

   Ощущения... если бы я только могла описать свои ощущения. Испарина выступила на спине, каждая мышца мелко дрожала, каждая связка натянулась до предела, диафрагма прилипла к спине, сужая грудную клетку до самых крошечных размеров, из-за чего я почти не дышала. Удивительные, непривычные ощущения мешались со все нарастающим возбуждением. А Джаральд вдруг откинул капюшон с моих глаз и выпустил ладони, чтобы ухватить за подбородок и следить за тем, как меняется выражение моего лица, когда я беспомощно выгибаюсь и хватаю ртом воздух. Он наблюдал с мрачным удовлетворением, как судороги пробегают по моему телу, раз за разом, пока сильнейший спазм скручивал и отпускал мои мышцы.

   Это ужасно, ужасно так зависеть от человека. Страшно сознавать насколько сильное влияние он на тебя имеет, как умело играет с твоим телом, настолько искусно, что все мысли и опасения просто испаряются из головы. То, что окружало тебя пропадает, остаётся лишь он, моя зависимость, наваждение, болезнь и кара. Только он и его прикосновения.

   И в тот момент, когда я находилась на самом пике, когда готова была сорваться со страшной высоты, граф перевернул меня на живот, поднял на колени и быстро вошёл сзади, грубо вторгаясь в узкую пульсирующую глубину. Его ладони накрыли освобождённую от плена одежды грудь, а я всхлипнула, забилась как птица в силке, вздрагивая от резких движений, не в силах ни стонами, ни жестами передать ощущений, которые получало сейчас моё тело.

   Удовольствие — какое вялое, бесцветное и слишком пресное слово, оно не в состоянии описать того, что Джаральд заставлял меня испытывать. Что он делал со мной, как это делал и зачем, стало глубоко безразлично.

   — Ах! — запрокинула голову, когда он схватил меня за волосы и заставил прогнуться ниже.

   — Нравится? — шепнул граф мне на ухо, но я была не в состоянии ответить.

   Его губы терзали тонкую кожу, а член орудовал внутри, проникая на всю глубину. Джаральд пил мои стоны, вдавливая сильнее в колючий стог соломы, и в этих резких движениях проскальзывала особенная только ему свойственная утончённая нежность и чувственность, способность не доводить до самой крайней болезненной черты, за которой наслаждение сменяется агонией. Не знаю, как у него так получалось: не больно, но почти на грани, сладко, но унизительно, чересчур сильно, но в таком чувственном ритме, что невозможно было совладать с собой.

   Последние быстрые толчки, и я снова взлетела в бескрайнюю высь, раскрывая руки-крылья над губительной бездной. Он с громким рычанием обхватил меня за бедра, насаживая на свой орган, пока не излился горячим семенем внутрь, в этот раз не предприняв даже попытки отстраниться. Он ощутил мою ответную дрожь, привлёк ближе и прошептал на ухо:

   — Ты только моя шлюха, Рози, запомни.

   Выпустил, позволяя упасть на живот, отстранился и неторопливо поднялся. Пока я старалась совладать с дыханием, он невозмутимо оправил одежду и поднял шпагу. Я медленно возвращалась в реальность убогого сарая с лежащим на полу бессознательным баронетом, а граф уже подошёл к Алексу и толкнул его носком сапога. Едва успела подтянуть лиф и оправить юбку, как Джаральд достал из внутреннего кармана небольшую бутылочку, приложил к губам, а потом склонился к баронету и прыснул тому в лицо. Я почувствовала крепкий запах алкоголя, а Александр пошевелился.

   — Вставайте, благородный рыцарь, пора постоять за честь дамы, — издевательски промолвил Джаральд.

   Алекс снова зашевелился, приподнялся, повёл головой в стороны, увидел меня. Я опустила взгляд, не в силах вынести отразившегося в его глазах изумлённого неверия. Как же стыдно, Господи!

   — Лина, — тихий голос прозвучал звоном надтреснутого хрусталя.

   Я слышала, как он встал на ноги, издевательское хмыканье Джаральда и полное ярости обвинение Алекса:

   — Ты, подонок!

   Хотелось закрыть руками лицо и уши, но до слуха донёсся иной звук — звук вынимаемых из ножен шпаг.

   — Дуэль, баронет?

   — Я заколю тебя на месте, ублюдок!

   Я вскинула голову и застала двух противников уже напротив друг друга. Джаральд и Алекс сбросили плащи и тёплые сюртуки, оставшись в белых рубашках. Они заняли боевую стойку, подняли вверх левые руки и застыли, как фигуры на старой картинке. Хотелось попросить их: «Пожалуйста, остановитесь», но убеждать разъярённых мужчин было бесполезно.

   Лицо Александра разгорелось от ярости ярким румянцем, граф издевательски ухмылялся и поигрывал кончиком шпаги, но в глазах промелькнуло опасное выражение. Шпаги скрестились, а я вздрогнула от пронзительного звона холодной стали, способной одним точным ударом забрать чужую жизнь.

   Они встали в пару в смертельном завораживающем танце. Клинки сверкали, скрещивались, разлетались в стороны. Противники наступали и отпрыгивали назад. Скользящие лезвия описывали дугу, круг, восьмёрку, кололи воздух, прошивали насквозь напитавшееся моим страхом безмолвие старого сарая.

   Выпад, шаг назад и снова вперёд, мягкий переход, и шпаги опять скрещиваются, а я напряжённо слежу за блестящими остриями. Одно из них, прочертив изломанную линию, касается чужого предплечья, и вот уже белая рубашка пропитывается кровью, а граф отпрыгивает, уклоняясь от ответного удара Алекса. Баронет перекидывает шпагу в другую руку, не обращая внимания на рану, и бой продолжается.

   Моё дыхание становится все чаще и тяжелей, я вижу, как в этом танце постепенно сдаёт позиции более молодой и несдержанный противник. Он нападал столь яростно, что уже начинает выдыхаться, ему все сложнее уследить за манёврами соперника, который только вошёл в азарт, предчувствуя, что добыча все ближе и ближе к его когтистым лапам. Пантера, действительно пантера, тёмная, гибкая, опасная. Я подобралась, выпрямилась, как натянутая струна, со страхом следя за баронетом. Вот он оступился, и лишь в последний миг успел уклониться от звонкого острия и отразить следующий удар.

   — Может пора отступить, пока даю шанс?

   Граф играючи коснулся клинка Александра.

   — Ублюдок! — баронет со злостью выплюнул эти слова, но в ответ прозвучал лишь смех.

   — Герой здесь ты, а мне досталась роль злодея.